Демон для Страны Чудес

— Кто сожрал королевский торт?! — раздается вопль из королевской столовой. Она — в алом вихре кровавых кудрей — вылетает к ежащимся демонятам. Она сотворила невозможное, покорила короля Ада, стала его возлюбленной демоницей и окружила себя фаворитами, строя планы по проникновению в мир живых. Живые будут бояться ее, как боятся сейчас все обитатели мира мертвых. Ведь любой неугодный лишится головы, его кровь будет подана госпоже на обед, и она будет на просвет лишь по мутности оценивать количество грехов на служащем Сатаны. Она играет в гольф сушеными головами вышедших из фавора и украшает их глазами свои торты. Стать ее фаворитом означает впечатлить размерами тела, которое она сразу же раскладывает на грядущие пироги. А в чем наказание мира мертвых? В том, что, умирая, ты продолжаешь ощущать, что происходит с твоим телом: как кто-то ступает по твоим костям, как кто-то впивается зубами и грызет твое ухо и как это ухо потом растворяется в желудочном соке. И даже когда ты распадешься на мельчайшие частицы, из которых состоит твое тело, ты будешь продолжать ощущать бесконечное движение, в которое тебя вовлекут. И не будет тебе покоя вечно, поэтому лучше не умирать никогда. Так кто же посмел съесть королевский торт?        — Дивный мальчуган, — смеется Террант, и Алиса отвечает ему взаимностью. Да, в последний раз она его видела, будучи обряженной именно в мужское платье и с обстриженными волосами. И тогда он не был столь рыж и обаятелен, он был в гневе и хотел убить ее. А Шляпник подает ей чашку и очаровательно улыбается, так очаровательно, что на краткий миг Алиса забывает про то, что он не лорд. А потом он читает ей стихи, стоя на одном колене посреди пепелища, а Алиса, напившись уменьшающего чая, сидит на краю оставленной на камне шляпы и слушает. — Занес он меч главу отсечь, Зигзмах — и чудище у пят Гровит в крязи!.. Врага сразив, Он затриумфил вспять. — Красиво, — замечает Алиса, и красные глаза Шляпника радостно сияют. — Они в твою честь, — заявляет он. — Я голов не секла, — возражает Алиса. — Голов не секла? — огорченно шепчет Безумный Шляпник. Джоанна качает головой. Кажется, ей не быть Алисой. — Иди за мной, — шепчет он и бросает шляпу улетать в терновые заросли, а из-за деревьев выходят Карты. И она идет за ним, а затем скачет на попутной собаке. И бежит, прыгает по гнилым головам, проваливается маленькими ножками, топчется по истлевшему языку и мажет ноги в зеленой жиже, состоящей в равной степени из тины и мертвячьего гноя. Кролик бросает в нее пирогом, и Алиса растет. — Почему ты голая? — произносит Красная Королева, и от ее взгляда ползут по коже мурашки. Она кажется зачарованной, столь любовно касается плеч Алисы пальцами, когда ведется примерка платья. — Какая дивная у тебя голова, — шепчет при этом госпожа, и Алиса вздрагивает. Мужчины смотрят не на голову, им подавай грудь, ноги, милое личико. Как же опьяняет, когда в тебе видят нечто большее. Даже если ты сама — нечто большее. Потом Алиса видит Шляпника, закованного в цепи, и Валета, что крутится вокруг него. Впрочем, у госпожи явная слабость к Шляпнику: стоит ему осыпать ее комплиментами, как она тут же освобождает его. А одноглазый казанова подкарауливает Алису у комнаты Шляпника, зажимает в угол. — Мне нравятся рослые, — шепчет он и пытается поцеловать Алису в шею, — и я клянусь, спасу тебя от жаркого королевы. Она наверняка в восторге, что к ней пожаловала такая масса плоти. Алисе резко становится дурно, настолько, что она не может дать отпор этим влажным ладоням, однако Шляпник, как всегда, на высоте — оглушает Стейна канделябром и связывает его шелковыми лентами, начав точить ножницы. Валет пытается прокричаться сквозь кляп, в ужасе глядя, как сталь лезвий проходится по кожаному ремню. — Илосович Стейн, как же ты любишь пафосные имена, сопливый хлыщ, — смеется Шляпник, — и ты так ничему и не научился, а мог бы. — Что ты хочешь? — удивляется Алиса, а Террант любуется отточенными лезвиями, просто сияющими остротой. — Ты не умеешь сечь голов, — усмехается он и протягивает ей ножницы, — я тебя научу, иди сюда. Алиса, влекомая его руками, встает за спиной Стейна. — Смотри, это совсем не сложно. — Шляпник вкладывает ей в руку раскрытые ножницы, и оттягивает голову Стейна, раскрывая шею. Теплые и сухие пальцы смыкаются на запястье Алисы и подносят его к горлу Червового Валета. — Только нажимай сильней, — шепчет над ухом Террант, а Алиса смотрит в умоляющие глаза Стейна. Его кровь красная, будто волосы его госпожи, и бьет фонтаном во все стороны. Одна из струй попадает Алисе в лицо, и пальцы Шляпника проходятся по ее щекам, рисуя на них завитушки. — Я же говорил — просто, — буднично замечает он, — куда сложней потом остановиться. Все мы там погибли, Алиса. Все потеряли себя, ответь же, почему ты здесь? Чем нагрешила ты? Как умерла? — шепчет Алисе Шляпник. А она не знает, что ответить. Не знает, как ответить, что ее звали Джоанной, и как рассказать, что ее муж Энтони умер во время одного из своих плаваний, а она осталась одна — беременная и нищая. И не знает, как сказать, что к ней сватался престарелый, польстившийся свежей красоткой лорд.        — Деревья поникли, — шепчет Белая Королева и улыбается фрейлине, — нужно говорить с ними нежнее. При жизни она любила цветы, и в этом мире мертвых такие чудные деревья, что каждое из них хочется нежить и лелеять, так они чувствительны к добрым словам. Она издали видит пса и бросается ему навстречу. Пес виновато скулит — Алиса не пришла в Марморию. Но Мирана ликует. Если Джоанна не увидит Ирацибету, не глотнет терпкой крови из высокого бокала — она не ощутит, почему нужно убить Бармаглота. И лишь она — живая в мире мертвых — может это сделать. И лишь она — может сразить Бармаглота. Ведь она уже это делала, оставив его гнилой душе вечную слабость перед собой. — Она выйдет оттуда с Вострым мечом в руках, — шепчет Мирана и треплет верного пса по голове. Здесь много раскаявшихся душ, но никто их отсюда не выпустит. Лишь Белый Кролик стоит надзирателем над этим филиалом Ада, а он не склонен верить в чье-то раскаяние. Вострый Меч был выплавлен из бритв Бенджамина, и Бармаглот боялся этого серебра пуще самих Дьявола и Судьи, ведь их приговор не быстр, а Терпин уже один раз умер от восхитительной остроты серебра. Джоанна является верхом на одном из захваченных демонов, и Мирана ликует при виде нее. — Ты немного больше, чем я думала, — произносит она, глядя на дочь. Действительно больше, ведь Люси помнит Джоанну совсем малышкой, такой милой в колыбели. Да, Белая Королева знает, что все непросто, Алиса не могла появиться здесь, будучи чистой душой, но именно она должна уничтожить Бармаглота. Именно к ней Дракон рвался на поверхность, именно ее он жаждал, как когда-то алкал Люси. И именно Джоанна должна стать Алисой. Той, что уничтожит демона, которым стала душа грешника Терпина. — Моя сестра все больше хочет царствовать в мире живых, — Джоанна морщится, глядя на разложенные пальцы мертвого великана, морщится от запаха носорожьих струн. Да, она — живая. Цепляется за живой мир. — А вы, ваше величество? — Мертвым тоже нужна твердая рука. Милостивая рука, — улыбается Мирана. Она забыла старое имя. Помнит лишь, что волосы выцвели и губы почернели от принятого когда-то яда. Она любит этот мир. Она хочет, чтобы меньше местных обитателей погибало и продолжало жить в посмертии, ощущая муки разложения. Ни единое живое существо не заслуживает этой муки. Она была так рада, что тот, кого она прежде любила, тоже оказался здесь. И ведь Бенджамин даже сначала не узнал ее с поседевшими кудрями. Каких трудов Люси стоило успокоить его, сколько она цеплялась за его руки, останавливая их от новых грехов. — Отдай, — шипит Мирана и тянет руки к короне. Это подарок Бенджамина. А Ловитт, так жаждавшая всего, что было связано с Террантом, рыжим демоном этого мира, вцепляется в корону. — Нет. Я монарше, — верещит Ирацибета, и мир содрогается. Ей не важна корона. Ей важно, что этот кусок металла соприкасался с руками Бенджамина. Люси помнит, каким сюда прибыл Бенджамин. Как бесы мыли его темные волосы кровью тех, кого он погубил, чтоб он вечно помнил о количестве своих грехов. Хотя у Ловитт волосы впитали крови куда больше — видно, ее грехи были куда значительней.        — Я одолею Бармаглота, — с этой мыслью идет Алиса наперекор Дракону. Свистит Вострый Меч, скачет по развалинам Демон, дочь Демона, и вспоминает, как рожала в дешевом трактире. Ее мальчики, ее сыновья, были маленькими и большеголовыми. У многих дети рождались мертвыми, а эти был живей всех живых, и Джоанна смотрела на них и понимала — оставит их, и они оба умрут в нищете. Малыши лежали на драном одеяле. Маленькие и сморщенные. Тихие, шлепающие ртами, будто маленькие рыбешки. Подушку Джоанна держала в руках. А потом — положила ее на детей и надавила. Да, она никогда и никому не секла голов. И если бы было можно задушить Бармаглота подушкой, как она сделала со своими сыновьями, то дракон бы уже не дышал. Как не дышали два маленьких сморщенных безжизненных тщедушных тельца, валявшихся на кровати столь небрежно, будто кто-то просто бросил на нее этих мертвых детей. Алиса не смотрит на Белую Королеву после того, как голова Бармаглота, истекая ядом собственной крови, падает к ногам Красной Королевы. Алиса смотрит в сторону моря, по берегу которого скачет ушастая фигурка. — Эни, — окликает Алиса, но Белый Кролик не отвечает, тогда Алиса догоняет его, поплотней сжав уши Брандашмыга. — У меня в этом теле жуткая морская болезнь, — тихо замечает Белый Кролик, — и это очень обидно, я так скучаю по морю. — Почему я здесь, Эни? — Потому что ты еще не ушла, — коротко отвечает Белый Кролик, — уходи, Алиса. И больше не возвращайся. Алиса замирает, глядя на него. Это странные слова от того, кто вершил наблюдение за этим миром и грешниками, что обитали в нем. — Энтони?! — Ты видела близнецов? — Энтони глядит на часы и поправляет сюртук. — Они вступились за тебя. Взяли твой грех на себя. Им его не вынести, и с них за него не спросят. Однако… Брыскачки, кружащие над головой Белого Кролика, особенно громко трещат во время этой паузы. — Если тебя простили наши дети, Джоанна, то я тебя не простил, — заканчивает Белый Кролик, — так что не возвращайся, Алиса.