Дневники памяти

      20 июня       Каждый его день начинается одинаково – он листает дневник, который начал писать в тот день, когда врачи поставили неутешительный диагноз. Криденс старается записывать туда все, что с ним происходит и когда-либо происходило. Иногда даже зарисовывает, если есть настроение и если воспоминания к концу дня не теряют своих ярких красок и эмоций.       Он все всегда делил по цветам. Еще до того, как у него начались проблемы с памятью, юноша всем и всему давал свой цвет. Сейчас, когда проблема стала настолько явной – это стало способом его выживания. Страницы в его дневнике были раскрашены теми цветами, какие преобладали в его памяти к концу дня. Так на следующий день он мог вспомнить хотя бы эмоции предыдущих дней.       Для матери был цвет агрессии – красный. Врачи говорят, что возможно она и была причиной прогрессии его заболевания. Криденс не знал и знать не хотел. Он, как ни странно, ни в чем никогда не винил Мэри Лу.       - В конце концов, - он говорил, – эта женщина дала мне дом.       Дом. Дом, в котором его избивали за каждую мелкую провинность. Избивали так, что шрамы по сей день украшают его красивые руки, его тело, его душу.       Красный цвет встречается лишь в начале дневника. В далеких воспоминаниях о доме. Если дальше листать страницы, то красного цвета станет меньше. А потом он и пропадет совсем, лишь иногда возвращаясь ночными кошмарами и внезапными вспышками еще живой памяти.       21 июня       Для сестер он выбрал белый цвет. Воспоминания в дневнике не были раскрашены – просто чернила по белой бумаге. Криденс говорил, что не хочет пятнать их. Честити и Модести для него были всем. Он защищал их перед матерью, заботился о них, опекал их.       Но, так же как и с красным цветом, белые страницы встречаются лишь в начале дневника. Но там были фотографии девочек, так аккуратно вырезанные и приклеенные к страницам. Он говорил, что помнит их и не хочет забывать, но с каждым днем Криденс все дольше смотрит на улыбающиеся с фотографий лица и молчит. Он забывает и их. Медленно, но верно воспоминания о сестрах стираются из его памяти.       22 июня       Для себя Криденс выбрал бирюзовый цвет. Выбрал таким, каким он его видит. Все воспоминания, не имеющие связи ни с кем из его близких людей или просто знакомых, были окрашены в бирюзовые оттенки. Почти все страницы в дневнике этого цвета, где-то с рисунками, где-то с фотографиями. Юноше не лень было это все разрисовывать. Так проще. Так он помнит.       Помнит каждый прожитый день. Каждую прогулку, каждую встречу. А на страницах, где так не сочетаемо, но так контрастно его бирюзовый цвет перемешивается с сиреневым цветом, он помнит и его. Того мужчину, который спасал его. Он дарил Криденсу чувство полета, чувство равновесия. Он дарил душевный покой. Забавно, но у юноши не было его фотографий. Только рисунки, небольшие наброски. И имя – Персиваль.       Каждый день, Криденс смотрел на эти наброски, каждый день читал записи и истории, связанные с Персивалем. Но с каждым днем вспоминать было все труднее. Но мужчина, который всегда находится рядом, помогает вспомнить, помогает почувствовать. Руками, губами, голосом, дыханием. У этого мужчины сиреневый цвет. У этого мужчины есть имя. Этот мужчина – единственное, что Криденс может вспомнить.       По крайней мере, он так надеется. Но пока юноша не видит, лицо Персиваля становится лишь печальнее, ведь с каждым днем память все труднее поддается восстановлению. Хотя бы временному.       23 июня       Криденсу снятся кошмары. Персивалю больно на это смотреть, но страшно юношу будить. Возможно, это эгоистично, но как только закончится кошмар Криденса, начнется кошмар мужчины.       Чем сильнее прогрессировала болезнь, тем чаще кошмары снились юноше. Персиваль не понимал почему, ведь чтобы вам что-то приснилось, нужно что-то помнить. Но Криденс не помнил. Он просыпался, пугался мужчины рядом, а потом долго и внимательно листал дневник, который отдавал ему мужчина.       Чем дальше, тем больнее.       24 июня       Иногда Криденс подолгу сидел на подоконнике в их комнате и смотрел за происходящим на улице. Неосознанно юноша теребил браслет с подвеской в виде первой буквы своего имени. Он знал, что браслет подарил Персиваль на какой-то праздник. Ему было не важно уже на какой именно. Какая разница, если завтра он снова не будет помнить ни Персиваля, ни что значит эта буква, ни кто он вообще такой.       Он не спрашивал никогда, почему он забывает – ответ был в дневнике, записанный чернилами на красном фоне, перечеркнутый коричневыми полосами. Коричневый…Криденс не помнил, кому или чему он дал этот цвет, а Персиваль не отвечал.       25 июня       Единственное, в чем Криденс был уверен, так это в том, что мужчина рядом его очень любил. И мужчина это доказывал. Он заботился о нем, он обнимал его. Он знал все, что Криденс любит, чем занимается. Иногда юноше казалось, что мужчина, чье имя он так силился вспомнить каждое утро, умеет читать мысли. Он исполнял его желания и прихоти.       Сам же Криденс постоянно к нему тянулся, что-то хотел сделать приятное, но не знал что. Не знал как. Он старался, но память так не хотела помогать ему сделать что-то хорошее для того, кто был его лучом надежды в этой поглощающей веренице беспамятства.       Но сидя в тишине, наблюдая за Персивалем (имя он узнавал в дневнике), юноша понимал, что где-то глубоко в душе, под слоями неизвестности, он тоже его любит. Безбожно, трепетно. Он все еще может помнить это чувство.       И иногда по ночам, когда мужчина ласкал его, целовал его, показывал свою любовь возможно на простых и низменных инстинктах, Криденс хотел, чтобы время остановилось. Хотел это запомнить, хотел здесь остаться. Но не мог.       Никогда не мог. Память сдавалась. Память прощалась.       26 июня       Каждый день Криденс вспоминал все тяжелее и меньше. Каждую ночь мужчине хотелось кричать, но он боялся разбудить только уснувшего парнишку. Каждую ночь он молился, чтобы утром Криденс его узнал. Но каждый день его молитвы уходили в пустоту.       В какой-то момент его молитвы изменились. Все чего он просил, так прощения для Криденса. Он не понимал, чем юноша так провинился и разгневал небеса, что те забрали его память. Забрали всех, кого эта память хранит. И его забрали тоже.       Каждую ночь он молился, чтобы недуг парня перешел к нему.       Каждую ночь, когда он засыпал, думая, что его не слышат – его слышали.       27 июня       Мужчина помнит каждую запись дневника. Каждую букву, каждую маленькую помятость бумаги, каждый цвет, каждый рисунок и фотографию. Этот мужчина…как же его зовут?       - Персиваль? – слышит он голос.       - Кто ты?       В ответ тишина, лишь глаза юноши напротив. Такие знакомые, такие любимые, но такие безымянные. А в руках дневник, разрисованный разными цветами.       Безумие не ходит в одиночку. Безумие пожирает всех.