Северное сияние

Вильям кидает смятую зеленую купюру на барную стойку и стыдливо прячет поддельные документы во внутренний карман джинсовой куртки. Окидывает презрительным взглядом помещение и накидывает на голову капюшон излюбленной серой толстовки, прячась от лишнего внимания. Каждую пятницу он в этом чёртовом баре, полном блядей танцовщиков и их восторженных зрителей. Он здесь не для того, чтобы его подцепил какой-то папик при деньгах. — Хочешь, чтобы как в прошлый раз было? — Вильям не особо осторожен в выражениях. Особенно, когда дело касается Криса. — Я, блять, говорил тебе, чтоб ты завязывал. Он здесь для Кристофера. — Не лезь, Вильям. Крис отталкивает Магнуссона плечом и уходит в сторону гримёрных. От приторного шлейфа, всегда остающегося после Шистада, Вильяма подташнивает. Не потому, что Крис всегда использует много одеколона, а потому что Вильям дышит только им. Таким неправильным, таким блядски вызывающим, таким... родным. Это не просто «его-любимый-парфюм», это въелось Вильяму под кожу. Течёт по венам, дурманит разум. Что ты, сука, со мной делаешь? — Я буду здесь, пока ты не закончишь! — кидает в спину уходящего Шистада и возвращается к барной стойке. Ночной клуб, кишащий выпившими подростками, разгоряченными телами и богатыми стариками, порядком надоел Вильяму. Но приходить сюда каждую пятницу — мать его, долг (скорее, желание). Отчаянное и ничем не оправданное. Желание не только тела, которым Шистад так хорошо умеет торговать. Желание оберегать. Я тут для выпивки и чтобы следить за тобой! — Магнуссон шутит, когда Крис впервые появляется в клубе. Кристофер тут не ради денег. Им движет что-то иное. Твоя блядская натура, — шепчет ему Вильям. Кристофер не продаёт себя. Он дарит своё тело зрителям. Тебя раздевают глазами, — глумится Магнуссон. Кристофер танцует в своё удовольствие. Он тонет в этом болоте. Позволь вытащить тебя, — хочет сказать Вильям. Сам виноват, — говорит он вместо этого. Спустя полчаса (вечность, на самом деле) Вильям, допивающий свой мартини, слышит заветные «Кристофер Шистад, дамы и господа». Медленно поворачивается к сцене и замирает. Звездный мальчик. Крис, одетый в слегка поблескивающие боксеры, ярко улыбается. Улыбка неискренняя и натянутая, Вильям знает это. Тело Кристофера сплошь покрыто мелкой россыпью блесток — серебряных и золотых. Он мерцает. Мерцает, что слепит глаза. Магнуссона ведёт от этого до безумия. Такой, блять, красивый. Такой привлекательный. Почему созвездие «Кристофер Шистад» еще не обнаружили? Оно бы сияло ярче даже этих гребаных цветных софитов, так бьющих в глаза. Оно было бы таким же холодным и далёким, как сам Крис. Оно бы завораживало и притягивало взгляд. Взгляды тех, кто сейчас завороженно наблюдал за его движениями. Кристофер делает круг, заманивающий и до охуения возбуждающий, бедрами. Блёстки, прилегающие к его телу, разлетаются в стороны. Вильям приоткрывает рот, проводя языком по сухим губам. Кристофер двигается плавно. Почти не вульгарно, сегодня — не в привычной блядской манере. Все вокруг него светится и мерцает. Он — центр этого нереального свечения. Звездный мальчик. Горсти созвездий в его ключицах. Звездная пыль на его скулах. Мерцающие звезды в его глазах. Если бы Шистад был неодушевленным предметом, он был бы жвачкой, — думает Вильям. До ужаса приторной, сладкой, тянучей. Валяющейся в каждом кармане. Таких, как Крис — тысячи/миллионы/миллиарды. Такой Крис — один. Крис — жвачка. Крис — созвездие. Крис — весь его мир. Мир, сосредоточенный в одном человеке. Этой ночью, отвозя Кристофера домой, Вильям молчит.

***

Магнуссон захлопывает дверь комнаты и буквально валится на кровать от усталости. Ёбаный клуб. Ёбаные танцы. Ёбаный Кристофер. (06:54) Крис: «я сегодня буду отмываться от этого дерьма часа четыре, не меньше» (06:54) Вильям: «хочу посмотреть на твою ванну после этого, чувак» (06:55) Крис: *прислал вам фотографию* Вильям грузит картинку и устало прикрывает глаза. Звездный мальчик. Горсти созвездий в его ключицах. Звездная пыль на его скулах. Мерцающие звезды в его глазах. Сияй ярко, мальчик.