Нечто важное

"And every night I think If I can go With you to high worlds Where you show how the magic works..." Hess Is More - Sex Indigo

Криденс стоял посреди комнаты и беспомощно смотрел на рассыпанные по столу листовки. «Нет колдовству в Америке! Нам нужен второй Салем» - будто бы кричали они. «Нет, не нужен» - тихий протест внутри. Очень тихий, едва слышимый, и все же от таких мыслей – «Не смей даже думать об этом!» Визгливый голос миссис Бэрбоун в его голове. Он заглушил саботажные мысли, и Криденс, привыкший беспрекословно подчиняться приемной матери, уже подчинялся и ее образу, навечно засевшему в его сознании. Юноша покорно подошел к столу и принялся сгребать листовки, оставленные для него Частити. Старшая сестра была любимицей их приемной матери, не просто бездумно исполняла ее волю, а вдохновлялась и пыталась вдохновлять всех остальных. Другое дело Модести, невинный ангелок, также угодивший в когти страшной женщины. Но Модести не боялась миссис Бэрбоун. Криденс сам видел один раз, как девочка просто выбросила листовки. Просто взяла – и выбросила! Тогда Криденс чуть с ума не сошел, представляя, какие кары посыплются на голову бедной малышки. Старые шрамы, оставленные жестокой мачехой, вновь заныли от мыслей обо всех этих ужасах. Но Модести ничего не было, миссис Бэрбоун так ни о чем и не узнала. Тем более, что при ней Модести изображала убедительную покорность. Криденс восхищался малышкой, сам он, при внутреннем противлении, все же не мог побороть страх перед матерью. Она часто била его. Била за испорченные невзначай листовки. Била за пролитый за ужином чай. Била просто так, ведь чаще всего для Криденса оставалась загадкой причина очередного наказания. Вот и сейчас, сгребая листовки, Криденс невольно взглянул на свои руки. Уродливые багровые полосы – отпечатки ударов линейки, следы его последнего наказания. Кисти ныли, но Криденс уже привык не замечать эту боль. Тем более что она была практически непреходящей. Боль и ненависть. Все, что знал юноша, прожив в доме Бэрбоун всю сознательную жизнь. Еще отстраненность Модести, чистого ангелка, жившего, казалось, в своем мире. И презрение Частити, выражающееся в ехидных замечаниях и обзывательствах, которыми награждала его приемная сестра в отсутствие матери. Но недавно что-то изменилось. Мир сдвинулся. И в его жизни появился тайный друг. Друг-волшебник. От одной мысли о нем, о… «Не вздумай ни с кем разговаривать, Криденс! Слышишь?» …о мистере Грейвсе, самом настоящем волшебнике, сердце колотилось быстрее, а внутри что-то приятно теплело. Невероятно, что этому статному, богато одетому мужчине, что-то понадобилось от него. Что он чем-то мог помочь. Но чем? Мистер Грейвс все твердил о каком-то монстре, появившимся в Нью-Йорке. И о ребенке, который связан с чудовищем. Но для Криденса единственным чудовищем была мачеха, и он не совсем понимал, о чем толкует волшебник. Тем более что при их нечастых встречах все мысли улетучивались из головы, ладони страшно потели, а стук сердца в ушах заглушал негромкие слова мистера Грейвса. Волшебник всегда был с ним добр и участлив, и Криденс, который, казалось, уже никому и никогда не сможет доверять, наслаждался его обществом, позволяя себе хотя бы на время их кратких встреч перестать бояться. И каждую ночь, перед сном, Криденс, лежа в своей неудобной маленькой кровати, мечтал. Мечтал о том, что мистер Грейвс, как и обещает, заберет его от миссис Бербоун. И заберет его не куда-нибудь, а в свой непостижимый и удивительный мир магии! Научит колдовать! Невероятно, но у него будет даже своя палоч… «Колдовство – страшный грех! Колдуны – язычники, чье место – на костре!» Часто его грезы о мире магии прерывались внутренним надзирателем, окончательно разбиваясь уже о голос разума: мистер Грейвс обещал забрать его только в случае, если он найдет для него этого монстра. Но что за монстр? Как обнаружить его среди сотен детей, приходящих на благотворительные «просветительские» обеды в их дом? Волшебник еще говорил о какой-то тьме, но тьма есть внутри каждого (так думал Криденс). Внутри него точно была тьма. Это была его собственная ненависть, смешанная с отчаяньем. Обычно она дремала где-то глубоко внутри, но иногда – очень редко! – внутри тихого молодого человека закипала ярость. Это случалось после особо жестоких и несправедливых наказаний миссис Бэрбоун. Слезы боли сменялись гневом, виски пульсировали, а в груди горело. Потрясение достигало своего пика, и Криденс отключался, проваливаясь в смутный сон, переходивший, обычно, в кошмар. А утром он просыпался уставшим и будто бы выжатым. Тьма была плохая, и Криденс не хотел больше ненавидеть, не хотел этих жутких вспышек злости. Но в последнее время они случались все чаще и чаще… Вот и сейчас Криденс задумчиво перебирал листовки… «Живее, паршивый мальчишка!» …размышлял о своей жизни, чувствуя, как внутри снова нагнетается тьма. Нет, сейчас не время злиться! Совсем скоро состоится очередной пикет у мэрии, все Бербоуны уже там, и если Криденс опоздает, не принесет листовки… Страшно подумать, какие кары обрушит на его несчастную голову мачеха! Но старые раны так болят, а больше всего – раны на сердце. Уже несколько дней Криденс не видел мистера Грейвса. С того самого момента, как волшебник повесил ему на шею незамысловатый амулет. «Коснись его и подумай обо мне, и я тотчас явлюсь». Криденс не знал, как работает эта штука, и волшебная ли она (или это что-то вроде крестика на шее и обезличенного «Иисус всегда рядом»). Но сейчас Криденсу как никогда захотелось увидеть своего друга, он нуждался в его поддержке. Утешении. Ласковом прикосновении. Криденс порывисто сжал маленький треугольник на цепочке, крепко зажмурился и в отчаянье воззвал, как никогда не взывал даже к равнодушному богу миссис Бэрбоун. - Мистер Грейвс, пожалуйста! Вы нужны мне! Мистер Грейвс! За стенами дома завывал ветер, в окно стучали ветки узловатого вяза. Чувство нестерпимого, беспредельного одиночества вновь охватило юношу, а разочарование начало сжимать сердце, когда за спиной послышался знакомый низкий голос. - Криденс. Юноша так быстро развернулся, что едва не потерял равновесие. Глупая счастливая улыбка на мгновение искривила губы Криденса. Но, встретившись взглядом с темными испытующими глазами волшебника, он опустил голову. Не мог он выдержать этот прямой взгляд. Казалось, мистер Грейвс смотрел ему прямо в душу и читал все его мысли. - Ты нашел ребенка, Криденс? Юноша окончательно сник. Ребенок. И чудовище. Единственное, что по-настоящему волновало его единственного друга. «Ты никому не нужен, никчемный выродок!» Криденса охватила злость, но злился он не только на волшебника, но и на себя. Опять разочаровал, подвел, ничего не разузнал. Сколько еще терпения у мистера Грейвса? И что будет, когда оно закончится? Криденс отрицательно мотнул головой, не решаясь поднять глаза на мужчину. Теперь он с ужасом ожидал вопроса «А зачем тогда ты меня вызвал, если у тебя нет для меня новостей?» Господи, пожалуйста, пусть он просто исчезнет. Пусть не спрашивает, не разочаровывается еще больше… Но волшебник вместо этого мягко спросил: - В доме никого нет? Ты же знаешь, меня не должны увидеть рядом с тобой. Криденс отчего-то смутился и вновь мотнул головой. Тихо добавил: - Все ушли на пикет. Скоро начнется. У мэрии. Он быстро поднял глаза, заметив, как мистер Грейвс при слове «пикет» поморщился. И тут же снова уставился в пол. Криденс не мог позволить себе долго смотреть на кого-то – «Чего уставился, урод? А ну пошел отсюда!» Но он научился фотографически запоминать увиденное за секунду. В редкие минуты спокойного уединения он любил доставать эти воспоминания из глубин памяти и заново переживать их, ведь только у себя в голове он мог беззастенчиво рассмотреть запомнившийся образ своего доброго друга. Красивая дорогая одежда. Лакированные туфли. Неизменный синий шарф из богатой блестящей ткани. И необыкновенные маленькие скорпионы на отлетах воротника! Криденс заметил их, когда в одну из их встреч мистер Грейвс особенно близко подошел к нему. Тогда он получил свои самые драгоценные воспоминания: терпкий запах мужского одеколона и едва различимый запах сигарет. Лучики-морщинки в уголках необычайно мудрых и терпеливых глаз. И благословенная теплота его рук. Рук, которые не причиняли ему боли, а наоборот, ласково коснулись его лица. Тогда словно электрический ток прошелся по его телу, незнакомая до сих пор сладость разлилась по всем мышцам тела. Волшебник подошел к нему. Криденс шумно вздохнул, одновременно обрадовавшись и испугавшись. Замер, будто окаменел, ожидая дальнейших действий мужчины. - Она снова тебя наказала? – Мистер Грейвс взял его ладони в свои, осматривая. Криденс ничего не ответил, заворожено глядя на свои будто бы чужие руки, израненные, уродливые, в этих красивых, сильных, ухоженных руках волшебника. Мужчина вздохнул и медленно провел ладонью по рубцам. Уже знакомое легкое покалывание, словно после мороза опускаешь руки в теплую воду. Не осталось и следа последнего наказания! - Спасибо… - выдохнул Криденс, задохнувшись своей благодарностью, - спасибо, мистер Грейвс. Но волшебник не отпустил его руки, а чуть задрал рукав дешевого пиджака, обнажив старый шрам от удара бельевой веревкой. «Я тебе покажу, как ронять свежевыстиранное белье, паршивец!» Криденс снова решился поднять глаза на мужчину. Господи, он так близко! Так сумасшедше близко! И он хмурился. Испугавшись, что чем-то рассердил своего друга, юноша испуганно дернулся назад, но мистер Грейвс удержал его. - И много у тебя шрамов от ее побоев? У Криденса перехватило дыхание. Все тело! Все его тело – один большой шрам! Особенно страдала спина и то, что ниже. «Снимай ремень, неблагодарный выблядок!» Ремень был из толстой кожи, но хуже всего – металлическая пряжка. Ремень со зловещим свистом рассекал воздух, вгрызаясь в плоть его тела. Боль была жгучей, ослепляющей. Обычно терпеливый Криденс не мог сдержать вскриков, чем еще больше выводил миссис Бэрбоун из себя. «Скотина! Тварь! Ублюдок!» Каждое слово – удар. Каждый удар – синяк, кровоподтек, рассечение. И незаживающий шрам. Он падал на колени, пока мачеха избивала его. Сквозь пелену боли и слез он видел испуганно выглядывающую из своей комнаты Модести. «Уходи», - шептал он девочке одними губами. Он очень боялся, что гнев мачехи перекинется и на нее. Она же такая маленькая, такая хрупкая. Она не выдержит. А Криденс должен терпеть. Это его судьба. И он не смел мечтать о другом. Пока не встретил мистера Грейвса. - Где еще у тебя шрамы? – мистер Грейвс проявил настойчивость, внимательно глядя на юношу. Криденс поднял голову, и до того, как успел пресечь себя, выдохнул: - Везде. И тут же пожалел об этих словах, испугался. Он не может показать свои шрамы волшебнику! Это просто… просто не прилично! Ведь придется раздеваться. И вдруг мистер Грейвс не сможет исцелить так много ран? А вдруг… О боже! Вдруг домой кто-нибудь вернется? Что скажет мать, если застанет его, полуголого, в компании незнакомого мужчины? Волшебника! Нет, нельзя - она убьет, убьет их обоих! Криденс снова попытался отшатнуться, вырваться из рук мистера Грейвса. Он забился, словно кролик, угодивший в силки. Но мужчина вместо того, чтобы отпустить его, прижал к себе. Криденс уткнулся ему в плечо и задрожал. А волшебник положил ладонь ему на шею, не давая отстраниться, и прошептал на ухо: - Тише… Все хорошо. Я хочу только помочь. Я хочу унять твою боль. Может, это была какая-то особая магия. А может просто близость мистера Грейвса очаровывала его, заставляла забывать о страхах, о предосторожностях. Хотелось только подчиняться, хотелось слушаться его во всем. Верить. - Да, - тихо согласился Криденс, коснувшись горячими губами мягкой шероховатости пальто мужчины. - Хорошо, - волшебник отпустил его, позволяя, наконец, отстраниться. Криденс спустил с плеч пиджак и дрожащей рукой положил его на стол позади себя. Потом принялся расстегивать пуговицы на жилетке. Они были крупные, и Криденс быстро справился. А вот с пуговицами на рубашке было сложнее – они были мелкие и все норовили выскользнуть из влажных дрожащих пальцев юноши. Но вот и рубашка отправилась к пиджаку. По дому гулял сквозняк, и Криденс поежился, обхватив себя руками за плечи. Затем медленно повернулся к волшебнику спиной, оперевшись руками о стол, на котором его терпеливо ждали листовки. Но пикет у мэрии окончательно вылетел у Криденса из головы! - Мой мальчик… - выдохнул у него за спиной мистер Грейвс с такой теплотой и сочувствием, что у Криденса на губах вновь появилась слабая улыбка. Он блаженно закрыл глаза, ожидая, нет, неистово желая почувствовать руки мужчины на своей спине. Секунды ожидания сводили с ума, Криденс даже закусил губу от нетерпения, по телу пробежала дрожь. А потом – снова покалывающее тепло, уже по всей спине, словно невесомые струи целительной воды. Магия. Чудесная, исцеляющая магия, дарующая покой его усталой спине. Но не руки. Криденс не почувствовал их, и чувство облегчения от исцеления сменилось неясным разочарованием и предательским раздражением. Он неуверенно обернулся и увидел волшебную палочку в руке мистера Грейвса. Ее кончик пульсировал белым светом, будто пар тянулся к юноше, обволакивая. Глаза волшебника были темны, брови нахмурены. - У тебя не было живого места на спине. Чем это она тебя? Криденс смотрел прямо в глаза мужчине, очарованный. Впервые за долгое время спину не саднило. Ушла и натруженность. Вместо этого тепло, нет, жар обуял его. Было такое ощущение, будто он хлебнул огненной воды (что хранила в буфете на верхней полке миссис Бэрбоун). - Моим ремнем, - едва слышно произнес Криденс. Взгляд мужчины скользнул вниз, видимо, к его ремню. Неясное волнение окончательно спутало мысли Криденса. Тело стало словно чужим, охваченное изнутри неизвестным до сих пор пламенем. Какое-то нестерпимое удовольствие - стоять так, обнаженным, перед мистером Грейвсом, так близко, и смотреть вперед, а не вниз, как обычно. Смотреть, как на скулах мужчины появляется легкий румянец, а губы искривляются в неясной ухмылке. Смотреть, как мистер Грейвс снова поднимает на него глаза, и в них теперь горит огонь. Криденс чувствует, что это тот же огонь, что сейчас горит и внутри него самого. - Криденс, - хрипло выдыхает мужчина, и имя звучит как призыв. Как приказ. И Криденс подчиняется, буквально падая вперед, в сильные объятия волшебника. Мир смазывается, и юноша закрывает глаза, отдаваясь ощущениям. Он чувствует горячие губы мистера Грейвса на своих губах, чувствует упругие толчки его языка, чувствует опаляющее дыхание. Он чувствует, наконец, его руки у себя на спине: мягкие, но сильные ладони сжимают, привлекая ближе, хотя ближе уже некуда. Но Криденсу самому хочется быть ближе, раствориться, слиться воедино. Он не просто чувствует все это, он тонет в новых ощущениях. «Ты будешь гореть в аду за это, Криденс!» Голос мачехи из его подсознания – как отрезвляющая пощечина. Юноша рефлекторно дергается, отстраняясь, отворачиваясь. «Что ты творишь, выродок?» Криденс не знал, что он «творил». А вот голос миссис Бэрбоун в его голове, похоже, прекрасно разбирался в ситуации. «Грязный щенок, ты ведь хочешь, чтобы он тебя выебалвыебалвыебалвыебал….» - Криденс! Голос мистера Грейвса, тихий, хриплый, властный. Он легко заглушил визжащую мачеху. Разве мистер Грейвс может причинить ему боль? Разве то чувство, что охватило его – плохое? Разве желание быть нужным кому-то, нуждаться в ком-то, любить – это грех? Он не видел в своей жизни ничего, кроме страдания, и сейчас ласка мистера Грейвса окрыляла, возносила. Возносила до небес. - Криденс, - снова шепчет мужчина, прижимая его к себе, шепчет на ухо, обжигая дыханием, отчего по телу юноши вновь пробежала сладкая волна дрожи. Он не заметил, как пальцы волшебника ловко расправились с его злосчастным ремнем. Но вот ладонь, накрывшую его пах, Криденс ощутил слишком ярко. Стон удивления и удовольствия сорвался с его губ, но был тут же заглушен поцелуем. Юноша вцепился в одежду волшебника, сминая дорогую ткань, но даже не заметил этого. Разгоревшееся пламя внутри него локализовалась там, внизу, под ладонью мистера Грейвса, и теперь сладостно тянуло. - Мистер Грейвс… мистер… Грейвс… - Криденс задыхался, не зная, как и о чем просить, но мужчина, похоже, и сам все прекрасно понимал. Брюки упали к его лодыжкам вместе с нижним бельем, и пламя, кажется, вырвалось на свободу. Волшебник легко приподнял его и посадил на край стола за спиной. Поцелуй смазался, жадные губы мистера Грейвса скользнули по подбородку вниз, оставляя на бледной шее жаркие отметины. Слишком много ощущений. Слишком много! Криденс вновь застонал, впитывая каждое мгновения, запоминая, переживая всем своим естеством. Запах волос мистера Грейвса. Его шумное дыхание с едва заметным никотиновым привкусом. Его зубы, чуть прикусывающие нежную кожу Криденса, и жаркий язык, оставляющий студеный влажный след. Пальцы мужчины впивались в него, пожалуй, слишком сильно. До боли. Сжимали, скользили по телу, сдавливали – они были повсюду, но не там, где нужно. Внизу живота тянуло, жаждало прикосновения, но мужчина не возвращал туда ладонь. Вместо этого мистер Грейвс буквально навалился всем телом на Криденса, вынуждая лечь на лопатки. На холодный стол. На разбросанные листовки, сминая их. Но это было снизу, а сверху – горячая тяжесть мужского тела. Почти обездвижен, но Криденсу это нравилось. Словно мистер Грейвс, наконец, закрыл его собой от всего жестокого мира. Даже голос мачехи в голове окончательно умолк. Как, впрочем, и мысли самого Криденса – он весь отдался новым ощущениям, впитывая, но не анализируя. Это он сможет сделать и потом. Внезапно волшебник отстранился, и холодный воздух комнаты обжег обнаженного Криденса. Он открыл глаза, затуманенные желанием. Мистер Грейвс скинул свое пальто, о боже, прямо на пол. Туда же отправился и пиджак. На этом мужчина, к разочарованию Криденса, остановился, перейдя уже к собственному ремню на брюках. Криденс закрыл глаза, чувствуя, как его начинает бить крупная дрожь то ли от страха, то ли от холода. То ли от нетерпения. Звякнула молния на брюках, и Криденс шумно выдохнул. Конечно, он догадывался, к чему все идет. Но «догадывался» - самое точное слово. Представления о сексе- «…выебетвыебетвыебет…» Представления о близости у него были самые смутные. И все же это было определенно то, чего он сейчас хотел. В чем так сильно нуждался. Мысли и сердце Криденса давно принадлежали этому мужчине. И тело – последнее, что он мог предложить. Но что-то пошло не так! Это было больно. Это было внезапно больно. Не так больно, как побои миссис Бэрбоун, но все же. К боли примешивалась обида – как так, ведь мистер Грейвс не мог навредить ему? Почему же так больно тогда? Кажется, он даже что-то скулил, весь сжавшись, дрожа. А мистер Грейвс прижимал его к себе, не двигаясь. Кажется, тоже дрожал. И что-то шептал ему на ухо жарким, сбивчивым шепотом. Но Криденс не слышал его. Зато он почувствовал, как внутри вновь начала расти тьма, словно какая-то энергия рвалась наружу. Так случалось всегда, когда Криденс чувствовал жгучую обиду. Но почему сейчас? Нет, он не должен, не может обижаться на волшебника! И тут он, наконец, расслышал, что шептал мистер Грейвс: - Тише, тише, мой мальчик. Все хорошо. Тшшш. Расслабься. Пожалуйста, расслабься. И Криденс послушался. Он всегда его слушался. Правда, потребовалось неимоверное усилие, чтобы расслабить мышцы. И даже больше – чтобы расслабиться внутри. Унять тьму. Получилось. Боль отступила, и Криденс внезапно ощутил невероятную наполненность, его любимый мистер Грейвс заполнил собой не только весь этот мир, но и его самого. И это было самое восхитительное открытие! То, что происходило потом, плохо запомнилось Криденсу. То ему казалось, что мистера Грейвса слишком много, и тогда он начинал задыхаться, возвращалась боль. То внезапно, наоборот, казалось, что мистера Грейвса уже слишком мало, и тогда Криденс цеплялся за его рубашку, звал его сквозь поцелуи, беспомощно силился вжаться в него еще сильнее. Время перестало существовать в привычном понимании, и Криденс не знал, сколько уже длится их близость. Лишь одно он знал точно – скоро все закончится. Закончится, и вновь вернется прежняя жизнь. Сейчас она забыта, выброшена из головы, черт, он сейчас не вспомнил бы и имени своей мачехи! Счастье переполняло его, клубилось внутри подобно тому, как клубилось до этого тьма. Но сейчас это был свет, это была мощь. Это была магия. Криденс не видел, не мог видеть, как дрожала вся мебель в комнате, будто проделки полтергейста. И эта дрожь – дрожь самого Криденса. Дрожали даже стекла в окнах, мягко позвякивали столовые приборы в буфете. А листовки – несчастные листовки, которым не суждено было быть розданными у мэрии на сегодняшнем пикете – они кружились в вихре прямо над ними, плотным косяком, но не соприкасаясь, а оттого – бесшумно. Если бы волшебник поднял тогда голову, он бы это заметил. И, возможно, понял бы все. И не нужно было бы больше искать монстра, терроризирующего Нью-Йорк. Но он даже не открыл глаза. Уткнувшись в ложбинку между шеей и плечом мальчишки, он тяжело дышал, и двигался, двигался, двигался… Ощущения окончательно переполнили Криденса, словно морская волна подняли высоко-высоко, на несколько мгновений задержав у самой кромки неба. А потом – умопомрачительное падение, невероятно сладостное, абсолютно не похожее ни на что, что до сих пор довелось ему испытать! Криденс стонал, вцепившись в мистера Грейвса. А может, даже кричал. А сверху невесомым пеплом осыпались вспыхнувшие и мгновенно сгоревшие дотла листовки «Вторых салемцев». * * * Криденс еще лежал на столе, тяжело дыша и приходя в себя, а мистер Грейвс уже одевался, поправил выбившиеся волосы, палочкой убрал следы семени мальчишки с собственной рубашки. Всего несколько секунд – и он выглядел так же, как и при своем появлении здесь. Разве что одной из брошей-скорпиончиков не хватало. Она была зажата в руке юноши, но волшебник заметит пропажу гораздо позднее. А пока он одернул свое пальто-мантию и позвал, уже ровным голосом: - Криденс? Юноша медленно поднялся. Вернулся холод. Вернулась неловкость, смущение, неуверенность. Вернулся ненавистный голос миссис Бэрбоун. «Ты еще поплатишься за это…» Вернулась вся его ненавистная жизнь. Криденс привычно опустил голову, ежась на сквозняке. - Криденс, все в порядке? Вопрос мистера Грейвса прозвучал, как показалось юноше, сухо и натянуто. Как теперь изменятся их отношения? Вместо ответа, Криденс кивнул. Мужчина окинул его взглядом, полным то ли жалости, то ли сожаления. Юноша внезапно испытал смутное чувство, что должен сказать, сказать нечто важное. Что-то о том, что он пережил. Что ощутил. - Я должен… должен сказать вам нечто… нечто важное. Волшебник подался вперед. Он тоже что-то почувствовал, и если мальчишка сейчас скажет… - Я люблю вас, - выпалил Криденс, чувствуя, как краска заливает его лицо. Мистер Грейвс тихо вздохнул. Вновь шагнул к нему и мягко коснулся губами горячего лба. - Найди ребенка, Криденс. Я рассчитываю на тебя. А затем бесшумно аппарировал, оставив его одного посреди большого пустого дома. Криденс лишь обреченно вздохнул и начал собирать свои вещи. Повернувшись к столу, он бросил взгляд на несколько смятых листовок. Разве их не было значительно больше?