Яблочный сок

Он появился так неожиданно, что мы чуть не подпрыгнули на месте, а Андрюха - братец мой - даже ойкнул от страха. Просто мужик, который вышел откуда-то из-за ещё не до конца порубленных кустов малины - последнего, с чем мы ещё не покончили в этом саду. Вышел в тёплом не по погоде старом сером пальто и зыркает своими глазищами на пеньки да поваленные яблони, а на нас с Андрюхой, кажется, даже и внимания не обращает. Ну, мы люди простые - я его и спросил сразу, мол, тебе чего здесь надо-то, мужик? - Да вот, - говорит, вроде, и с нами, а смотрит всё равно на порубленные стволы да поваленные ветки, - письмецо занёс, к хозяйке. Долго оно шло, конечно... - И вздыхает отчего-то тяжко, а потом, коротко глянув на нас, вдруг выдаёт. - Яблочного сока не нальёте? - К какой хозяйке? - спрашиваю, - Нет тут никакой хозяйки - жил один дед бобылём, да и тот помер, а участок фирме отошёл, под застройку. Да и сока у нас никакого нет и не будет больше - вон, яблоню последнюю только докончили. - Жаль... Хорошие были яблони, и сок из яблок хороший - вкуснее в жизни не пробовал. А письмецо вы всё равно, передайте, - отвечает незнакомец и суёт мне письмо какое-то древнее в пожелтевшем конверте. Я, конечно, не беру, но Андрюха-то дурак - взял и таращится на него. Я уж было хотел братца отругать за дурость, да всучить письмо обратно дурню-почтальону, но, пока на него орал да ругался, того мужика и след простыл. А у нас по ту пору как раз отдых был - перекур, в честь того, что добили-таки несчастные яблони, о которых так грустил непонятный мужик. И тут интерес нас разобрал, что в том конверте - ну, мы его и вскрыли. И правда, а почему бы и не вскрыть? Выбросить-то завсегда можно. Почтальон то ли с ума сошёл, то ли дом перепутал, то ли ещё чего - одним словом, "хозяйку" его мы бы вряд ли нашли, да и не до того нам. В общем, вскрыли мы конверт и достали жёлтую бумажку, исписанную неровным солдатским почерком. И сразу запах такой, что ни с чем не спутаешь - с фронта письмо. Ну, мы с Андрюхой, конечно, те времена уважаем - не совсем же тёмные, а всё, же, против любопытства не попрёшь - садимся, значит, читать. "Дорогой Сёма! Как и всегда, пишу тебе и матушке с фронта. Ты знаешь, мы почти выиграли эту войну. Фриц бежит и прячется, а мы тем временем наступаем на их столицу. Я уверен, что уже этим летом я вернусь домой, и мы снова увидимся. Отвечаю на твой вопрос - нет, я никогда не считал, сколько врагов убил лично. Поверь, в бою совсем не до этого, да и не то это, чем можно гордиться. Я - солдат, и убивать - моя обязанность, но я отнюдь не рад этому. В детстве мы играем в казаков-разбойников и солдат и совсем не воспринимаем войну такой, какая она на самом деле. А она на самом деле - страшная. Не интересная, не захватывающая и не благородная. Она страшная, она ужасная и очень противная - и больше никакая. Но я не хочу больше об этом. Расскажи лучше, как у вас дела? Маме становится легче? Прочитай ей, пожалуйста, это письмо и передай, что я очень сильно люблю её и очень скучаю. Скажи, что я очень скоро завоюю Берлин и вернусь. От этого ей станет легче. И ещё, пожалуйста, скажи, чтобы к моему возвращению приготовила сок из наших яблок. Люблю я его, сил нет. Много где побывал, много что ел, а сока вкуснее в жизни не пробовал - уж больно хороший он у матушки получается. А ещё..." На этом письмо обрывалось, будто солдат, что его писал, куда-то ушёл, планируя дописать в дальнейшем. Вроде бы, ничего особенного и не было там - история, как куча других. Но, всё же, что-то зацепило в душе. И вот, сидим мы с Андрюхой на пеньках от яблонь, и думаем об этом неизвестном солдате, который и подпись-то не успел оставить в письме. И тут вдруг братец мой оживился. - Петьк, - говорит, - старика же, что здесь жил, Семёном звали. - Ну, да, - говорю. - И что? - А то, что и братишка солдатика нашего тоже Сёмка был. Может мы того... Хоть в дом зайдём, а? - И чего? На что ты там смотреть собрался? Или в вещах покойника рыться хочешь? Нам сказали сад убрать - вот мы и убираем. А дом всё равно потом снесут. - Всё одно, - не может угомониться Андрюха, всё на своём стоит. - Хоть письмо в дом отнесём. Выходит, хоть, адресату доставим. И не хочу я идти, но, вроде как, прав Андрюха, да и что плохого может случиться? Деда Семёна уже месяц как в доме не было, да и дело хорошее - покойников, всё-таки, уважаем, к тому же солдат. Идём, значит. Дверь, конечно, не заперта - кому до старой хибары дело есть, и кто разворовывать будет? Внутри всё - как всегда в квартирах у стариков. Белая кровать из прутьев с пружинами, словно из больницы, ковёр с "Утром в сосновом бору", старые, пахнущие Союзом деревянные комодики, и всё, начиная от кровати и заканчивая табуретками, покрыто кружевными скатертями. А ещё пылью. Идём дальше, видим - уголок. Вроде как, красный угол, но без креста, икон и тому подобного. На месте запрещённых в СССР религиозных атрибутов стоит одна пожелтевшая фотография юноши в военной форме. В уголке - чёрная ленточка. Положил я, значит, письмецо рядом с фотографией и уже хочу уйти - но тут Андрюха меня дёргает и молча показывает на фотокарточку. Я хочу огрызнуться, но тут сам вглядываюсь внимательнее и понимаю, что лицо мёртвого солдатика - точь-в точь, что у того мужика, что письмо принёс. В этот момент нас обоих страх сковал такой, что и сказать ничего не можем. Стоим и смотрим друг на друга, как слышим вдруг - сзади шаги. Бодрая солдатская походка. И шелест какой-то, будто ветер шумит в кронах яблонь - вот только яблонь-то никаких нет уже. Слышим, а обернуться не решаемся. Стоим, и сердца наши бьются, словно вот-вот выпрыгнуть хотят. Тем временем гость наш походил, постоял, сделал что-то и просто ушёл. Мы - от страха не живы, не мертвы. Потом кое-как отошли, обернулись. Смотрим - никого нет, и всё так же, как раньше. Только на журнальном столике стоят два гранённых стакана, как из столовых. А в стаканах - светло-жёлтый яблочный сок. И что-то нас дёрнуло, и мы с Андрюхой, не сговариваясь, подошли к столику и выпили каждый по стакану - ну, вроде как, за упокой. Потом работу закончили, деньги получили, ушли. Нашли другую работу, потом ещё. Уже через пару лет, когда мы с Андрюхой те края проезжали, узнал я, что дом тот снесли. И вот поди разбери, что это было - то ли ангел какой, то ли бесовщина. А, может, вообще горячка, не знаю. Знаю только, что вкуснее этого яблочного сока я в жизни не пробовал.