* * *
— Вы уверены, Блум? — Фарагонда настороженно обвела свою студентку взглядом с головы до ног. Лицо девушки было лишенным эмоций, кожа посеревшей, а глаза пустыми — почти стеклянными. И это не могло не пугать, ведь вместо празднования победы над врагом, фея на неделю закрылась в себе и почти всё время проводила вдали от друзей и даже вовсе подальше от школы. — Я вымотана, госпожа Фарагонда, — безучастным голосом ответила Блум, присаживаясь на один из стульев перед директорским столом. Эту фразу она повторила уже раз пять. Разным людям, на разные вопросы и возгласы у неё был лишь один ответ. Девушка абсолютно не желала обсуждать своё состояние с кем бы то ни было. Она просто устала и хотела отдыха. Однако Фарагонда продолжала напирать. — И всё же, Блум. Я хотела бы понять причину вашего, эм… состояния? — женщина в своей привычной манере тепло улыбнулась, пусть и слегка нервно. Блум же только в очередной раз вздохнула. И едва удержалась от того, чтобы закатить глаза. В кабинете звенящим чугуном повисает тишина. — Причина в нём? — вдруг задаёт вопрос директриса, делая акцент на последнем слове. У Блум отчего-то по спине проходят иглы мурашек. — Что? В ком? — рассеяно переспрашивает она, почти скрывая внезапно острую реакцию. Почему ей так плохо от одного упоминания этого существа? Фея ёжится на стуле и неосознанно принимает защитную позу. Она не хочет говорить об этом. Подняв потупленный взгляд на визави она сейчас же жалеет об этом. Нет, не произносите это имя! — О Валторе, само собой, — серьёзно, сдвинув брови, отвечает Фарагонда. — Ваша связь как-то повлияла на вас, Блум? Вас это тревожит? — С ним покончено, мисс Фарагонда, — холодно ответила Блум, подражая акценту наставницы. И, Дракон Великий, каких усилий ей это стоило. Сохранить ясный взгляд и не позволить голосу надломиться даже на полтона.***
Блум с дрожащим выдохом подняла отяжелевшие веки. Хотелось убежать от чувства вины, которое точило ей нервы словно термит. Фея не смогла принять титул героини Магикса и позорно сбежала. Да разве она герой? Она ведь… — Что это за прекрасный молодой человек? — как вдруг спросила мама, одним чудесным утром, заглянув через плечо дочери. Человек? Человек… Человек. Слова матери набатом звенели в ушах. В какой-то из нескончаемых дней весны она решила последовать совету своего старого учителя по рисунку: не можешь выкинуть что-то или кого-то из головы — нарисуй это. Почему бы и нет, если уж руки сами рисовали эти знакомые до боли черты. Блум глубоко вдохнула, разминая пальцы рук, и, протяжно зевнув, вновь взялась за работу. На бумагу начали ложиться новые штрихи. Набросок стал приобретать более законченный вид. Линия за линией, рука девушки выводила образ своего врага с пронизывающим взглядом и опасными речами…***
Вокруг них туманная густая дымка тьмы. Всё, что она видит — это полыхающий знак. Его метка. — Наконец-то я сделала это! — она чеканит каждое слово чётко и уверенно. — Твоя сущность, Валтор… Твой Огонь Дракона. Я уничтожу его навсегда. Энергия Дракона! Блум сосредотачивает поток пламени в ладонях, формируя пульсирующую сферу. Она ни на секунду не колеблется. Огненный шар стремительно, будто стрела, несётся в демона. В цель! Ударная волна отбрасывает её и лишь хрупкие, почти хрустальные крылья, вздрагивают, удерживая фею в этой вязкой пустоте. Она слышит рычание, а после — довольный смех. Да как он посмел?! Фея со злостью смотрит на противника. Вернулся в человеческий облик? Зачем? — Спасибо, Блум, мне было жарко, — Валтор ухмыляется, делая шаг в её сторону. Теперь он в центре своего полыхающего знака. От гнева девушка скрипит зубами. — Валтор! — в ответ лишь надменный взгляд. — Ты смелая, раз пришла сюда, — голос его растворяется во мраке, звучит изнутри — в самой голове, будто её собственный, — но чего ты хотела этим добиться, милая? Сколько яда в этой «заботливой» фразе. Но Блум не собирается отступать и давать ему даже маленький намёк на свою неуверенность. Ведь её нет. — Думаю, мы сейчас узнаем это, — в её руке снова материализуется ярко-красная сфера. Но колдун даже бровью не повел: — Давай, атакуй меня. Прояви свою ярость, но помни, что тогда ты не вернёшь своих родителей. — Заткнись, ты ничего о них не знаешь, Валтор! — девушка буквально шипит, чувствуя, как пламя гнева закипает бурлящей лавой. Но маг продолжает почему-то так спокойно, так твердо. — Нет, я знаю, что в прошлом обманывал тебя… — он мягко улыбается, — я пойму, если ты не поверишь, но на самом деле в исчезновении Оритела и Марион виноваты Древние Ведьмы. Ты должна злиться на них. Блум вздрагивает от внезапной мягкости в голосе чародея. Он делает ещё несколько шагов навстречу: — Присоединись ко мне, я смогу управлять своим телом и мы вместе уничтожим Древних Ведьм. Их силы и волшебные знания всех планет станут нашими. Демон! Неужели считает, что она пойдёт у него на поводу? Между тем, Валтор продолжал свою гипнотическую речь: — И не забывай, Блум, мы — одно и то же. Мы звенья одной цепи. Довольно! — Мы не одно и то же, — крылья непривычно громко стрекочут за её спиной. — И когда потухнет твой Огонь, от тебя ничего не останется, я клянусь! Внезапно лицо демона искажает пугающий оскал: — Я дал тебе последний шанс! — прорычал он. — А теперь я уничтожу тебя! — глаза его налились кровью, а самого его охватило тёмно-лиловое сияние. Раньше Блум содрогнулась бы. Раньше, но не в эту минуту. Она вспорхнула над магом. Это последний бой. — Волшебная пыльца, уничтожь Огонь! А потом… Победа. Странно, но у этого слова бывает и горький вкус. Вкус непосильной цены. Ноши, которая окажется слишком тяжкой. И к пониманию этой аксиомы Блум пришла, лишь когда они летели над лесом Магикса. Это было словно медленное погружение в горячую, до иголок по телу, воду. Постепенно сводящее мышцы и разум. Зудящая боль осознания поглотила её с ног до головы. И она содрогнулась. Нет, она оцепенела от ужаса, пока рядом её друзья праздновали победу и не осознавали, что мир феи рушится подобно карточному замку. Победа? Нет. Убийство. Она солгала Фарагонде. Вернее умолчала детали, но так ли уж важна формулировка? Зачем, она и сама толком не знала — не хотела признавать. Но поведать правду у неё не повернулся язык. Словно это было запретное сокровение, таинство её преступления. Да и что фея рассказала бы?! Что Валтор намерено провоцировал её, будто зная точку кипения? Что, чёрт возьми, не сопротивлялся? Что поблагодарил её за своё убийство? Бред. Всё это звучало как полный, невозможный и фееричный в своей нелепости, бред. И всё же, как бы она не пыталась объяснить себе произошедшее иначе: найти подвох в собственных воспоминаниях, сбросить всё на манипуляции демона или просто объявить всё результатом травматичного опыта — Блум опять упиралась в одну и ту же стену. Где-то там глубоко внутри злостно скреблось о разум чувство вины. Попытки убедить себя в правильности своего поступка оказались абсолютно провальными. Мысли о совершенном начали проползать в сознание девушки через возникшие трещины разбитых розовых очков. Даже собственная магия начала вызывать у неё дрожь. С каждым днём ей становилось труднее делать вид, что она отлично себя чувствует после долгожданной победы. В Блум зародилась ненависть к себе за лицимерие. Это лишь ухудшало состояние. В голове перемешалось абсолютно всё: воспоминания, страхи, эмоции, разбитый и сломленный дух, обманутые надежды и горькая вина — мысли её спутались таким узлом, что девушка уже едва различала сон и реальность. К тому времени образ мага начал мелькать перед ней ещё чаще, чем прежде. Сначала в кошмарах, а позже — наяву. Это было настолько пугающе, что фея готова была выколоть себе глаза, в отчаянии думая, что хуже уже быть не может. А мысли о демоне постепенно, точно путы ядовитого плюща, начали перекрывать всё происходящее вокруг. Блум казалось, что она проваливается в липкую черную пустоту. Её раз за разом стали настигать панические атаки и истерики, скрывать которые становилось всё тяжелее… Уже почти невозможно. Её сознание разрушалось. По ночам в прогоркшей тишине, когда все подруги спали в сладком неведении; на уроках, когда она скрывалась от зорких учительских глаз в самом конце кабинета; в парке, в котором она пыталась отвлечься от мрачных мыслей. Девушка понимала, что если она ничего не предпримет, то ей придётся столкнуться с озвучиванием правды — либо перед директором, либо перед подругами. И случиться это грозило скорее рано, чем поздно. Она понимала, что ей нужна помощь, но сознание противным скрипучим голосом повторяло: «Разве ты её заслуживаешь?». И Блум в очередной раз прикусывала до крови губы. Всё это происходило настолько стремительно и насколько пугающе, что всю плачевность своего состояния она осознала только в секунду полного опустошения. Оно настигло её в ночь на третьей неделе нескончаемых самокопаний, когда она твёрдо решила обратиться за помощью к директрисе… Ха. — Ты проклял меня, признайся, — сквозь слёзы прохрипела фея, глядя в потолок комнаты после очередного кошмара. Нет, она не сможет переступить через себя и всё рассказать. Мельком бросив взгляд в сторону кровати мирно сопевшей Флоры, девушка отметила про себя, что безумие накрыло её бесшумно, словно удушье. Никто не заметит этой боли, пока она не окажется по ту сторону черты невозврата, которая уже так близко.***
В комнате раздался недовольный хруст. Карандаш в руках девушки не выдержал внезапно усилившегося давления и предательски треснул заострённым грифелем. Блум дрогнула, приходя в себя, и оглянулась, чтобы осмотреть затопленную вальяжным солнцем комнату. Свет переливался в воздухе, казался ощутимым, тяжёлым и невероятно лёгким одновременно, искрил едва заметным мерцанием. Девушка зажмурилась от избытка этого света и слегка поморщила нос своим мыслям. Она перевела взгляд от солнечного потопа обратно на портрет. Мужчина взирал на неё всё теми же мёртвыми глазами. Её руки, лежащие на коленях, медленно сжали сломанный карандаш. Кулаки задрожали, лицо феи вдруг исказил озлобленный оскал. В стрекочущей тишине заскрипели зубы. Мгновение — комнату наполнил хруст рвущейся бумаги. Изорвав портрет, Блум задышала прерывисто, словно ей не хватало воздуха. Впрочем, так и было. Устало прикрыв глаза, она тяжело вдохнула. Плечи её несколько раз вздернулись. Девушка бесшумно выдохнула. На щеках отразился солёный свет солнца, тут же скатился к подбородку и упал на беспомощно опущенные ладони. — Почему… — тихо прошептала она. — Почему? Почему? Что тебе от меня надо? Зачем ты сводишь меня с ума?! — хриплый шёпот звучал из-под слёз. Блум с болезненной гримасой вскинула голову, обхватывая руками шею — пламя локонов тускло сверкнуло язычками. Солёное отчаяние теперь стекало по горлу, обжигая своим холодом, подобно лезвию ножа. Прошло уже два месяца, но в этой борьбе она безбожно проигрывала демону, мёртвому демону. — Блум? Блум вдруг почувствовала дуновение сквозняка со стороны двери. Она мотнула головой, отгоняя непрошеные эмоции. В последнее время воспоминания, которые она почти успешно подчинила контролю ценой долгих часов работы над сознанием, слишком уж сильно вцепились ей в горло. Спокойствие, что было выгрызено у совести всеми правдами и неправдами, опять плавно утекало прочь из её рук. Её снова окликнули. Девушка поспешно вытерла лицо, несколько раз сосредоточено вздохнула, досчитала до десяти и повернулась к двери. — Да, мам? — она постаралась ответить бодро. Вышло криво. — Милая, завтрак уже стынет. Спускайся, — голос матери донёсся с первого этажа из кухни. Быстро же она успела спуститься. Оттуда же веяло чем-то вкусным. Это немного приободрило хранительницу Огня. Мрак тяжких воспоминаний пусть и ненадолго, но отступил. Лучше, чем ничего. Фея встала со стула, напоследок с досадой взглянув на изорванный портрет, круто развернулась на пятках и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, она на всякий случай пару раз провела ладонями по лицу, убеждаясь, что слёз нет. Ей не хотелось говорить о своём состоянии с родителями, которых с трудом удалось убедить в том, что их дочь взрослый человек и сама со всем справится. Наглая ложь, но разве могла она позволить им винить себя за то, что доверились ей и отпустили в этот треклятый мир магии. Нет уж. Голова загудела осиным гнездом, а мысли пьяно забились о черепную коробку, вызывая сводящий скулы звон в ушах. Да, определённо, ей нужно прийти в себя. — Доброе утро, солнышко! — Майк встретил дочь тёплой улыбкой, впрочем, как и всегда. А Блум, заторможено улыбнувшись в ответ, плюхнулась на стул. Поёживаясь от ноющей стянутости уставших мышц, она решила наконец сосредоточиться на прямой трансляции своей жизни. Хотя бы для того, чтобы понимать, где она и каким образом так быстро оказалась на кухне. «А в следующий раз можно очнуться где-нибудь в Светлом Камне», — мимолётно подумала она, разглядывая яичницу с двумя глазками, как смысл всея вселенной. Бодрящий запах завтрака радовал нос, и желудок в предвкушении заурчал, так что Блум взялась за нож и вилку. Поскрипывая ножом о тарелку, она с аппетитом начала свою трапезу. Мягкий вкус желтка и похрустывающая корочка тоста медленно, но верно привела её в стабильное состояние, по крайней мере то, которое таковым можно было назвать в её ситуации. И теперь девушка, ни о чём плохом не вспоминая, наслаждалась своим утром. До того самого мгновения, пока над столом не раздалось сосредоточенное «кхе-кхе-кхе». Лишь только подняв взгляд, она поняла — сейчас начнётся. — Эм, ну-с… — Майк отложил утреннюю газету и, зачем-то пожав плечами, уставился на дочь. Слегка дёрганная улыбка выдавала его чувство дискомфорта. Неудивительно. Он не любил «такие» разговоры. «Такие» разговоры чаще всего заканчивались бурной ссорой матери и дочери. Несчастному отцу же приходилось их мирить. — Эм, Блум, — взгляд Майка метнулся в сторону супруги, которая сосредоточено нарезала фрукты за кухонной тумбой. — Мама тут говорила, что ты всё кого-то рисуешь… Несмотря на то что Ванесса стояла к нему спиной, он готов был поклясться, что жена закатила глаза и похвалила его всеми ругательствами, на использование которых была способна крайне редко. Блум с неохотой что-то промямлила, глядя сквозь вилку. — Что, прости? — мужчина вернул внимание на дочь и поёрзал на почему-то колком стуле. А дочь тем временем прожевала хлеб и снизошла до ответа: — Да, пап, — тихо проговорила она, стараясь тоном дать понять, что на разговор не настроена. — Но я не хочу об этом говорить. — А я хочу. Девушка подняла взгляд на женщину, которая возвышалась над ней с тарелкой нарезанных фруктов в руках. Глаза Ванессы строго смерили дочку, словно предугадывая её будущие ответы, которых она не потерпит. Зная свою мать, Блум уже мысленно попрощалась с шансом на спокойный завтрак. Да уж, из этого разговора ей не выбраться дипломатом. Ванесса в свою очередь села напротив дочери и глубоко вздохнула перед началом предстоящего разговора. — Блум, я… — женщина взглянула на мужа, — мы беспокоимся о тебе, — Блум нервно закатила глаза, вызывая у матери легкое раздражение: — Я прекрасно понимаю, что тебе давно уже не десять лет, — парировала она мягко, тут же возвращаясь к строгому тону: — Впрочем, тебе самой тоже не помешало бы это вспомнить. Услышав подобный упрёк, Блум нахмурила брови. — Ох, неужели? — с притворным удивлением воскликнула она, откидываясь торсом на спинку стула. Тот жалобно скрипнул от неожиданности. Ванесса лишь сжала сложеные на стол ладони, но всё так же твердо продолжила: — Блум, не надо. Я знаю, что-то тебя гложет, и настолько, что оно довело тебя такого состояния, — она понизила тон, окидывая дочь взглядом. Прежнюю Блум в ней выдавали лишь волосы. Ванесса снова заговорила, но уже уставшим и надломленным голосом: — Ты закрылась от нас, Блум. И теперь, пожалуйста, не отвечай таким тоном, словно это наша вина. Мы можем понять тебя только если ты объяснишь, что с тобой произошло. Мы можем помочь тебе только если ты перестанешь упиваться собственными страданиями и позволишь протянуть тебе руку, — Ванесса надеялась на благоразумие дочери. Но в ответ девушка сделала второй раздраженный выпад в сторону родителей: — Понять? Много вы понимаете в магии? Что вы можете понять в ответственности последнего хранителя Огня Дракона? А может вы понимаете, каково это — сражаться с опаснейшим магом своего времени?! — в ней закипела злость. Она родилась из чувств боли и страха, которые она подавляла много дней. Иррациональная злость. Она понимала, что это неправильно. Родители не виноваты. Но бушующий огонь жаждал выплеснуться наружу. Он обжигал ей глотку, требуя жертвы. — Или быть может вы… — договорить ей не дал зазвонивший на весь дом мобильник. Вспышка гнева Блум прервалась столь же быстро и неожиданно, как и началась. На замену злости пришёл стыд. Она осела назад и уткнулась взглядом в тарелку с фруктами, закусив нижнюю губу. А телефон продолжал надрываться. Просидев в неловком молчании почти добрую минуту, она не выдержала и сорвалась с места в сторону гостиной, из которой доносился истошный вопль телефона. Она пронеслась по коридору, едва не задев дорогую цветочную вазу. Телефон лежал на подушке одного из кресел. Перегнувшись через спинку кресла, хранительница Огня схватилась за свой нежданный «спасательный круг». На экране высвечивалось «Диаспро». Блум нахмурилась и на секунду задержала дыхание. Воспоминания прошлой недели стоп-кадрами начали проноситься перед ней. Разве могла она забыть. Проблемы ещё только начинаются… — Алло, я слушаю? — фея сглотнула, вновь прокрутив не столь давние происшествия и далеко не самые радостные для неё новости. На той стороне раздался сдавленный всхлип: — Блум, это бесполезно. Я… я не могу. Не могу этого сделать. Он… оно не позволят мне.