Терновник

Сладкий, сочный, терпкий вкус разрывался в его рту сотней тысяч ощущений, заставляя тело трястись от наслаждения. Голубые мягкие плоды почти перезрели, набухли сладостью и сочностью, их медово-вяжущие светлые волокна взрывались кроваво-сливовым соком, а под пальцами светлый слой кожицы стирался, обнажая неприлично темнеющую плоть терновника. Джим висел на дереве и запихивал в себя плоды, выплёвывая твёрдые, отваливающиеся от созревшего тела косточки, иногда языком катая их по рту и ощущая приятную округлость и твёрдость. Непереносимое наслаждение – еда, приносящая вкус. Джим был пристрастен к вкусу, пристрастен к наслаждениям – и именно это обычно приводило его к большей части бед. И выигрышей. Он пожирал жизнь с такой скоростью, что та стекала соком по его подбородку, горела в небесных глазах, сжигала сердце. - Джим! Джим Кёрк! Чтоб тебя, паршивец, иди сюда! Джим легко спрыгнул с дерева; синтетическая трава резко впилась в сухие ладони. В темноте его чёрную кожаную куртку почти невозможно было заметить, как и чёрные джинсы, а вот цепь, которую он неосторожно оставил, и светло-голубая бандана могли выдать, не спрячешься. Кеды привычно облегали бегущие ноги, большую часть своей жизни Джим только и делал, что бегал. - Стой, гадёныш! Джим кинулся к забору – электричество он замкнул семнадцать минут назад, должно было прокатить… Пришёл в себя на земле, когда Старый Орч сгрёб его за куртку и потащил в сторону теплицы. Руки и ноги слушались с трудом – хорошо ещё, что удар тока не смертельный, просто вырубающий. Мысли проявлялись, как зажигающаяся в кинотеатре лампа. Чёрт. Объективно говоря, Старый Орч был совсем не старый, ему было около тридцати с чем-то лет, но он был пахучий и заросший, как помойная версия Санты. Но настоящие фрукты, ягоды и овощи были в городе на вес золота, а Орч умел выращивать. С людьми у него не клеилось, зато растения у него прорастали даже сквозь голые камни, а плоды вызревали сочные, сладкие, а на проверку оказывались без всяких удобрений. Орча никто не любил, но заказы у него делали королевские, а деньги он зашибал огромные. Но деньги Джима не интересовали, а вот грозди спелого терновника, которые он каждый раз видел в проёме каменных ворот – очень. Точнее, деньги Джима тоже интересовали, они бы ему очень пригодились, но воровать деньги было грязно. А вот от пары спелых плодов тёрна Орч не обеднеет. - Попортил мне товар, - скрипел Орч, пока волок его к теплице. – Да на съеденное тобой можно было пивнушку отстроить. Что ж, придётся и тебя попортить. Пожалуй, Орч был в своём праве, хотя подставлять кому бы то ни было задницу (если это не чертовски сексуальный Боунз) Джим не планировал, но всё же понимал, что Орч иначе ничего от него не получит. Вызовет полицию – парня сгребут обратно к матери, у которой тоже нет ни гроша, избить – никакого удовольствия, так что остаётся только одно. В принципе, Джим был весьма симпатичным мальчиком, да и для шестнадцати неплохо развит – губы пухлые, кожа нежная, фигура отменная, соломенные волосы. Конечно, будет чертовски больно, но, может, ещё удастся убежать? Орч накинул на него ржавые тёплые наручники и пристегнул к батарее отопления теплицы. Влажно было так, что у Кёрка в первые три секунды волосы ко лбу прилипли, даже бандана не спасала. «Чёрт», - подумал Джим, оглядываясь. Орча он не видел, но отлично слышал: тот возился с ремнём брюк. Вокруг, куда ни глянь, вызревали помидоры, огурцы и перцы. Тошнотворно пахло какой-то зеленью и мокрой землёй, прямо в нос Джиму тыкались пушистые хвостики помидорной рассады. Похоже, избежать не удастся. Хоть бы у Боунза была какая-нибудь волшебная таблетка от заразы. В смысле, вряд ли Орчу хотя бы кто-нибудь давал, но если и нашёлся такой безумец, то наверняка ему нечего было терять от букета венерических заболеваний. Дыхание Орча уже перебивало по шуму гудение отопления теплицы и звук капающего с потолка горячего конденсата. Это было бы чертовски сексуально, если не учитывать дикую вонь. Джим прикидывал, в какое из двух растений его стошнит, если что, когда Орч начал копаться и с его собственным ремнём. Загремела цепь. - Вот… - приговаривал Орч. – Хороший мальчик… Не сопротивляется… Грязные трясущиеся руки стащили штаны сразу вместе с весьма красивыми серыми трусами. Джим почему-то вспомнил, как сушил их вчера после стирки на верёвке на кухне, и намеренно повесил низко, чтобы Боунз задевал их головой и постоянно ворчал. - Стоять. Задницу захолодило – кто-то открыл дверь теплицы. Джим обернулся, но увидел только край тёмно-синей формы. Чёрт. Опять эти ненормальные. - Слушай, ушастый, ты бы шёл, куда идёшь. - Вы незаконно удерживаете здесь гражданское лицо. Собираетесь вступить в половой контакт с несовершеннолетним. - Мне через неделю семнадцать, - соврал Джим, пытаясь обернуться. Лучше остаться с Орчем, чем с этим шизанутым пришельцем. - Ваше имя Джеймс Тиберий Кёрк. Вам будет семнадцать через четыре месяца и пять дней. Я должен доставить вас к матери. Она беспокоится. - Чёрта с два, - пробурчал Джим. Последний раз, когда мать его видела, она вдарила ему так, что он очнулся только через два часа на кафельном полу, и та ПЕРЕСТУПАЛА через вырубившегося сына, чтобы продолжить готовить картофельные оладьи. - Слушай, прия… Джим услышал шаги, а потом стук тяжело рухнувшего тела. И снова лёгкие, почти неслышимые шаги. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Джим напрягся. Необычное, вулканцы теряются в необычных ситуациях. В наручниках звякнул ключ, Джим напрягся… Резко обернулся и притянул к себе вулканца в страстном поцелуе. Он только и успел заметить молодое-молодое зеленоватое лицо и распахнувшиеся чёрные глаза под забавными бровями и идиотической чёлкой перед тем, как смять тонкие прохладные губы в ошеломительном и крышесносном кёрковском фирменном поцелуе. Вулканец покачнулся, Джим резко отпрыгнул от него – и кинулся бежать, на ходу подбирая и застёгивая гремящие цепью штаны. Зайцем он пронёсся мимо нескончаемых рядов терновника, выскочил за открытые ворота – и скорее затерялся в грязных переулках. И выдохнул только когда захлопнул за собой деревянную дверь старого подъезда. Он в безопасности. На время. Ох и чёртов он везунчик, Джим Кёрк. С тех пор, как в мире началась война, всё пошло прахом. Отец мёртв, школы работают в штатном режиме, синтетическая еда полностью заменила настоящую, всё дико подорожало или исчезло из продажи. Целые районы преступных типов, необразованных дуралеев, людей, которым нет никакого дела друг до друга и до войны. Война шла где-то там, в космическом пространстве, и Джим мечтал, что когда-нибудь накопит достаточно кристаллов, приобретёт (или украдёт) свой корабль и разобьёт весь клингоно-ромуланский флот ко всем чертям в полном одиночестве. В крайнем случае – с потрясной командой таких же сумасшедших. Не ради славы, не ради почестей, а чтобы весь этот кошмар, наконец, закончился. Джим много читал о мире до всего этого, когда вокруг цвели зелёные деревья, еда имела какой-то вкус, люди улыбались друг другу и жили в нормальных светлых домах семьями. В шестнадцать кажется, что ты можешь изменить мир. Это к тридцати ты понимаешь, что это глупые мечты. Но Джим не планировал доживать до тридцати. Хотя, чёрт его знает, вдруг повезёт. Они с Боунзом снимали маленькую квартирку в самой заднице мира с отличным видом на разворованный и разбитый город. Нищета и вражда превратили эту часть города в сплошную череду видимых заброшек, в которых ютились грязные и отчаявшиеся люди. Джим и Боунз отличались от них. В доме всегда было чисто, они сами готовили, стирали, выглядели гораздо лучше, чем остальные, а, главное, работали. Боунз работал костоправом, изучив лекарское дело по старым учебникам в развороченной библиотеке, из которой упёрли всё, кроме, собственно, книг, а Кёрк подрабатывал то грузчиком, то мусорщиком, то продавцом в местном продуктовом. Хватало на жизнь, новые лекарства, а ещё в хорошие дни оставалось на кристаллы для будущего корабля. Дебильная, конечно, мечта, но если тебе шестнадцать, а кругом война, то последнее, что ты будешь продавать, будет твоя дебильная подростковая мечта спасти всех вокруг. Джим посмотрел на город из-за стиранной-перестиранной ситцевой занавески с цветочками. Вид с двенадцатого этажа всегда успокаивал его, успокоил и сейчас. Вонь Орча и ментоловый вкус поцелуя с вулканцем (ничего такой парень, хотя и не его типажа) сменялся воспоминаниями о сочащемся соком и шибающей кислым кожицей терновника. На лице Джима заиграла усмешка – он всё же сделал это. Боунз спал. Джим посмотрел на лицо своего единственного друга с нежностью, граничащей с любовью. Иногда – почти всегда – Боунз не понимал его, но кто понимал? Главное – принимал таким, какой он, Джим Кёрк, есть, со всеми внутренними демонами и безумными выходками, только ворчал или орал, но никогда никуда не уходил. Зашивал его раны, сидел рядом с мрачным лицом, пока Джима тошнило и лихорадило. Был рядом. Джим свалился на него и поцеловал тёплые сонные губы, стараясь запустить язык внутрь. - Боунз… - страстно зашептал Джим, стараясь не засмеяться. – Давай же. Возьми меня всего, я весь горю. Руки судорожно шарили по плотному тёплому сонному телу, пахнущему сном. Джим вытащил слегка напряжённый член Боунза и стал его сжимать и поглаживать. Боунз всегда просыпался долго. И это всегда было смешно. - Давай, детка, давай… Я сделаю тебе приятно. Всегда прокатывало. Джим, пряча усмешку, сполз вниз, несмотря на сонное хриплое ворчание, и, заглотив член, начал его сосать, как в последний раз. Мысленно он наполовину вырубался от вожделения, наполовину считал секунды. У него около тридцати. Либо Боунз заведётся достаточно, либо Джим крепко получит по башке. В этот день ему во всём везло – Маккой выгнулся и затрясся в оргазме, царапая одеяло и кляня Джима на чём свет стоит. Улыбаясь, Джим, не глядя, сплюнул в раковину и вытер рот рукавом водолазки. - Хэй, бро, это было волшебно, но я всё ещё жду, когда ты дашь мне поиметь тебя в твою прекрасную задницу. - Пошёл ты нахер, Кёрк, - еле ворочая языком, произнёс Боунз. – Пошёл ты нахер со своими безумными шуточками. - Кто тебе сказал, что это шуточки? – притворно изумился Кёрк. – Я просто влюблён в тебя по самые гланды, а ты игнорируешь моё светлое чувство, потому что у меня нет такой шикарной груди, как у твоей занудной девахи. И я не умею выгибаться, как она. И садиться на шпагат. Если я научусь садиться на шпагат, ты меня трахнешь? - Господи, что тебе надо, Кёрк? – простонал Боунз. – Ты меня разбудил отсосать и припомнить мне все плюсы и минусы Эмони? - Не, - Джим свалился на кровать рядом, старательно пытаясь решить, что Боунзу можно рассказать, а что лучше оставить истории. – На меня вышел вулканец. - Что?! – Боунза едва ли не подбросило на кровати. – Джим, это серьёзно! - Я знаю, - задумчиво согласился Джим. – Но, думаю, у нас ещё есть время. Он, в конце концов, не знает, где я живу. - Да тебя здесь каждая собака знает! – воскликнул Боунз. – Ты понимаешь вообще, во что ввязался? - Разумеется, - холодно согласился Джим. – С самого начала понимал. Не понимаю только, с чего вдруг такие почести. Разве что капитанской вдове подсобить решили в кои-то веки. - Тебе нельзя возвращаться назад, - сурово сказал Боунз, вскакивая с кровати. Жаль, Джим планировал ещё поваляться – может, Боунз забудется, и его удастся поцеловать. Если повезёт, даже с языком. Он при этом ужасно забавно возмущался. – Мы можем собрать документы и подать на твою мать в суд за избиения. Я, как врач, предоставлю необходимые… - Боунз, - улыбнулся Джим. – Остынь. Маккой замер и как-то обмяк. Сразу стало видно, как мало он спал, как мало в последнее время ел, как он чертовски устал. - Но ведь мы можем что-то сделать, - беспомощно сказал он. - Конечно, - вкрадчиво сказал Джим, кладя руки на ширинку. – Если ты разденешься и я разденусь… - Джиииим. Тем не менее, это всегда заставляло Боунза улыбаться. Джим знал, что с этого дня пошёл обратный отсчёт их хорошей жизни. Жизни, которую он ещё как-то контролировал. Полагаться на других людей было нельзя, да и бессмысленно – никто из них в любом случае ни черта не понимал из того, о чём Джим думал и мечтал, да и не их это было собачье дело. Время ещё было. Джим отчаянно повторял себе это – время ещё есть. Ещё не всё потеряно, они могут постараться переехать или вообще двинуться из города. Затеряться в толпе. В конце концов, он не такая важная шишка, может, пару дней его поищут, потом контракт закончится, вулканцев бросят на более важные дела. Так он успокаивал себя до того утра, когда, открыв глаза, он увидел над собой огромные чёрные глаза на бледно-зелёном лице. И услышал почти бесстрастный отстранённый голос: - Джеймс Тиберий Кёрк, представитель вулканского отряда Спок. Вас разыскивает ваша мать. Джим жизнерадостно улыбнулся – терять всё равно было нечего – и слегка приспустил одеяло до голого живота. - Ну а пока меня нашёл ты – не против продолжения нашего невероятного знакомства? Ты чертовски красив, а я ещё прекрасней. Почему бы не развлечься до того, как ты передашь меня в руки законного представителя? Так сказать, выпустить пар, получить неземное удовольствие… Вулканец коротко вздохнул (Джим был готов поклясться, что он зарделся и на секунду всё-таки засмотрелся на его живот и беззащитно открытую шею) и протянул ему одежду. - Одевайтесь, - лаконично сказал Спок. И Джим понял: время истекло. Мать выглядела ещё хуже, чем до побега. Видимо, спиртное начало превращать её лицо в пустую обвисшую маску, а когда-то красивые глаза потонули в опухших покрасневших веках. Волосы были как будто вымыты и собраны в строгий пучок, словно мать только что сошла с картины, прославляющей добродетель и материнскую безграничную любовь. - Джимми! – воскликнула она, распахнув костлявые объятья, но Джим остался безучастно стоять рядом с таким же замершим Споком. - Мистер Спок, - сказал Джим, цедя слова. – Я работал и не делал дурного. Я жил, чтобы вырасти более или менее достойным человеком, жил, как взрослый. И я заслужил право попросить вас передать моему соседу по квартире Леонарду Маккою, куда меня забрали. Пусть он не остаётся в неведении. Передайте ему, пожалуйста, что у меня всё будет хорошо. Спок едва заметно кивнул. Джим взял себя в руки и позволил руке матери сжаться на своём плече. Едва они вышли в безлюдный коридор, как мать с размаху ударила его в живот. - Гадёныш, - прошипела она. Джим первое время вольной жизни просыпался от кошмаров, потому что слышал это слово. – Доберёмся домой… - и она ещё раз ударила его – на сей раз по спине. Джим замер, стараясь дышать равномерно. Всё хорошо. Ему просто надо потерпеть. Мать ослабит бдительность. Он сбежит. Он сможет. Главное, чтобы она снова не закинула его в подвал. Он так и не научился бить её в ответ. Мать занесла руку для нового удара, Джим закрыл глаза… Но рука не опустилась. - Я засёк высокий уровень тревожности объекта, - спокойно сказал Спок, держа ошеломлённую мать Джима за запястье. – И решил, что имеет смысл проследить за вами до выхода. Камера зафиксировала побои. Мэм, я прошу вас вместе с сыном пройти за мной. Джим, не веря, с трудом выпрямился, всё ещё отходя от гудящей боли в животе и спине. Он по-новому посмотрел на Спока. Он выглядел не совсем отстранённым, не таким, как в холле. Он казался более… Человеческим. Сбитая прядь, лёгкий призрак гнева во взгляде. Джим впервые разглядел, какие тонкие, но сильные у него пальцы, какая нежная кожа. Совсем ещё юноша на государственной службе. Надо быть чертовски умным, чтобы заслужить это. Ночь он провёл в чистой закрытой комнате с отдельными душем и туалетом. Вымылся в чистой горячей воде с отличным напором – долго стоял, наслаждаясь струями, смывающими всё с тела. Воспользовался восхитительно мягкой белой туалетной бумагой. Свалился на остро пахнущую чистотой кровать и растянулся во всю длину. По правде говоря, он отдал бы сейчас всё на свете за их дурацкую бадью в ванной, в которой они мылись по очереди, вчерашние газеты вместо туалетной бумаги и тесную скрипучую кровать. Но поскольку ничего из этого ему не светило, Джим позволил переменам увлечь себя в новый омут жизни. И ожидать от него только хорошего. С утра Джима познакомили с адвокатом. Удивительно, что в военное время, когда в мире оставалось столько сирот, оставались ещё адвокаты по делам несовершеннолетних, что до них в принципе было кому-то дело. Хотя Сарек, сухой вулканец с отвратительно жёсткими поджатыми губами и выражением неприязни на лице, сразу оговорился, что он адвокат только на этот раз, а вообще он является работником дипломатического корпуса. Джим проникся к нему уважением – вопросы Сарек задавал по существу, с напускным сочувствием не лез, недоверием не обидел. И не тратил время на деланные эмоции, не говорил с ним, как с ребёнком. - Хорошо, мистер Кёрк, - сказал Сарек. – Я понял суть дела. Слушание назначено на завтрашний день. Если вы в чём-то будете нуждаться… - Извините, пожалуйста, - спокойно сказал Джим. – В комнате, где меня оставляют, есть телевизор, но нет ни одной книги. Не затруднит ли вас достать мне пару книг? Сарек бросил на него короткий взгляд. - Разумеется, молодой человек, - лаконично сказал он. Когда Джим вошёл в номер, на кровати лежала читалка новой модели с несколькими миллиардами наименований книг. Восхищённый, Джим ахнул и тут же погрузился в чтение, забыв о слушании и обо всём на свете. Только среди ночи он очнулся, быстро принял душ, не желая отказываться от горячей воды, закинул в себя тарелку синтезированной лапши и с горячим чаем подошёл к окну. За окном царил город. Миллиарды огней горели, как звёзды, и Джим на секунду представил себя капитаном собственного корабля, стоящего на мостике и вглядывающегося в экран. Где-то там продолжают гореть бои, умирать бойцы. Стратеги не спят ночами, стараясь придумать всё более изощрённые и действенные планы, простые люди получают похоронки, главнокомандующие просматривают отчёты. А он стоит здесь. Один. В тишине. С горячим душем и мягкой постелью, уйдя в мир книг, воруя терновник, таская тяжёлые мешки, пытаясь развести на секс своего лучшего друга. Его отец отдал жизнь, а Джим продолжает разбазаривать свою жизнь на мелкие глупые несущественные вещи. Как же это… Неправильно. Ведь ему скоро будет семнадцать. Он сможет менять мир, как он и хотел. Готов ли он к этому? А какая, в сущности, разница. Чай остыл, но Джим допил его одним глотком и вернулся в кровать. Готов или не готов – он в любом случае будет делать то, что должно. Зал суда ему практически не запомнился. Безликое маленькое помещение, похожее на класс хорового пения. Сарек говорил по существу и мало. Мать была многословна и щедро источала слезы и обещания, признания в любви. Джим внутренне сжимался от её каркающего голоса, но сидел с прямой спиной. Было душно, через единственную открытую фрамугу не лилось ни грамма свежего воздуха. В зале сидел прямой, как палка, Спок и бледный уставший Боунз в мятой одежде с держащей его за руку гимнасткой. На коленях у Боунза лежали какие-то бумаги. Неплохая такая команда поддержки. Джим тщетно старался сосредоточиться на словах – он слишком внутренне волновался, чтобы понимать, что происходит. Его мать лишали родительских прав – это было ясно и так. Показания соседей, Спока, записи с камер наблюдения, отчёты лечащего врача, фотографии. Но что будет с Джимом дальше? Он вышел из зала суда, оглушённый, не в силах сказать ни слова, сжимая в руках документы, подтверждающие, что он, Джим Кёрк, поступил в Академию Звёздного Флота. Он даже не знал, что сказать Сареку. Или Споку. Спок так отличался от него. Вырос наверняка на Вулкане в богатстве и довольстве, ни в чём не нуждался, никаких эмоций, все возлагали на него такие надежды – и он их оправдал. Джим стоял рядом со Споком, ощущая вязкость во рту – злополучный вкус терновника, сочного и созревшего. И неуместно вспоминая, какими прохладными были губы вулканца в обжигающе горячей теплице. - Спасибо, - сказал Джим просто. – И извините за то, что… За всё. - Всё благополучно завершилось, и это правильно, - кивнул вулканец. Вдалеке послышался странный гул. Мимо них пробежала плачущая и глупо улыбающаяся девушка с размазанной тушью. - Это то, чего вы хотели? – спросил Спок, кивая на документы. - Это даже больше того, что я хотел. Гул нарастал. Что-то происходило. Джим и Спок переглянулись и кинулись к дверям зала. Люди плакали и кричали, обнимали друг друга. Боунз и Эмони целовались, рыдая, как дети. Посреди всего этого безумства странным одиноким деревом смотрелся Сарек, собирающий документы. «Война, - звучало отовсюду. – Война закончилась». Джим обернулся к Споку и впечатал его в дверь, второй раз в жизни целуя одного и того же вулканца, только теперь в нём кипело, не находя выхода, ощущение безграничных облегчения и радости. Мир менялся. Война закончилась. И ему даже казалось, что Спок отвечает ему, поглаживая двумя пальцами его руку и самозабвенно и немного неловко целуя его в ответ. И это был самый счастливый поцелуй в его жизни. Капитан Джеймс Кёрк прошёл в зал отдыха и присел за шахматный столик. - Я не опоздал? Коммандер Спок покачал головой. С каждым днём Джим поражался тому, насколько они разные. Джим мог держать эмоции в себе, только изредка на людях показывая крылья своего гнева, а Спок зачастую буквально бурлил сдерживаемыми эмоциями, с трудом обуздывая их. Джим долго отходил от неприятных происшествий, сидя в каюте в одиночестве, занимаясь своими делами или используя помощь спиртного, а Споку требовалось обязательно обсудить проблему и понять, что происходит и как это можно завершить. Джим всеми фибрами души хотел жить или умереть в яркой вспышке, а Спок в принципе считал себя элементом корабля и не задумывался о том, насколько он важен для друзей, как личность. И есть ли у него друзья в принципе – он особенно относился к Джиму, не очень любил Боунза и был совершенно равнодушен к окружающим. Джим считал сексуальность частью своей харизмы и своего характера в принципе, а Спока многие считали абсолютно асексуальным. Спок не понимал намёков на секс, и Джим иногда подозревал, что те два поцелуя были единственными в жизни его старшего помощника. Спок ценил долгие разборы и анализы состояний в стремлении понять эмоционально-мыслительные процессы, а Джима тошнило от разговоров с выяснениями. Поначалу он мужественно их терпел, потом накладывал на них вето и просто удалялся в другую комнату при попытках Спока выяснить, что происходит. Несколько невежливо, зато действенно. Всё это, разумеется, касалось их дружеских отношений, но никак не работы. В работе они оба были профессионалами, хотя Джим оставался храбрым и спонтанным, а Спок – сдержанным и хладнокровным, хотя иногда мог отчебучить что-то покруче обычных выкрутасов легендарного капитана Кёрка. Джим давно не приставал к Боунзу – детское увлечение переросло в нежную взрослую дружбу двух выросших вместе людей. Кроме того, Боунз не переставал утверждать, что Джим на самом деле тайно влюблён в своего ручного вулканца. Иногда Джим признавал, что в словах Маккоя, возможно, была своя доля правды. Поначалу работать со Споком было мучительно. Тот постоянно одёргивал, напоминал о каких-то правилах, не понимал шуток… Но со временем Спок начал меняться. Говорят, что вулканцам не следует долгое время работать с людьми. Но и Джим начал меняться тоже. Они притирались друг к другу, найдя общие точки соприкосновения – строгая мораль, интерес к новым знаниям, профессионализм. И в какой-то момент обнаружили, что стали близкими друзьями, незаменимым рабочим тандемом – и команда вовсе не видит их порознь, только вместе. Проводить время со Споком стало для Джима обычным делом. Это всегда обещало интересные беседы, приятное молчание и абсолютное внутреннее спокойствие. Через некоторое время Джим понял, что даже с Боунзом он во многих вещах не чувствует себя настолько легко и свободно, как со Споком. Иногда Джим смотрел на Спока и вспоминал того худого растерянного юношу в теплице. И думал, помнит ли Спок, как он сам выглядел в тот раз? Встрёпанный, в чёрной кожаной крутке, кедах, с грохочущей цепью поверх джинсов… Джим усмехался и с тайной гордостью смотрел на спокойного уравновешенного красивого вулканца, готового моментально откликнуться даже на взгляд Джима. Перелом в их отношениях наступил, когда они однажды сидели на обеде с Боунзом и Скотти. - М, - сказал Спок, пробуя напиток, который принёс Скотти. – Терновник. Необычный вкус, ни с чем его не спутать. - Мне казалось, на Вулкане он запрещён к ввозу, - удивлённо сказал Скотти. – Да и в военное время его особенно было не достать. И тогда Спок кратко – доли секунды – покосился на Джима. И Джим понял, когда именно вулканец попробовал вкус терновника. Вкус, который помнил так хорошо, что безошибочно определил спустя девять лет после того, как впервые прикоснулся к губам Джеймса Кёрка. Можно было бы, разумеется, списать всё на вулканское стремление помнить всё в принципе, но… Джим почувствовал, как его охватывает радостное звенящее предчувствие. И оно усилилось, когда Спок, слегка запнувшись, ответил: - Мне… Довелось его попробовать. «Спок!» - мысленно вскрикнул Джим, стараясь перестать смотреть на него восхищённо и радостно. О, господи, Спок, почему ты всё это время молчал?! - Поразительно, -покачал головой Боунз, кривясь от вкуса напитка. – Какую гадость вы способны помнить, Спок. - Это было приятное ощущение, - спокойно ответил Спок. – Прошу меня простить, - он отодвинул стул и вышел со своим подносом. - А помнишь сады Орча? – спросил Боунз. – Ты ещё бахвалился, что залезешь туда и наешься терновника. А так и не залез. Джим улыбнулся, посматривая вслед Споку. Он был почти уверен в тот момент… Но, может, ему просто казалось? Разумеется, Спок мог просто запомнить вкус терновника с губ Джима Кёрка, молодого и глупого Джима Кёрка, которому обязательно надо было перецеловать всех подряд. Или нет. В любом случае, понять потёмки чужой души Кёрк не мог, поэтому вместо долгих размышлений он вызвал к себе Сулу и дал ему ряд указаний. Конечно, можно было бы обойтись и без театральных эффектов, но почему бы, собственно, и нет? А пока жизнь шла своим чередом, и экипаж «Энтерпрайза» с радостью храбро летел туда, куда не ступала нога человека. Или вулканца. Разумеется, они до конца не созрели, но у Джима просто не было больше сил ждать. Он сел за шахматный столик и ещё раз окинул взглядом свою каюту. Всё хорошо? Готова ли постель принять страстного человека и хладнокровного, но местами тающего вулканца? Идеально ли стоят книги на полке? - Капитан. - Коммандер. Они сели за столик. - У тебя была причина позвать меня сюда, Джим? - Да, - вот оно, мгновение истины. Джим достал из кармана первый, с утра сорванный с куста терновника из ботанического сада полузелёный плод и задумчиво, словно рассеянно, откусил от него, стараясь не морщиться от ударившей по всем рецепторам горечи, вязкости и кислоты. – Я хотел с тобой поговорить. Спок не отрывал жадно-голодного взгляда от его губ. Попался. Спок перевёл взгляд на глаза Джима. И Джим понял, что он тоже попался. - Хотя, ты знаешь, мы можем, в принципе, и не говорить, - севшим голосом предложил Джим. – Мы же взрослые люди. - Ты заказал этот куст четыре месяца назад. - Ты знал. - У меня были предположения. Но я не смел в них верить. - Можно мы, пожалуйста, перейдём к той части, где мы целуемся? Спок едва заметно усмехнулся – и они накинулись друг на друга с энтузиазмом оголодавших зверей. Джим целовал Спока, а через секунду уже Спок целовал его, страстно и влюбленно, возвращая его жесты и добавляя что-то новое, необычное, однозначно возбуждающее почти до предела. - Где ты научился так… - Читал, - коротко ответил Спок и задушил смех Джима, опустив его на кровать и закрыв его рот своим. Вязкий вкус несозревшего терновника сменился горячим ярким вкусом вполне созревшего Спока. Джим, потеряв голову, целовал, вылизывал его губы, прикусывал язык, скользя руками по таким знакомым и привычным рукам. Спок, нависая над ним, запустил одну ладонь в волосы Джима, и это было самое сексуальное из всего, что он когда-либо чувствовал за всю жизнь. Потом Спок провёл ладонью по шее, царапая кожу, и Джим выгнулся, глухо постанывая от желания. Они не нашли в себе силы раздеться. Тёрлись друг о друга, как подростки, дотрагиваясь до открытых участков кожи. Спок вылизал шею Джима и, похоже, оставил пару очаровательных засосов, а Джим залез языком в ушную раковину Спока – и тот вцепился в Джима так, словно тонул окончательно и бесповоротно. Джим кончил первым от того, что рука Спока впилась в его бедро, а зубы – в шею. Он прошептал что-то однозначно-матное непослушным языком и обмяк, совершенно не в силах пошевелиться. Спок тоже замер, дыхание его было столь же сбитым, как и дыхание Джима. - Давай я… Помогу, - попытался произнести Джим, но у него даже руки больше не поднимались. Спок нежно поцеловал его в лоб и, обняв, лёг рядом. - В следующий раз. «Круто, - лениво подумал Джим. – Будет следующий раз». В этом не было никакой неловкости. Они были здесь, и пальцы Спока скользили по запястью Джима в том же расслабленно-нежном жесте, что и много лет назад. Только сейчас, когда они были друзьями, это казалось ещё уместнее, ещё правильнее и чудесней. Просто лежать так рядом, обнимая друг друга. Быть рядом. Среди ночи Джим проснулся и почувствовал на виске дыхание Спока. Знакомое, и такие уютные объятия. Конечно, фиг повернёшься, зато как уютно. «Охуенно», - лаконично подумал Джим, перекатившись, ткнулся носом в шею Спока и заснул. Ему всё ещё чертовски везло по жизни.