Ночной подглядывальщик (18+)

      После очередной бурной пьянки следовал не менее бурный второй раунд. Только, на счастье мирным жителям, осуществлялся он не в кафе, где до того сидели фигуристы, а в номере гостиницы. По некоторым причинам, например такой, как «у соседей и трава зеленее, и воздух чище», владельцами сего номера были Виктор и Юри.       Кроме вышеперечисленных на временной жилплощади располагались туши некоторых до безобразия напившихся личностей. Полазив у них по сумкам и одеждам можно было бы выудить паспорта и прочитать очень интересные имена — «Юрий Плисецкий», «Отабек Алтын», «Жан-Жак Леруа», «Ли Сынгыль», «Кристофф Джакометти», «Пхичит Чуланонт». Каким-то непонятным способом все названные секундой ранее сопели в обе дырочки. Хотя, нет. Виктор Никифоров не спал. Пока что. Он, по обычаю своему, оставшись под конец празднования помолвки в одних труселях, идя на пошатывающихся ногах и перешагивая через чужие туши, отнес-таки Кацуки на кровать. Никифоров критически, насколько это было возможно в его состоянии, осмотрел поле брани, а выглядело все именно так — именно так, как бы оно выглядело, коли бы они тут воевали три дня и ночи. Разве что кровища не пачкала паркет.       Юра уснул на полу, а на нем, точнее — обхватив его чуть выше бедер и соизволив прилечь поверх тщетно вырывающейся жертвы обнимашек, возлеживал Отабек. Так что можно смело заявить, что Плисецкий не по своей воле избрал пол чудеснейшей периной для проведения ночи. Во сне Юрио хмурился, вздрагивал и зябко ежился, будто ему холодно, пускай в номере было довольно тепло. У Алтына же наоборот — на лице было такое счастливо-мечтательное выражение, что он казался обожравшимся апельсинов Чебурашкой. И эта физиономия была весьма непривычна. Ходил-то он вечно безэмоциональный, как кирпич.       Пхичит развалился на притараненном откуда-то кресле со сжимающей телефон рукой, вытянутой через подлокотник. Камера была ровнехонько направлена в сторону описанной выше парочки. Виктор уже понял, что на следующий день, если уже не сейчас, Твиттер будут украшать фото с их долгоиграющего жертвоприношения Бахусу. Ну, что ж? Ему оставалось надеяться, что некоторые кадры получились смазанными и в единственном экземпляре.       Невеста Жан-Жака удалилась, оставив будущего мужа в дружной мужской компании. Леруа долго ныл по этому поводу со стенаниями в духе «Пупсик, не уходи от меня-я-я!». Спал Джей-Джей в обнимку со стащенной с никифоровской кровати подушкой.       Сынгыль еще в середине празднования пожалел, что пришел. Он вообще не был другом Юри или кого-либо иного из здесь находящихся!       По каким-то неясным никому, и ему в том числе, причинам, Крис начал приставать к нему. Настойчиво лапал и шептал на ухо что-то неприличное, вгоняя Ли в ступор. По сим причинам кореец решил побыстрее уйти в забытие, потому как иного способа избавить свой разум от влияния суровой реальности он не нашел. Сынгыль заполз головой под кровать Виктора, закрылся сверху свисающим покрывалом и захрапел. Тихонечко так, жалобно, будто жалуясь миру на жестокую судьбу. Приставучее же маньячелло Крис примяло корейца, как-то обвив руками и положив голову чуть ли не на сынгылевское мягкое место. Решив, что данная часть тела вполне себе достойная подушка, Джакометти, поерзав по ней, отрубился.       Юри уснул еще на коленях своего тренера, перед этим успев натворить дел. Крис, иногда отвлекавшийся от Сынгыля, был опять втянут в бешеные пляски, разве что шестов в номерах гостиницы не водилось. Однако это не помешало использовать грозящуюся разломиться надвое кровать как некое подобие батута. То, что бедная мебель не сломалась, было какой-то магией. Зато вот постельное белье немножко помялось. Чуточку. Слегка скрутилось в воронку. И все это на ложе Никифорова. Именно эта кровать страдала больше всех: и подушку с нее украли, и прячутся под ней всякие-якие, и попрыгали от души. А тушки у Юри, а тем более у Кристоффа были отнюдь не самые легенькие.       Итак, среди усеянного «трупами» номера остался в сознании только Виктор. Он зыркнул на свою постель, смирился с ее состоянием и лег, укутавшись в одеяло (а кроме него и сиротливо жмущейся на краю матраса простыни на кровати больше ничего и не было). Никифоров закрыл глаза… и чернота. С самого детства маленький Витя не видел снов. С возрастом ничего не изменилось. Но была у Никифорова странная способность — не видя снов своих, он мог посещать чужие. Впервые Никифоров это понял, заснув с родителями и увидев то, о чем на следующее утро рассказала мама. И вот, чтобы разнообразить ночное времяпрепровождение, Виктор лазил в чужих головах, узнавая невольно чьи-то тайны.       В этот раз было много народу. Почему бы не попрыгать по всем головушкам?       Начать Виктор решил с Юрия. Слишком забавно он выглядел. По его лицу Никифоров, еще осматривая комнату, понял, что снилось Плисецкому что-то очень яркое.       Спустя несколько секунд фигурист окунулся в сознание блондина.       Сам Юрий был здесь. Он бежал. Бежал по полю, освещенному яркими лучами радостно сверкающего солнца. Однако, для такой безоблачной атмосферы, искаженная ужасом физиономия Юрио говорила о том, что что-то неладно. «Неладно» вскоре показало себя. За ним бежал гигантский паук. Восьминогое чудище размером с тираннозавра, вместо туловища у которого была огромнейшая голова ухмыляющегося Джей-Джея. А лапы у него росли откуда-то из-за ушей. Этот момент сознанием подростка проработан не был. Плисецкий спотыкался и кричал от ужаса, матерясь на всю тихо-мирную полянку. И вот впереди парня обрыв. Деваться некуда. Сзади паучара, громогласно орущий «ДЖЕЙ-ДЖЕЙ СТАЙЛ!», а спереди и по бокам — конец всему. Естественно, русская фея выбрала наименьшее зло. Уже через секунду Юрий барахтался в полете вниз. Пейзаж менялся. Тучи сгущались, деревья вырывались с корнем и летели вслед за Плисецким, а на протяжении всего полета его преследовало эхо голоса паука. Все прекратилось резко. В конце полета, у самой земли, его на руки поймал Отабек. Весь в коже и тигриной шкуре, словно какой-то пещерный человек. Он посадил Юрия на своего странной расцветки коня (видимо, тигры для Плисецкого были чуть ли не главным фетишем жизни), а сам ринулся вверх по скале, к той полянке. Алтын незаметно был переодет фантазией Юрио в доспехи, а потому он, словно рыцарь без страха и упрека, пронзил Жан-Жака-паука мечом прямым ударом в лоб. Леруа закряхтел, повержено свалился на землю и испарился. Отабек спрыгнул к Плисецкому, сел сзади него на тигро-коня, взял поводья и пустил животное галопом в закат.       На этом моменте Виктор решил прервать просмотр и перейти в головушку другого товарища по катку. Как раз рядом с Юрием валялась подходящая тушка — Отабек.       Только зайдя в его подсознание, Никифоров понял, что ему этого видеть не надо. Но «не надо» уже было здесь, так что встреча их была неизбежна. Герои все те же: Алтын, Плисецкий, тигро-конь, который теперь стал просто мотоциклом казаха… Только вот содержание мечт было иным. И… весьма неожиданным. Ну, начать надо с того, что Юриев было два — один полностью оправдывал звание «русский гопник», а второй олицетворял собой идеал агапе.       Отабек стоял на коленях, связанный Юрием-гопником, который держал в руках цепь от надетого на него, Алтына, ошейника. Юноша ногой давил ему на одно колено и смотрел, как на мусор. Юрий-агапе же, словно утешая, ластился к Отабеку. Но здесь явно проскакивал садо-мазохический характер действия.       Казах метался меж двух огней. Одно пламя опаляло его, унижало и пригвозживало на месте, пронзая обвинениями и оскорблениями, а другое — успокаивающе грело, пытаясь убедить, что все в порядке. И оба этих огня, оба этих Юрия олицетворяли его — Отабека — самоистязания. Первая сторона ставила перед фактом и корила за мысли и чувства, а вторая просила принять и успокоиться.       Виктор молча наблюдал за всем этим и думал: «Вот же сложный он. Если ему нравится Юрий, так бы и сказал об этом объекту своих нежных и не очень чувств. Чего в молчанку играет и мучается? Такой чудной парень».       Новоявленный тренер ушел из цитадели самокопаний, которая непонятным образом приводила своего хозяина в восторг, иначе не было бы у Алтына такого мечтательного выражения лица, и пошел дальше. Следующим тельцем на его пути был Пхичит.       Таец был погружен в мир фото и во снах. Он прыгал по всем местам и ситуациям, которые только мог представить, и фотографировал. Делал селфи со всем, чем только возможно и невозможно. Как заметил Никифоров, больше всего сейчас Чуланонта привлекала тема парочек и свадеб. Видимо, это они с Юри так повлияли на него. И, надо заметить, немного подпортили невинного, светящегося лучезарной позитивностью, фигуриста.       Пхичиту снилось, как Инстаграм пестрит его кадрами, где он, прикрывая рот ладошкой, как сделал на фотографии с пьянки перед Кубком Китая, снимается на фоне него, Виктора, и Юри. Причем это были совсем не приличные фото, где все премило держатся за ручки и улыбаются. Нет! Там был нарастающий с ужасной скоростью рейтинг, начавший свой путь от поцелуев и закончивший его в постели! Хотя, не только в постели, но и в бассейне, и за ширмой примерочной, и на откуда-то взявшемся стоге сена… где только не были запечатлены еще не осуществившиеся в реальности любовные утехи молодых!       Виктор решил под шумок скрыться. Возбуждать себя разыгравшимся пьяным неадекватным воображением тайца не входило в его планы.       Следующий сон принадлежал Жан-Жаку.       Леруа был словно лилипут, маленький и пищащий. Он лежал на своей крохотной спинке, а сверху, на его животе крутился на коньке Отабек, держащий Юрия на руках. Надо отметить, что два последних фигуриста были как раз человеческого обычного своего роста, потому это смотрелось как продырявливание мелкого грызуна. Его невеста, Изабелла, сначала пытавшаяся с таким же маленьким, как и у самого Джей-Джея, тельцем помочь жениху, вскоре сдалась и испарилась в воздухе, оставляя Жан-Жака в море отчаяния. На сюжет сего сна наверняка повлиял прошедший день.       — Ну, чё? — злобно зыркнул на мелочь Плисецкий. — Теперь есть только Юрио-стайл!!! Бвахаха!!!       Юрий продолжал хохотать и с каждым мгновением этот хохот становится все громче и громче.       — НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!! — взвыл Джей-Джей.       Витя понял, что канадец может невольно проснуться, потому по-быстрому убежал в следующую голову.       Споткнулся он о сон Криса. Навернулся знатно так — и понял, что влип. Вот это он ТОЧНО не хотел бы видеть. То есть как? Хотел, но не хотел… Видимо Джакометти вспоминал ту самую вечеринку, о которой они сегодня рассказали Юри. И вот Никифоров снова смотрел, как на шесте извивается Кацуки, как перекатываются его мышцы… И как на том же шесте появляется Крис… и они с Юри начинают вытворять что-то немыслимое… А это уже интересно: дальше все пошло не по реальному сценарию! Юри сошел с шеста и перешел на второй, стоящий рядом. И там к японцу присоединился он сам — Виктор — собственной персоной. А к Джакометти отправился Сынгыль, пускай на той вечеринке, казалось, его не было. Кореец крутился вместе со швейцарцем, на обоих уже было лишь нижнее белье… Но Виктора больше занимало зрелище со второго шеста, где в таком же одеянии были Юри и он сам. Только вот на Кацуки был еще и галстук, впрочем, совершенно не портивший картину. Мало того, что он змеей кружил по шесту, показывая весь свой эрос, так еще умудрялся флиртовать с женихом. Две фигуры двигались в неком хаотичном диком танце, касаясь друг друга, прижимаясь к губам, лаская взглядом.       Русский гений решил, что это уже слишком для него, а потому решил прервать томительную пытку для уже чуть ли не ноющего тела, уйдя в следующую фантазию. Оставалось всего ничего: Сынгыль и Юри.       Первым Виктор окунулся в сознание корейца.       Ли лежал на кровати, гладя свою собаку по кличке Джиндо, почесывая шею и между ушами, заглядывая животному в глаза и тиская за мордочку. Казалось, вот она — идиллия: зоофил и его собака… кхм…, но что-то пошло не так. Ли скрутило, будто что-то придавило его сверху, не давая двинуться. У Сынгыля появилось ощущение, что по его спине катается голова бетонной скульптуры или какой-то мраморный шар, давя позвоночник и не давая нормально дышать.       В реальности же дела обстояли иначе — голова Криса скатилась по наклонной с мягкого места корейца и переместилась на прогиб спины, нещадно перекатываясь туда-сюда в поисках наиболее удобного положения.       Виктор от души похихикал, закрывая рот ладонью, чтобы не ржать конем во весь голос и пошел в сон того, к кому стремился изначально, оставив на десерт.       У Юри в мыслях все было скомкано и несвязно. Везде летали призрачные образы и картины, на которых был изображен Виктор. Юный, который с длинными волосами, настоящий, который с короткими… Очень, очень много Викторов кружили в мыслях у Кацуки. Вот Никифоров улыбается в камеру, прижимая к себе за шею Маккачина, вот он кружит по льду в своих сверкающих костюмах, прыгает, взмывая ввысь, а вон там он вообще стоит и сверкает голым телом на горячих источниках, предлагая себя в роли тренера. И много чего еще! Еще целая гора образов парила по сознанию японца!       А там, с другой стороны, было кое-что, значительно отличающееся от общей картины. Виктор подумал, что судьба устроила заговор против него, показывая ему в мыслях уже третий раз эти соблазнительные видения.       Здесь Юри не кричал, чтоб Никифоров прекратил до него домогаться, не делал то потерянное и пришибленное выражение лица, не сбегал, как в первые дни знакомства… Это было что-то несопоставимое с его обыденным образом девственника, нашедшего свой эрос в кацудоне. Он подставлял свою шею, отдавал Виктору всего себя, лишь обхватив его обнаженную спину руками. Кацуки позволял оставлять на себе наливающиеся темным цветом засосы, решительно молил Никифорова дать ему больше, искал своими губами его губы, впиваясь в них, словно высасывая жизнь. И сам россиянин был не против отдать свою жизнь во владение этих уст.       Как зачарованный, гость замер, не смея оторвать глаз.       Он уже давно признал, что чувствует по отношению к своему подопечному нечто, что даже больше, чем «дружеская привязанность», он начал ловить себя на мысли, что как завороженный смотрит на Юри, во время катания, выполнения вполне себе повседневных вещей, часто ловил себя на том, что в голове появлялись ненужные мысли… Нет, думал он в совершенно неправильном направлении! Разве тренер или друг сего японца должен размышлять о том, какая у Кацуки милая пятая точка и какие сверкающие глаза? Разве должен он, Виктор, так маниакально следить за всеми его движениями, просто облизывая и пожирая голубизной своих глаз? Самое главное, что эта голубизна распространилась с глаз на всю человеческую особь «Виктор Никифоров».       Виктор очнулся и поспешил выйти из фантазий японца, возвращаясь в реальность и просыпаясь. Казалось, за то время, пока он шастал по головушкам товарищей-фигуристов, успел протрезветь. Незамутненным взглядом посмотрел на лежащего рядом Юри, которого успел сграбастать в объятья, он хотел было приблизить свое лицо к его… как остановился. Поднял голову и на манер суриката оглядел комнату, ища тех, у кого явно фальшивый храп. Таких не нашлось. Все спали, как суслики во время зимней спячки. При особом желании можно было бы подойти к каждой тушке и без труда затащить на крышу, а потом еще и сбросить с нее, при этом ни разу не разбудив. У Никифорова этого особого желания не было, а потому, не особо мучая свою совесть, пытающуюся доораться до его рассудка, он приник к губам спящего японца. Виктор проник языком в рот несопротивляющегося фигуриста, который соизволил пробудиться только тогда, когда рука тренера уже нагло бродила по его телу. Окончательно Юри вернулся в сознание, когда Никифоровская конечность сквозь ткань начала поглаживать его член.       — В-Ви-Виктор! — вскрикнул Кацуки, мгновенно становясь настолько красным, что даже уши чуть ли не сверкали, словно бенгальские огни.       — Тише, Юри~и, — хрипловатым шепотом произнес русский. — Ты ведь не хочешь перебудить всех, не так ли?       Японец оглядел комнату, увидел компанию «коматозничков», разбросанных в хаотичном порядке по помещению, и звук, готовившийся вылететь изо рта фигуриста, оборвался, так и не вырвавшись наружу. Кацуки оглядел себя: на шее удавкой висит смятый галстук, следов кофты и в помине не имеется, штаны свалили на пару с предыдущей предательницей, и лишь верные трусы, оставшиеся вместе с японцем, скрывали крохотную область тела, а помогала им в этом рука Виктора, лежащая поверх ткани.       — В-Виктор, ты ч-что т-творишь?.. — заикаясь и пялясь безумными глазами на тренера, спросил Юри.       — Я? — невинно переспросил Виктор, снова поглаживая рукой пах фигуриста и будто бы не замечая этого. — Привлекаю жениха к исполнению супружеского долга.       Не став слушать возражений, попытавшихся вылететь из уст фигуриста, Никифоров снова поцеловал его, меняя положение и полностью наваливаясь на Юри, прижав к кровати. Он одной рукой опираясь сбоку от тела Кацуки, а второй снова начиная бродить по всей его тушке — по шее, груди, животу, бедрам… Но что самое удивительное, не встречал при этом никаких возражений и сопротивления со стороны японца, который просто млел под ним.       Никифоров оторвался от губ фигуриста, перемещаясь чуть ниже, чтобы слегка прихватить кожу шеи, впиваясь собственническим поцелуем, переросшим в нечто иное, что позже оставит свои плоды в виде лиловеющего засоса.       — А-ах… Виктор… — тихо простонал Юри, пальцами зарываясь в серебряные пряди. — Почему ты… поверить не могу…       — Я люблю тебя, Юри, — прошептал русский, заставляя японца покраснеть еще больше, что, казалось, было уже за гранью возможного. Никифоров тихо рассмеялся, смотря на его реакцию. — А почему ты такой милый? — в ответ со своей обычной широкой улыбкой, с которой отчитывал фигуриста после неудачных моментов на соревновании, спросил Виктор.       Ответа не последовало. Кацуки лишь сильнее зарылся руками в волосы тренера, прижимая его голову ближе к себе, желая спрятать свое лицо от его прожигающего насквозь взгляда.       — Я… Я тоже тебя… лю… люблю, В-Виктор… очень д-давно… — и это было последней фразой, произнесенной Юри перед тем, как обоих партнеров затянуло в круговорот страсти, снедающей их с головой, отбивая все мысли напрочь.       Виктор целовал, кусал, ласкал японца, по всему телу оставляя засосы, будто рисуя на нем слово «МОЙ». Юри отдавал обожаемому мужчине всего себя, открываясь, ластясь, даря свои неумелые ласки в ответ, тоже успев поставить на русском несколько своих меток, медленно наливающихся бордовым цветом.       В какой-то момент Кацуки почувствовал, как в него что-то вторглось. Виктор, без больших усилий смогший отвлечь его, протолкнуть внутрь колечка мышц палец, обильно смоченный слюной.       — В-Виктор… — не смог сдержать голоса японец, смотря на жениха замутненными дымкой желания глазами, на которых выступили капли горячих, обжигающих кожу, слез. — Чт-что ты… б-больно...       — Потерпи, скоро тебе станет хорошо, — тихо ответил русский, тем временем проталкивая второй палец, а за ним, через несколько минут, и третий.       Любовники не замечали ничего вокруг кроме друг друга, не чувствовали хода времени, не слышали ничего, кроме бешено стучащих сердец и шепота друг друга, растворяясь и словно становясь одним целым.       Сначала Никифоров двигался плавно, давая привыкнуть, а потом сорвался на бешеный темп, от которого кровать скрипела и грозилась разлететься на детали, словно конструктор. Юри с большим трудом удавалось сдерживать стоны, он лишь безмолвно с открытым ртом пытался поймать воздух, что казалось непосильной задачей. Он захлебывался волнами медленно уходящей боли и удовольствия, так как Виктор с каждым толчком бил точно по простате. Кацуки не мог ни говорить, ни думать, в голове была лишь темнота с вылетающими на поверхность сознания мольбами «еще», «сильнее», которые не произносились вслух, и желанием, чтобы этот миг никогда не прекращался.       Вскоре японец выгнулся дугой в руках русского, чудом не переломив себе позвоночник, со стороны которого явно был слышен хруст, и все же коротко и звонко вскрикнул.       А далее для него наступила тьма. Юри провалился в сон.

***

      Юри Кацуки проснулся от луча солнца, пилящего его глаз, словно лазер. Было так противно и сонливо, что хотелось просто перевернуться на другой бок и спать дальше, если бы не два «но»: первое — это прижавший его к себе, тем самым сковавший в движениях, голый Виктор, укутанный вместе с ним, Юри, в одеяльный кокон; а второе — это звуки…       «Ах. Ах… А-а-ах… М! Виктор!..»       Японец подскочил словно ошпаренный, узнав свой собственный голос, не со зла дав любовнику локтем в нос, от чего тот очнулся, схватившись за ушибленную выпирающую часть лица.       Их пробуждение, кажется, никто не заметил.       «А-ах!!!.. еще… А-а!»       Гости сидели плотным кружком, лицами внутрь, разглядывая что-то, лежащее посередине.       — Теперь вы видите, какую штукенцию пропустили?! — раздался задорный, возбужденно-радостный голос Пхичита. Товарищи по катку заторможено закивали головами, продолжая пялиться в середину круга, где лежал смартфон Чуланонта, на котором воспроизводилось видео, записанное «втихаря» проснувшимся ночью тайцем.       Юри осознал, что происходит, беспомощно оглянулся на Виктора с плескавшимся в карих глазах отчаянием, стремительно покраснел и был готов разрыдаться.       Никифоров в ответ лишь прижал его за плечи к себе, повалил обратно на кровать и, нацепив на лицо довольную-предовольную жизнью моську, сказал:       — Доброго утречка! Я вижу, вам понравилось, да?       Фигуристы вздрогнули, со скоростью пули оглянулись на кровать, чудом не вывернув шеи, и с дергающимися лицами пожелали доброго утра в ответ.       — Очень понравилось! — также беззаботно и довольно-предовольно ответил Никифорову Пхичит, чем заслужил изумленные взгляды фигуристов, сидящих в круге.       — О-о-о, — протянул русский. — Тогда я рад! — он обворожительно улыбнулся, прижав к себе Кацуки еще сильнее так, что он аж скрутился корпусом на бок, от чего вдруг пискнул и затих, вцепившись в поясницу. — Юри? — переспросил обеспокоенно Виктор.       — Больно… — тихо пропищал японец.       — Ну, всякая любовь приходит с болью! — хохотнул Крис.       — Это любящая боль! — как-то пафосно ответил Никифоров.       Все из «кружка» хихикали и хмыкали в сторону парочки. Все, кроме двух человек. Отабек сидел с каменным лицом, как это обычно и было, и механически хлопал по спине Юрия, который сидел к земляку-Виктору спиной, смотря в пустоту.       — Раз, два-с, раз, два-с, из Витьки вышел пидорас… — бухтел Плисецкий, не желая верить в произошедшее. — Япония — это зло… Гомогейский завод… Викто-о-ор… — протянул он как-то равнодушно.       — Ась? — отозвался серебряноволосый улыбака.       — Яков тебя на гуляш порубит, — с улыбкой-оскалом произнес Юрио, рукой показывая знак и будто договаривая им с противненьким деланным акцентом «отвечаю!».       — Не беспокойся, Юрочка! Я буду самым счастливым гуляшом на свете.       — Отабек, пойдем отсюда, а? — с молящими нотками позвал Плисецкий своего друга. Друг в ответ молча кивнул китайским болванчиком, встал вслед за Юрой и вышел с ним из номера, помахав всем на прощание рукой.       — Кхм, нас прервали, — совершенно не ощущая окутавшую всех остальных неловкость продолжали молоть языком Виктор и Пхичит. — Я рад, что тебе понравилось, мой тайский друг! Тогда не соблаговолишь ли ты, почтенный, отправить мне этот занимательный фильмец «восемнадцать плюс»?       — Виктор! — возмущенно вскрикнул красный, словно вареный рак, японец. — Да как ты! Да что ты! Зачем?!       — Как это, «зачем»? — в притворном удивлении поднял брови Никифоров и продолжил говорить с детской непосредственностью. — Это же наша первая ночь! Такой важный момент в нашей совместной жизни! — …убивая всех наповал и заставляя Юри спрятаться под одеяло с головой.       — О, конечно отправлю! — ответил русскому Чуланонт, тут же сделав обещанное.       — Меня окружают предатели… Мой друг встал против меня… — слышалось монотонное ворчание японца, смотрящего в простынь стеклянными глазами, под хохот Пхичита и неловкое поведение пытающегося успокоить фигуриста Виктора.       В этот день фигуристы разошлись ближе к вечеру, почти сразу начав готовиться к новому этапу соревнований. Вернувшись поздно ночью домой и уже лежа в кровати, в одной, так как Никифоров решил съехать со своей ложе-площади, переместившись под теплый бок жениха, молодые люди молча полежали, играя в гляделки, и легли спать. Виктор прижался торсом к спине Юри, обхватив поперек груди рукой, словно большого плюшевого мишку и, перед тем, как провалиться в забытие, чтобы отправиться в гости во сны японца, подумал: «Пхичит удачно проснулся, заснял такие удивительные кадры! Но и увидел то, что показывать не очень и хотелось… по крайней мере, Юри — точно… Хм, а я ведь тоже делаю нечто похожее… И кто из нас, интересно, более опытный подглядывальщик?»