Утром...

Он сидел так уже довольно долго, бездумно пялясь за прозрачную, украшенную праздничными золотистыми гирляндами витрину, на лениво проезжающие по проспекту машины, на падающие за стеклом снежинки. Сидел, обхватив озябшими пальцами бумажный стаканчик с кофе, в котором медленно таяла порция мороженного. Он приехал сегодня неожиданно рано, до начала занятий в академии оставалось еще больше сорока минут. Москва просыпалась, предпразднично улыбаясь пестрыми и жизнерадостными огоньками. Столица чуждого ему мира готовилась вступить в очередной Круг, совершенно не трогая своим счастливым ожиданием хмурого сероглазого паренька, замершего на высоком стуле сетевой забегаловки. Он, тот, кого в прошлой жизни звали Ричард Окделл, жил в чужом для себя мире, не смотря на то, что здесь родился и вырос. Так бывало и прежде. Сколько их уже было, подобных жизней? Сколько раз он, достигнув своего шестнадцатилетия, неожиданно понимал, что его жизнь не более, чем подделка, очередная злобная ухмылка Лабиринта… Не было никаких тварей. Увязавшись тогда за Альдо, Ричард не исчез, не был съеден монстром с огромными лиловыми, плачущими глазами он, просто… просто переместился в другой мир, чуждый и непонятный, но при этом сохранил свое ментальное ядро, память, которая жалила и мучила его и это, как в последствии оказалось, стало его главным проклятием. Он перерождался. Снова жил, раз за разом неся бремя прошлой вины: разрушенный Надор, ужасная смерть близких людей, тройное предательство эра Рокэ. Последнее мучило особо, настигая его, в каком бы мире он не оказывался и, как бы долго не длилась его новая жизнь. Ричард помнил о своем бывшем эре и о том, как предавал его каждый прожитый день. И эта память отравляла его. В своей гнетущей бесконечности он непременно встречал кого-нибудь из Кэртианы. Но память о родном мире сохранял лишь он один. Никто не помнил ни его, ни его грехов, но отчего-то это совершенно не радовало. Дик встречал Катарину, Хуана, Штанцлера, дядю Эйвона, Дорака, Савиньяков, всех вместе или каждого отдельно, Робера, застрелившего его когда-то Карваля, Жиля Понси, а однажды его угораздило родился приемным сыном Фердинада. До боли знакомые лица… Но ни единого намека на то, что кроме него хоть кто-то знал о родном мире. А еще, Ричарду ни разу не встретился Алва, которого повстречать хотелось нестерпимо. Зачем? Возможно, чтобы хоть каплю облегчить неутихающую и пронзаемую виной совесть. Пусть тот его, подобно всем прочим, не узнает… Плевать. Но, за все то время, что Дикон мотался по Ожерелью, каждый раз рождаясь в новом мире, бывшего эра повстречать ему так и не посчастливилось. И вероятно, это тоже было частью его наказания. Ричард задумчиво отхлебнул довольно сносный кофе. Шадди… Тот почти остыл, мороженное растаяло, превратившись в воздушную пенку. Дик облизал губы и глянул на часы. Время ползло медленно. Юноша вздохнул и снова уставился за витрину, цепляя взглядом спешащих по своим делам людей, кутающихся в темные зимние одежды. Утро… Начало зарождающегося дня, который в итоге снова ему ничего не принесет, кроме засевшей занозой в сердце боли… Ричард поморщился и, допив одним залпом содержимое своего стакана, вдруг подумал, что внутри него шевельнулось желание напиться. Красное? Белое? Ликеры? Касера? Вино здесь не имело ничего общего с тем, что хранилось в погребах Алвы, но даже оно только бередило болезненные воспоминания о первом предательстве. Дикон не пил вина, не любил. А сейчас вот захотелось. Хорошо, что в этой забегаловке его не продают. Маленькая уютная украшенная лампочками кафешка… Он поднялся и, застегнув куртку, накинув на голову капюшон, вышел из золотистого тепла в голубой мороз Проспекта. Щеки тут же свело холодом. Глаза заслезились и, подойдя к подземному переходу, Ричард закрыл их, потирая рукой, за что чуть не поплатился, поскользнувшись на неубранном снеге, который припорошил гранит ступеней перехода. Нога неумолимо соскальзывала со ступени. Он неловко взмахнул руками, выронив футляр со скрипкой, которую держал под мышкой. Закатные твари! Он непременно упал бы и переломал бы себе все что только возможно, скатившись по крутой лестнице, если бы… Если бы его предплечье не ухватила твердая и сильная рука. Переводя дух, Ричард, все еще не веря в то, что ему удалось избежать позорного падения, обернулся к своему спасителю, уже произнося слова благодарности, и замер, поймав на себе насмешливый взгляд невероятно синих, для этого голубого и снежного утра, глаз. — Не стоит спать на ходу, юноша, — тихо прошелестело над ухом, и Ричард не сразу понял, что сказано это было не по-русски — на талиге, а говоривший насмешливо продолжал: — Так недолго и шею свернуть. — Вы… это ведь вы?! — только и смог произнести Дик, неосознанно вцепившись в Алву обеими руками, не в силах оторвать от насмешливой и такой болезненно знакомой синевы глаз. — Определённо я — это я, — рассмеялся спаситель и, освободившись от хватки ошалевшего Ричарда, поднял упавшую на ступени скрипку и сунул ее в руки юноше: — Вы обронили… Дикону казалось, что это мгновение замерло и замерзло летящей с серого неба снежинкой. Он смотрел на улыбающегося Алву, не замечая того, что они стоят на самом проходе, на краю скользких ступеней, что их раздраженно обходят сонные, спешащие на работу люди… Все это было неважно. Сейчас для него существовал лишь тот, встретить кого, давно стало навязчивой и несбыточной мечтой. И вот не в силах поверить в реальность происходящего Ричард стоял и был не в силах вымолвить ни единого слова. Когда же смог, единственное, что ему удалось из себя выдавить было: — Спасибо, Эр Рокэ… Алва рассмеялся и, тряхнув непокрытой головой, стряхивая с распущенных черных волос осевшие на них снежинки, с мягкой насмешкой произнес: — Вы совершенно неисправимы, Окделл!