вкус бездны

      Ты никогда не был уверен в себе после той злополучной встречи с Эдогавой Рампо, успевшей запылиться с течением лет. Вальсируя меж депрессией, что парализовала до отсутствия самоощущения, и пережитком эмоций — принятием поражения от рук более способного детектива, — думал о себе худшее. Ты, воплощение терзаний, стал ходячим (бродячим) олицетворением позора и стыда.       Когда вступил в Гильдию, ты мог видеть красноречивое подтверждение в глазах каждого ее члена--              что за неудачник !       где вы нашли этого парня?       он долго не продержится. --и, сжавшийся под шквалом разноголосых, неизменно снисходительных слов, игравших снова, и снова, и снова в твоем сознании, — решил уйти подальше, тотчас, от них и любой насмешки, так что им пришлось бы оставить тебя в покое. (Ты не обязан чувствовать себя еще хуже, чем сейчас.)       Когда дошел до последней пары глаз, его глаз, ты не увидел… ничего. Ничего, кроме оттенков тьмы в скучающем взоре, лишенном любого умысла, и презрения, и ожидаемо дурного к тебе настроя.       Он, если всмотреться внимательней, был несколько жуток: кости, обмотанные сухожилиями, и прикрепленные к ним мышцы с пергаментным слоем плоти, что затонул в ямах, где были глаза. Выше всего на несколько дюймов, он возвышался в любимой манере (зловещей, пробуждающей дурное предчувствие), угрожая поглотить тебя, ровно так же, как тень поглощает свет.             он ближе к Б О Г У из-за небольшой разницы в росте?       ты ближе к аду? (кажется, это так.) (не будь смешон.)       Он был энигмой, тайной, которую ты жаждал раскрыть, и сущностью, которой ты сторонился. Хотя он пришел к тебе — в одну из мучительно долгих ночей, — ища спасение от шума, создаваемого другими, и найдя утешение в углу прохладной, залитой мраком комнаты. Ты наблюдал за ним из-за стола, возможно, часами; он отвечал тем же, не позволяя взгляду рассеянно блуждать, точно от этого зависела его жизнь, пока дискомфорт, доставляемый несводимым вниманием, не начал тянуть тебя вниз, и ты опустил голову, чтобы прервать зрительный контакт.       — Ты не утомляешь, — заметил он мягко, давая понять, что сказал это больше для себя, чем обращаясь к тебе. И когда ты поднял голову, то констатировал: он уснул.       В самом деле, энигма . ----------       Лавкрафт.       Г.Ф. Лавкрафт — его имя.       Лавкрафт — выдыхаешь два слога в пространство меж ваших губ пред их новым слиянием. Он целует тебя, как если бы хотел знать, развалишься ли ты от прикосновения--             ты не хрупкий. --стоит неловко, с руками вдоль туловища, чуть склоняясь, чтобы встретить тебя на полпути. (Он целует так, будто ему нет до этого дела, будто не заинтересован. И ты принимаешь это как нечто ценное. Это все, что ты когда-либо получал.)       Он разрывает поцелуй, коснувшись твоих губ мягким выдохом, и отстраняется. Замирает — в манерной статуеподобной позе — и смотрит не на твои губы, не на твои глаза, но в них; желает постигнуть таящееся в лиловеющей глубине. Ты боишься, что он видит слишком много, знает слишком много, и — снова его целуешь.             на его губах                      ты пробуешь                                    абиссопелагический слой глубокой                                                 зияющей пустоты, кою свет никогда не достигает,                                                                       и тайны скрываются там, поглощая все, что находится слишком близко.       Руки находят линию подбородка и очерчивают ее, длинные пальцы скользят по щекам, чтобы прощупать кость под кожей, потому что тебе всегда было интересно постичь, какие чувства ты испытаешь, заключив в ладони чужое лицо и держа, как если бы они значили для тебя что-нибудь. (Возлюбленный, может быть?) Нет. Он не возлюбленный. Он так близко, как только ты когда-либо ощущал, и это твой единственный шанс почувствовать, что ты чего-то стоишь (чего угодно.) для кого-то. (Нет.)       Ты слишком восприимчив к рукам, лежащим на твоей талии (за тяжкими переживаниями сердце твое бьется о ломко-старые кости грудной клетки — для человека, которого ты никогда не смог бы назвать своим и которого никогда не смог бы назвать "человеком".), будто им там самое место, и ты почти различаешь тихий, обращенный в ничто вопрос: «Все так, как должно идти?» И ты почти, почти чувствуешь что-то (поражение? зарождающееся увлечение? оба варианта пугающи, но вероятны.), однако Лавкрафт отстраняется, выпрямляясь и поворачивая голову, будто услышал то, чего ты не можешь, перед--             — Время работать, — задумчиво произносит он — голос его звучит особо истощенно и скудно — перед уходом.       Ты остаешься один, подаваясь на дюйм вперед, до того как замечаешь это. (точно рыбак, в погоне за уловом бросающий удочку в другое место. как подходяще.)       Ты по-прежнему не очень уверен в себе.