Эти странные русские

— Мы поженимся, когда он завоюет золотую медаль, — с совершенно спокойной и наивной улыбкой заявляет Виктор, и кажется дикое молчание, повисшее после его слов, отражает общее состояние шока вокруг. Юри, что-то протестующее бормочет, а все вокруг внезапно оживились, так резко, и это как-то странно, и почему-то напоминает Плисецкому гудящий улей. Уткнуть рожей в улей надо этого жирного Кацуки! У Юрия два глаза, но дергается один, причем так сильно, что, кажется, вот-вот выпадет, или лопнет или, что там происходит с глазами, когда они, мать вашу, дергаются?! И Плисецкий понять не может, это они всерьез, или очередная шутка этого странного Виктора. — Че? — выдает Юрий, когда его дергают за рукав. Отабек зовет его с собой, и парень медленно кивает, пряча руки в карманы, шагая вслед за Алтыном. Этот день дерьмо, — считает Юра, — нет, Алтын в нем хороший, но Виктор — дерьмо, как и весь день. В месть буду спаивать Кацуки, пусть Вик помучается! Но Юра сам не против напиться до поросячьего визга, просто потому, что его все бесит, так резко и так жестоко, и вообще — почему сегодня? Сегодня такой хороший день был, а тут этот тупой Виктор. Странный тупой и… хочется выть в голос, ведь можно, да? Плисецкий раздражен, нет, он просто злится, потому что ревновать к этому глупцу — тупо, да именно так — Плисецкий искренне считает, что это просто глупая злость, по-другому и быть не может. Он все еще злится, что Виктор тренер этого неуклюжего жирдяя, а не его. И не важно, что он вырос рядом с Виктором, это не важно, он всегда был такой глупый, а значит и всегда бесил Юрия. Он не ревнует, он злится, до скрежета зубов злится, те просто осыплются скоро от такой нагрузки, но Юрию плевать, надо куда-то деть свою злость. Он катается, и катается так, словно от этой тренировки зависит жизнь чертового Виктора. Но жизнь Виктора зависела от улыбок долбанного Кацуки. Юра хотел ему улыбаться, но не мог. Он выводит «ненавижу» черным маркером на руке, обещая себе, что завтра проснется и перестанет пересматривать их инстаграмм раз за разом. Рассматривать их улыбки на фото — чистой воды вообще это сравнимо с мазохизмом. Но Плисецкого это не волнует, он просто ненавидит. Ему можно. А с утра он думает, что утро вообще не бывает добрым, из чистого принципа. Под боком сопит Яков, и перевернув подушку, он заливается новым приступом храпа, пуская слюни — мальчишку передергивает от отвращения. И он, накидывая на свою пижаму что-то теплее одеяла, выбирается в коридор. Шесть утра — оповещают большие часы над входом в общую гостевую. Юрий так редко бывает дома, что ему уже все равно, где спать и что есть, важно всегда было одно: победа и медаль, но точно не удобства и расположение комнат в гостинице. Это волновало Виктора, он даже помнил, как из-за этого великовозрастного мальчика они переезжали с одного отеля в другой, где красивее была кровать. Юрий вырос рядом с Виктором. — Блять, — вырывается у парня, слишком громко, когда он замирает у двери в комнату Виктора, он видел, как Никифоров вчера сюда заходил. Для Плисецкого в детстве Виктор был чем-то сродни чуда, высокого, светловолосого и прекрасного чуда, с огромным талантом и доброй улыбкой. Юрий вырос — Виктор остался чудом. Но его улыбка, предназначенная этому хреновому Кацуки — бесит! — Блять, блять, блять! — выкрикивает парень, ударяя рукой о стенку, ему совсем не нравится, что с ним происходит. Ему хочется быть первым, доказать всему миру, что он не просто глупый маленький мальчишка, высокомерный и самодовольный, а что он способный на многое. Ведь ради дедушки он добьется всего и утрет нос родителям. Пусть все видят, что потеряли. Хочется, как в старом глупом фильме, скатиться по стенке у дверей и рыдать, рыдать так громко, чтобы эта русская морда все услышала, вышла и увидела, что сделала с Плисецким. Юрия унижают чувства к Виктору. Его унижает ревность Виктора к Кацуки, его унижает одно существование этого криворукого Кацуки, который наступает ему на пятки, веря, что вырвется вперед. Юрий умный — Юра, что-то придумает, он будет впереди и плевать на всех вокруг. Где-то скрипит входная дверь и Юрий, словно застуканный за воровством, отскакивает в сторону от двери Виктора и,пытаясь выровнять сбитое, быстрое от волнения дыхание, прижимается к противоположной двери, и складывает руки на груди, словно, просто стоит тут. — Юра? — сонный удивленный голос слышится со стороны раскрытой совсем недавно двери, — ты к Виктору? — удивленно склоняя голову на бок, спрашивает Отабек, и влажные пряди падают ему на лицо, закрывая глаза. Алтын только вышел из душа, свидетели тому: влажное тело, полотенце, висящее на бедрах, которое казах придерживает одной рукой, и пенные местами участки тела. У Юры дергается глаз и кажется, что он краснеет. Он смущен, определенно смущен, но показать это так же унизительно, как и эти ебанные чувства к долбанному Виктору. — Типа того, — равнодушно кидает Плисецкий, стараясь не наблюдать за полуобнаженным Алтыном из-за челки, это будет выглядеть как минимум странно, как максимум — его примут за извращенца. — Ну… так его нет, — пожимает плечами Отабек, — я на пробежку выходил, видел как он куда-то отправился… То есть, рыдай тут Юрий под дверью этого дурака, то никто бы не вышел и не пожалел? Юре хочется смеяться с собственной тупости, это все из-за того, что он дышит одним воздухом с Кацуки, да-да все из-за этого. — Ты как? — озадаченно спрашивает Отабек, потому что Юрий мгновенно белеет и не моргая смотрит на дверь, словно ему сообщили, что Виктор умер, а не вышел куда-то, на ту же пробежку, скорее всего. — Чертов Виктор, — бурчит парень, и ему хочется выбежать из коридора и бежать за этим Виктором, догнать, ударить на отмаш, чтобы ему было не просто больно, чтобы удар жег лицо еще долгое-долгое время. Юрий пинает воздух ногами, подходя к двери, сжимая с силой кулаки в карманах теплой кофты. Ему кажется, что сейчас дверь откроет Виктор и улыбнется своей глупой наивной улыбкой. Но улыбнется Юрию, так как делает это только он. — Все хорошо? — спрашивает казах, подходя к Юрию, поддерживающее кладя руку ему на плечо, — у вас что-то случилось, поругались? — наивно предполагает парень, и на губах Юрия растягивается какая-то безумная улыбка. Виктору на Юрия до лампочки, а мальчишка так страдает, занимается чем-то глупым, думает о нем в шесть утра! Он что, сопливая девчонка? Он уверенный герой будущего, а не глупец, рискнувший всем ради глупых чувств. — Алтын, ты ведь мне друг? — внезапно спрашивает мальчишка, — просто друг, который так внезапно появился, а до этого четыре года думал обо мне, увидев однажды в летнем лагере — не находишь это странным, — вслух рассуждает мальчишка, рассматривая плохо покрашенную дверь в комнату Виктора, будто именно эта дверь ему и ответит. — Юр… — тихо произносит Отабек, дергая его на себя, — ты переживаешь? Юра нервно усмехается на эту фразу. Кто угодно — но не он. Отабек нервничает, он не знает, что ответить, потому что предлог дружбы кажется немного детским и глупым, ведь… ведь это как-то странно. И поэтому Отабек молчит. А Юрий не собирается молчать. — Тебе почти девятнадцать, ты должен думать, о девушках, а не о пацане, тем более о твоем противнике, Алтын, что за внезапный порыв дружбы? А? — парень разворачивается лицом к казаху. Тот смущен, хоть он и не привык выдавать какие-то свои эмоции, ему кажется, что он смущен, и Алтын проводит рукой по волосам от нервов, что напряженны глубоко в нем. — Я тебе нравлюсь? — в лицо спрашивает мальчишка, скидывая капюшон с головы, открывая половину лица, вторая закрыта волосами. Зеленые глаза смотрят на Отабека как-то слишком равнодушно и без капли стеснения, смущения, неуверенности в себе. Он какой-то… растерянный, словно не понимает, что происходит. Маленький робот. — А ты как думаешь? — Отабек подхватил мальчишку за подбородок, потому что он низковат для Алтына, а так он на равных видит его равнодушные глаза, которые даже сейчас остаются бесстрастными. — Да, — выдыхает Плисецкий. Можно ли принять это за взаимное чувство со стороны Юрия? — Отабек не знает, но ему хватает его вызова во взгляде, ему хватает его тихого выдоха, ему хватает его присутствия. Это лучшее, что могло случиться. — Тебе холодно? — интересуется Алтын, всматриваясь в глаза мальчишки, тот безразлично пожимает плечами. — А тебе? — спокойно спрашивает мальчишка, и Алытыну хочется сказать что-то глупое и сопливое, вроде: «мне холодно от твоего взгляда», но он молчит и просто тянет за собой парня в комнату. — Тебе надо налить кофе, у меня есть прекрасный кофе, ты встал рано, заряд бодрости тебе необходим, ведь сегодня мы выходим на лед, — беспечно рассуждает по пути Отабек, таща совершенно не сопротивляющегося мальчишку за собой, но Юра соглашается — кофе он правда хочет. Но в данный момент он хочет чего-то другого — большего, чем просто кофе из теплых рук Отабека. Ему хочется чего-то того, что испытывает Кацуки или Виктор. Он хочет взаимности, Юрий хочет любви. Глупо-то как… и мерзко. До слез мерзко. — У меня не много места, — говорит Отабек, когда они входят в его комнату, но Юре как-то плевать, главное, что рядом тот, кто что-то чувствует к нему, тот, кто хоть чуть-чуть думает о нем, — ну вот… — выдыхает Отабек. Он не ждет подвоха, а Юрий его давно готовит. Мальчишка хватает парня за теплое после горячего душа плечо и тянет вниз, заставляя чуть охнуть и осесть немного вниз. Теперь парень одного роста с Плисецким и видит его глаза: красивые, но совершенно пустые, он даже ради приличия не пытается сделать вид, что ему приятно или, что он влюблен, или… ну хоть что-то должно же отражаться в его глазах. — Прости, — говорит Юра, но его голос предательски дрожит, будто он рыдает или собирается это сделать, но глаза сухие, в этом Алтын убеждается, проводя большим пальцем по щеке мальчишки. Тот чуть дергается на такую ласку, и в его глазах что-то меняется, появляется какой-то испуг, какая-то нерешительность. А после Юрио прижимается губами к губам Алтына, потому что терпеть нет сил, потому что он слишком близко, и потому что, черт возьми, он чувствует дыхание Отабека. Юрий хочет любви, он получает ее. Юрий хочет взаимности, и ее ему точно не достигнуть. Чертов Виктор! Алтын вязко целует мальчишку, который сделал первый шаг от отчаянности, и ему хочется сказать, что нагрузка — это последнее, что им нужно перед соревнованиями, но Плисецкий так одурманивающее пахнет, а его щеки так мило краснеют, он, как маленький котенок, протирается о его тело, и стонет в губы. Он слишком… слишком Юрий, чтобы думать о какой-то нагрузке и ее последствиях. Его просто хочется целовать, что Алтын и делает. Парень забирается рукой под теплую кофту мальчишки, и тот, фыркая прямо в поцелуй, дергает замочек на кофте, и та расстегивается. Алтын, словно получает разряд тока от звука бегунка, идущего по молнии кофты. Ткань падает на пол у стены. Алтын, опираясь одной рукой о стену, хлопает дверью и закрывает ее на замок, Юрио вздрагивает как от страха, но заставляет себя не обращать на это внимание. Он давно странный, раз любит Виктора, а значит, он давно мог себе позволить такую шалость, чего он боялся? Никто ведь не узнает. Никому из них это не выгодно. Отрываясь от поцелуя, мальчишка через голову стягивает футболку пижамы, оставаясь в одних штанах, и снова примыкает губами к губам Алтына, улыбаясь, когда чувствует его возбуждение, через толстую ткань полотенца Отабека и свои штаны. Ему приятно, что он производит такой эффект. Алтын тихо стонет в самые губы, и ведет ладонью от ключиц мальчишки, вниз, на твердую грудь, хорошо развитую для его возраста физически. По выступам мышц на теле Юрио Отабек выводит пальцем какой-то узор, четко повторяя контуры юного тела. Плисецкого бросает в дрожь. Щеки краснеют. Дыхание становиться чаще. Юра сам не замечает, как внутри все натягивается, как одна большая струна, когда горячие пальцы Отабека пробираются под ткань пижамных штанов. В этот момент мальчишка задыхается от чувств и прикрывает глаза, выдыхая тяжелый стон. Все слишком горячо, все слишком жарко: здесь слишком много Отабека. Юрио постанывает в губы, стонет в голос и сжимает напряженные руки Алтына, чтобы хоть куда-то деть нарастающее чувство внутри него. Это ощущение легкой эйфории и свинца внизу живота было знакомо Плисецкому, он ведь парень, в конце концов, но чувствовать чужие руки, губы и слышать чужие стоны — это нечто другое. Это заводит, от этого бросает в жар, от этого мутнеет перед глазами. От этого Юрий забывает обо всем. Отабек целует его шею, прикусывает на ключице кожу, тут же зализывая ранки, от этого подгибаются коленки, а когда зубы Отабека оттягивают чувствительную мочку вниз, Юрий не может сдержаться — он выкрикивает что-то непонятно-короткое и обмякает в его руках, часто дыша, как после длительного прыжка. Юрий прикусывает губу, закрыв глаза, опираясь о стенку пытаясь осознать произошедшее. Упираясь лбом в стену, Отабек настолько близко и часто дышит, что его горячее дыхание задевает плечо мальчишки, от чего тот покрывается мурашками. — Я… — Юрий делает быстрый вдох, и внутри все обжигает холодным воздухом, — я думаю, будет лишним кому-то об этом узнать, — переводит дыхание, открывая глаза, поворачивая взгляд на сбитого с толку Отабека. Но тот лишь кивает. Прекрасно, однако, сегодня он для этого мальчишки уже не друг, а что-то между: «да, ты классный, я буду спать с тобой» и «да, ты хороший, но у нас ничего не выйдет». — Мне надо… — Юрий не может закончить фразу. Мало дыхания, и он лишь указывает рукой на дверь, и Алтын кивает. Плисецкому кажется, скажи он что-либо, и выйдет совершенно не мягкое и безобидное «прощание», а что-то грубое и отталкивающее. Отабек растерян и раздражен. Совсем как Юрио раньше. Теперь в голове Отабека бардак, а ведь недавно там была вся показательная программа. А Юрий считает, что самое время наведаться в комнату и проверить Якова. Но сначала он умоется, потом, возможно, сходит к Виктору, он скажет, что думает, он не будет рыдать или унижаться — это низко. Он просто выиграет и покажет Виктору, кто он и чего достоин. Он не побежит к Виктору, тот сам к нему придет.