***
– Куда это ты собрался? – Юри истошно зевает, сонно растирает заспанные глаза и пытается сфокусировать взгляд на человеке перед ним. – На часы смотрел? – Бека предложил на катке вместе попрактиковаться, – Плисецкий, пыхтя, спешно натягивает темные джинсы и тонкие носки. Японец тихо мычит, соглашаясь, и снова громко зевает. – Одевайся пока, я быстро приготовлю тебе что-нибудь на завтрак, – заботливо воркует он и исчезает, прикрыв дверь. Юрий тяжело вздыхает, по-быстрому напяливая помятую футболку и складывая сменные вещи в рюкзак. Чертов тезка со своей опекой, лучше бы отсыпался после бурной бессонной ночи – то, что она действительно была очень бурная и бессонная, Плисецкому сомневаться не приходилось, прекрасно слышал все аж через стенку, посреди ночи проснувшись от сушнячка, и вылезти за стаканом водички даже не рискнул. На кухне обнаруживается хлебающий горячий кофе Виктор, и Юрий ни капли не удивляется: этот придурок так помешался на своем японце, что они, наверное, не только постоянно ходят под ручку – уже и дышат в унисон. – И в этом ты собрался на свидание? – окинув взглядом мальчика, Никифоров прыснул от смеха. – На тренировку, – зло цедит сквозь зубы Плисецкий, присаживаясь за стол. Он бы послал все к черту, схватил рюкзак и пошел вылавливать маршрутку, но потягивающий живот подсказывал ему, что заниматься физическими нагрузками натощак – совсем не дело, и вся кухня насквозь пропахла аппетитным запахом свежей яишенки с жареной колбаской. Это блюдо было пока что единственным, что за столь короткое время смог более-менее освоить Кацуки, но готовил он его, стоило отдать должное, очень даже недурно. – Понимаешь, мой дорогой мальчик, чтобы завоевывать сердце любимой, или, в нашем случае, любимого, не суть важно, не стоит одеваться как партизан в разведку или представитель скифского племени на заре развития своей цивилизации, – Виктор театрально взмахнул в воздухе рукой. Юрий ничего не разобрал, но на уровне инстинктов понял, что прямо только что самым наглым образом обосрали его предпочтения в одежде. – Война, она, понимаешь, в данном случае весьма условная. – Витя, – недовольно подал голос Юри. В ходе своей речи Никифоров по чистой привычке перешел на русский, а Кацуки ой как не любил терять нить разговора. Мужчина жестом показал, что все в порядке. – В общем, давай подберем тебе что-нибудь менее эпатажное, – похлопав мальчика по плечу, Виктор мигом исчез в дверном проеме. Юрий поднялся и сделал рывок следом за фигуристом – его тормознули и усадили на место. – Сначала покушай, – спустя пару мгновений перед ним возникла тарелка с завтраком и большая чашка свежезаваренного зеленого чая. Отказываться от такого было просто грех. А Виктор и правда никуда не денется. – Юрий? – Отабек нехарактерно для себя удивленно окинул подростка взглядом с головы до ног. – Привет, – недовольно буркнул Плисецкий, кидая рюкзак на ближайшую скамейку. – Ты чего так разоделся? – скептично выгнув бровь, протянул Алтын. «В каком-каком, говорите, интервью вычитали, что он любит синий цвет?» – скрипнул зубами Юрий, наблюдая за неоднозначной реакцией друга. – «Где-где, напомните, я был, когда вы пялили на меня шмотки чертового поросенка?» – Настроение, – пожал плечами Юра, пытаясь сделать как можно более невозмутимое выражение лица, присаживаясь на скамейку, доставая коньки и медленно расшнуровывая их, чтобы можно было всунуть ногу. Казах, уже готовый, дабы не шататься на тонких лезвиях аки осиновый прут на ветру, плюхнулся рядом. Плисецкий явственно чувствовал на себе прожигающий взгляд темных глаз Отабека, от которого становилось слегка не по себе, и старался затягивать шнурки как можно быстрее, нервно путаясь в пальцах. – Тебе идет, – покачал головой Алтын, подперев подбородок рукой. – А? Что ты сказал? – хлопая глазами, переспросил Юрий, оторвавшись от дела. – Тебе идет, говорю, этот цвет. Глаза подчеркивает, – повторил юноша. Плисецкому показалось, что на щеках у него появился легкий румянец. Но, конечно же, показалось, пф-ф-ф, ни капельки он не покраснел, и Юрий тоже не краснел – ну вообще ни разу. И нет, не смущался он, не было чего смущаться, когда вечером Виктор и Юри с пакостно-довольными выражениями лиц расспрашивали его о прошедшей тренировке, абсолютно не-че-го! Какой черт дернул его приехать в Санкт-Петербург, впервые, наверное, в жизни этой послушать Якова, не снять квартиру и не обустроиться в отеле, а согласиться на приглашение Никифорова пожить в их с Юри только свитом семейном гнездышке?***
Жизнь – странная штука. У Юрия ни разу и в мыслях не было, что когда-нибудь он будет торчать на кухне, помогая своему сопернику-номер-один, который, к слову, только-только минувшей осенью буквально из рук у него вырвал золотую медаль на финале Гран-при. И помогать по просьбе человека, который сейчас уехал на другой конец города по делам, и который, вообще-то, должен был стать его тренером, если бы в один прекрасный день не объявился этот, который соперник, и пальчиком не переманил его на свою сторону, сомнительно лучше откатав несчастные полторы минуты короткой программы. Ну что за жуть. – Юрий, пожалуйста, аккуратнее с ножом, не режь так мелко, не приведи ками-сама, ты поранишь себе руку, – взволнованно, но мягко просит Юри, и мальчик опускает взгляд на покрошенные огурцы, ведет бровью и подвигает нож. Юноша мельтешит за спиной от холодильника до тумбочки, затем до плиты и обратно, и эта постоянная суета порядком раздражает. Стоящее на микроволновке радио уже часа два верещит звонкими голосами ведущих, обсуждающих абсолютную ерунду, и, честно, у Плисецкого уже начало гудеть в голове от этого шума – лучше бы какую-нибудь музыку крутили, даже самую отстойную, ей-богу. – Кацуки, выключи этот вопиющий ужас, у меня сейчас лопнет голова, – ноет он, скидывая огурцы с деревянной доски в глубокую миску, и берет в руки кочан капусты. – Я уже не Кацуки, – усмехается японец, но просьбу выполняет, облегченно вздыхая – видимо, ему и самому надоело – и снова с какой-то тарелкой пробегает мимо подростка, – оставь, я сам это порежу, режь помидоры. – Мне не три года, что я, не справлюсь с несчастным кочаном? – шипит Юрий, закатывает глаза на замечание, острым лезвием проходясь по обрезанному краю овоща. Получается немного криво. Юри изворотливо выхватывает с досочки оставшийся кусочек капусты и кладет вместо него пару влажных томатов. – Порежешься, – качает головой он, кладет многострадальный кочан на стол и быстрыми и ловкими движениями нарезает на тонкие полосочки. – Можно без помидоров? – Плисецкий удивленно наблюдает за движениями тезки – так шустро, как он помнит, умела делать только мама – и недовольно морщится, кидая взгляд на краснобокие томаты. – Не любишь их? Возьму на заметку, – управившийся Юри быстро подхватывает свою досочку, высыпает порезанную капусту в миску Плисецкого, к огурцам, и забирает помидоры, откладывая в сторону. – Почисть тогда, пожалуйста, картофель, если не сложно. Юрий недовольно ворчит, тяжело вздыхает и выглядит, будто делает величайшее одолжение в этой жизни, но все же подхватывает кулек с картошкой, лежащий под мойкой, вытягивает глубокую кастрюлю из шкафа и садится на низенький табурет. Берет из рук юноши короткий ножик и медленно и аккуратно начинает срезать толстую коричневую грязную шкурку. Он так увлекается этим занятием, что не замечает, как Юри подсаживается рядом, помогая ему. – Yuri-kun. Понимаю, что я, возможно, последний человек, с которым тебе хотелось бы разговаривать на эту тему, но... – Я же просил без этих своих «кун», бесит, – шипит Плисецкий. Юри втягивает голову в плечи и вполголоса выдает тихое «прости», но мальчик совсем не злится – не видит причин, привык уже. – Говори давай, чего хотел. – Тебе нравится Отабек? Нет, Юри действительно всегда был тихим, скромным и вежливым юношей, который аккуратно подбирал слова во время беседы и не позволял себе лишнего. До тех пор, пока тема не начинала затрагивать его интересы. – Конечно, нравится. Он классно катается на коньках, знает много интересного, много читает, умеет ездить на мотоцикле и офигенно рубится в приставку… – разогнался Юрий, но, увидев странный блеск в красно-карих глазах тезки, слегка поумерил свой пыл. – Тебе нравится Алтын как друг, – мягко тянет тот, и Плисецкий растерянно кивает, хмурясь – к чему это он клонит? – А как... молодой человек? Юрия словно током во все двести двадцать прошибает. Он передергивает плечами, шокировано смотрит на ухмыляющегося Юри и нервно скалится: – Эй, может, ты не знал, но я не как вы, понял? – небрежно кидает он, отодвинувшись назад, но юноша остается все так же невозмутим и спокоен и медленно дочищает небольшую картофелину. – Я, это… – Только не говори, что по девушкам, – качает головой японец, уже откровенно улыбаясь и посмеиваясь. Плисецкий судорожно пытается сообразить, как ему врезать этому идиоту так, чтобы позднее не досталось от Виктора. – Yuri-kun, кому ты врешь? Подросток ненадолго зависает, погрузившись в свои мысли, и совсем не обращает внимания на столь раздражающее его «кун», которое, по всей видимости, японец в этот раз вставил не совсем не нарочно. – Знаешь, я тоже изначально восхищался Виктором только как фигуристом, – тихо начинает он после недолгой паузы, и Юрий раздраженно поднимает взгляд на Юри – его их сопливая история ну ни капли не интересовала – но перебивать не решается, – я не читал о его личной жизни, о семье, интересах и предпочтениях, но на эти темы и писали-то не очень много, – качает головой юноша. – Я смотрел его выступления, пытался угадать элементы, повторял прыжки и разучивал дорожки. Разглядывал костюмы, их детали, то, как они сидели на Викторе и выглядели на льду. Вдохновлялся, делал наброски своих. Развешивал плакаты с ним по своей комнате, восхищался его техникой, умениями, неповторимым выдержанным стилем – не длинными волосами и красивыми глазами, нет. – И прям никогда не думал в… таком ключе? – неловко задает вопрос Юра, вырезая из фигуристой картошки глазки. – Представь себе, – хихикает в ответ Юри, роясь в кипе очистков в поисках оставшихся корнеплодов, – расценивать Витю как объект любовного интереса я начал уже после того, как ты уехал в Россию и мы начали полноценные тренировки. – Гонишь, – недоверчиво прищуривается Плисецкий. – Он с тебя уже при мне пылинки сдувал и клеил как мог, тошно взглянуть было. – Я не видел в этом никакого подтекста. Думал, у вас, русских, принято так, – качает головой юноша. Юрий прыскает в кулак. – Так что, вернемся к теме… Отабек явно положил на тебя глаз. – Pizdish, – подросток мигом меняется в лице. Юри прикусывает ноготь большого пальца, заинтересованно наблюдая за реакцией тезки. – Ни капли, – улыбается юноша – его русский все еще просто ужасен, но уж значение этого слова он изучил досконально. – Ты просто присмотрись к нему, его действиям: они с Виктором, походу, один и тот же ликбез по ухаживаниям проходили. Я Никифорову, конечно, ничего не скажу, но ты должен как-то действовать, если, ну, понимаешь, он тебе тоже нравится. – А его что, колышет? – фыркает Плисецкий, откидывая овощ в кастрюлю. – Я подумаю над твоими словами. – Еще как колышет, – пожимает плечами японец, убирая локтем лезущую в глаза челку. – Витя, мягко говоря, не в восторге от ваших отношений. Меня, чтобы ты знал, тоже настораживает этот твой Алтын, но я еще посмотрю, как он будет себя вести, – Юри прищуривается, серьезно поглядывает на подростка, и того аж перетряхивает: фигурист выглядит грознее, чем Барановская в свои худшие дни и Яков с похмелья вместе взятые. – Я буду иметь в виду, – сквозь зубы бормочет Юра, хватаясь за кулек и судорожно шаря в нем. – Уже всю почистили, спасибо за помощь. Иди, отдохни немножко, я сейчас быстренько помою и поставлю варить, как раз к возвращению Вити все будет готово, – весело мурчит юноша, поднимаясь с колен и разминая затекшие конечности. Плисецкий вот сейчас ну ничего не понимает в его поведении: теперь-то он вежливо и нежно улыбается, а только что выглядел так, будто готов был предать несчастного казаха священным огням инквизиции, да еще и пританцовывать вокруг полыхающего костра. – Фигня, делов-то, давай помогу еще, – Юрий поднимает тяжелую кастрюлю, кое-как заволакивает на тумбочку и, включив воду, отмывает от грязевых подтеков руки, а потом и каждую картофелину. Убиравший до этого очистки Юри присоединяется к нему, ненавязчиво поворачивает кран, делая воду теплее, и с упреком смотрит на подростка, который опять и снова закатывает глаза. Они молчат, но Плисецкий постоянно поглядывает на беспристрастно отмывающего овощи тезку и не выдерживает: – А как, ну, намекнуть ему, что я вроде не против замутить?.. – Юра прикусывает губу и взгляда не поднимает, но щеки горят и уже-не-Кацуки тихо смеется, прыская в него водой с руки. – Yuri-kun, ты просто безнадежен. – Ой, кто бы говорил! Не я, по крайней мере, едва не переспал с легендой фигурного катания на банкете, а потом делал вид, что впервые его вижу, и прятался по углам, строя из себя невинную овечку! – Что?! – Что? Или вы все же переспали?.. Какой черт дернул его заговорить именно на эту тему с чертовым поросенком?***
Юрий резво перескакивает через одну ступеньку, шипит, в темноте подъезда спешно шаря рукой по обшарпанной стенке в поисках кнопки домофона и, услышав тихий писк, облегченно вздыхает и толкает черную дверь. Напротив парадного уже стоит знакомый мотоцикл – водитель снимает шлем, рукою поправляя прижавшуюся прическу, и машет рукою вышедшему подростку. – Приве-ет, – весело тянет Плисецкий, обнимая приятеля за плечи. Он кивает, улыбаясь уголками губ. – Снова в этой олимпийке? – он кивком указывает на спортивную кофту на Юре, и тот хмыкает в ответ. – Ты говорил, что мне идет, – пожимает плечами мальчик, по привычке засовывая руки в карманы и оттягивая их вниз. – Я и не забирал слов назад, – качает головой Отабек, усмехаясь, и Плисецкий, вспоминая недавний разговор с Юри, неловко опускает голову, краснея. – Слушай, может, после тренировки куда-нибудь сходим? В кино, например… – он носком кроссовка проходится по асфальту, разглядывая поднявшуюся пыль и отлетевшие в сторону мелкие камушки. «Черт бы побрал этого Юри вместе с его советами, это нихрена не работает!» – Может, вместо тренировки? – неловко предлагает Алтын, и Юрий закрывает лицо руками, садится на колени и измученно стонет. – Юр, все хорошо?.. «Черт бы побрал этого Юри вместе с его советами, это работает-работает-работает!» – Все хорошо, отлично, просто отлично, – он вскакивает на ноги и пытается не улыбаться, словно последний идиот. Мысли путаются, их совершенно невозможно контролировать, и одну из них, наиболее навязчивую, Юрий выдает вслух: – Это ты на свидание меня приглашаешь? Он замирает, пытаясь прикинуть: какую скорость ему нужно будет развить, чтобы добежать до подъезда, достать из кармана ключи и попасть по подглюкивающему маленькому магниту раньше, чем его схватят за шиворот олимпийки? – А если и да? – Плисецкий смотрит на Отабека, на дверь, снова на Отабека и понимает, что хер у него что получится, ключи-то в рюкзаке, – или тебе родители не разрешают ходить на свидания? У Юрия уходит слишком много времени на то, чтобы переварить слова друга и открыть рот, собираясь ответить – Алтын разворачивается, поднимает голову, складывает руки у рта и громко кричит: – Можно я с ним погуляю, Виктор Андреевич, Yuuri-san? – Чтобы ровно в восемь Юра был дома! – не своим голосом вопит из окна старший Никифоров. – И руки не распускать, узнаю – убью! – Заходи сегодня на ужин, Otabeku-kun, – кричит Юри следом и машет ручкой из окна. Юрий хватает ртом воздух: он имел в виду не тех родителей! И вообще, с каких это пор Никифоровы – его родители?! Отабек рукой им показывает, что все в порядке, успокаивающе отвечает «Непременно!» то ли Виктору, то ли Юри, и опускает невозмутимый взгляд на Плисецкого. – У тебя замечательные предки. Смотри, я все решил. Сначала в кафе, а потом в кино, или наоборот? – Я только позавтракал, – шокировано выдавливает из себя Юра, – давай на каток. Не тренироваться, просто погоняем. Мне нужно снять стресс. Алтын спокойно кивает, передавая подростку шлем. Плисецкий убирает волосы назад, надевает его, садится на байк и смотрит наверх – из окна их квартиры за ним по-прежнему наблюдают две пары глаз. Он прижимается к широкой спине Алтына и обхватывает его руками: Юри весело улыбается, показывая большой палец, Виктор хватается пальцами за подоконник, ругается, поворачиваясь к мужу, и тот ему утешительно кивает, хлопая по плечу и обнимая. «И не так уж я и безнадежен, понял, поросенок», – усмехается своим мыслям Юрий, вкрадчиво показывает язык – скорее для самоутверждения – и утыкается носом Отабеку в плечо.