Наказание

Хибари неторопливо снял пиджак и галстук, расстегнул запонки. Повозился с пуговицами, и лиловая рубашка поползла с плеч. Ямамото жадно смотрел, как ткань стекала вниз, открывая сухопарую спину в тёмных росчерках от кнута и пламени, как заострялись лопатка — Кёя чуть нервно выпутался из рукавов. В воздухе цвели запахи: соль и терпкость свежего пота, с едва различимой ноткой зверя. Нетерпение? Неуверенность? Отметины на теле Хибари вызывали смешанные чувства: желание провести по ним кончиками пальцев, языком, чтобы Хибари сладко дрожал против воли, шипел сквозь зубы и выгибался. А ещё ревность и зависть к тем, кто их оставил, — Хибари неудачно попал в облаву на задании, выбрался, конечно, но потрёпанный, и всего ничего прошло с их очередной тренировки с Каваллоне. Дино был тем ещё хищником. Как и некоторые те, с кем сражался Хибари раньше. Они все метитили его, крепко и раздражающе — посторонние, а не он, Ямамото Такеши. Не то чтобы он хотел нанести Хибари увечья, но тот не позволял даже в шутку кусать себя и вообще не любил лишних прикосновений. А Ямамото очень хотелось приручить этого дикого зверя. Хотя тот ещё вопрос, кто здесь кого приручал и дрессировал. Ямамото принимал правила игры, задаваемые Хибари, — раз тебе так нужно, будет по-твоему. Но и сам, исподволь, учил не смыкать зубы на горле, а давать себя трогать и целовать. Хибари недовольно глянул через плечо. — Чего уставился, Ямамото Такеши? Ямамото знал: Хибари не любит, когда смотрят. Когда он раздевается — он уязвим. Ямамото не знал, почему так, но дыхание учащалось при мысли: Хибари злит и заводит, когда на него смотрят. Его злость — мятный холодок, от которого спазмом подводит живот и яйца, возбуждение — острый перец, — жгучее, до искр в груди, по хребту. Задыхаешься, не можешь вдохнуть, но перестать впитывать эти эмоции не можешь. Не хочешь. Ямамото втянул носом воздух и облизнулся. Хибари повторил за ним. Он никогда бы не признался про уязвимость, просто Ямамото был наблюдательным. И знание таких маленьких личных секретов немного грело самолюбие. — У меня для тебя подарок, — Ямамото извлёк из кармана джинсов чёрное кружево, обвязанное лиловой лентой. Белый, чёрный и лиловый ассоциировались у него с Хибари. Очень эротичное сочетание. Хибари вздрогнул, метнул быстрый и чуточку неуверенный взгляд. Хибари притягивал Ямамото ещё с тех пор, когда пресёк драку между ним и Варией в средней школе. Он тогда почувствовал нечто родное и близкое по духу, а ещё подобное упоению, когда сжимал руки Хибари. Его внутренняя волчья сущность хотела поймать и заарканить Одинокое Облако. Но вместе с тем Ямамото восхищался его независимостью и свободой. И потому почти негодовал, когда заметил, как Хибари смотрит на фотографии женских трусов в подцепленном где-то журнале — как на что-то желанное и запретное. Или вот — как он замирает у манекенов, бросает заинтересованный взгляд на бельё и идёт дальше. Однажды Ямамото помогал с покупками Бьянки и видел Хибари в том же отделе. Видел, как он щупал что-то невесомое и полупрозрачное, как смотрел откровенно, но так ничего и не купил. Ямамото размышлял: Хибари нравятся женские трусы? У него они есть? Он их носит? Или это не позволительно для главы дисциплинарного комитета? Скорей всего так, ведь это странное желание, в котором он не признавался, наверняка… Неправильное. С точки зрения Хибари. С точки зрения Ямамото тот вёл себя вызывающе, словно говоря: заставь меня сделать то, что мне хочется. Нарывался, одновременно сковав себя условностями и самодисциплиной. Ямамото захотел освободить Хибари и сделать ближе. Не только хранители одного Неба и любовники, но и сообщники. Было в этом нечто интимное, как в отметинах на коже, как в разрешении дотрагиваться, как близость не только тела, но и сущности. Дождь идёт из облаков. — Что это? — Хибари брезгливо подцепил кружева тонфой. К брезгливости примешивался интерес. Не к кружевам — к тому, что они от него, от Ямамото. Ямамото это чувствовал, видел, знал. Как хозяин знает, что нужно его собаке. — Трусы, — пояснил очевидное Ямамото, стараясь улыбаться добродушно и беззаботно, — Хибари иногда покупался на эту маску. И именно на его улыбку, хотя не признался бы ни за что. Хибари любил зверей — внутренний волк Ямамото Такеши его вполне устраивал. Его чыдавали взгляды, то, как иногда Хибари взлохмачивал ему волосы или успокаивающе гладил по спине. Каким тоном разговаривал с ним на заданиях, когда Ямамото был на грани. Иногда Ямамото задумывался, кто кого приручил. — И что они делают в моём доме? — теперь на застывшем лице Хибари нельзя было прочесть ни одной эмоции. А ведь оно могло выражать горячее и шершавое, как язык собаки, ехидство. И едкую, как дым костра, насмешку. И злость. Даже колючую настороженность. Простую же улыбку, мягкую и скользящую шёлком по губам, видел обычно только Хибёрд. А с некоторых пор и Ямамото по утрам. Поэтому, несмотря на сквозившую неприязнь в голосе Хибари, Ямамото продолжил: — Эээ, ну… это подарок. Тебе, — и выдержал острый взгляд. У всех зверей хорошо развиты инстинкты. Ямамото тоже на них не жаловался. — Нарываешься, — тон, до оскомины привычный, отработанный годами, не вязался с хриплым голосом и будто чуть пьяными глазами. — Тебе пойдёт, — уверил Ямамото, расправляя почти невесомые танга. — А если их не наденешь ты, то надену я — и выйду так на улицу. А спросят — скажу, что это подарок моего парня. И укажу на тебя, ха-ха. Шантажировать Ямамото научился у Ламбо, хотя сейчас отчасти импровизировал. — На голову нацеплю, — процедил Хибари. Взгляд его полыхнул лиловым пламенем, готовым вырваться и испепелить и трусики, и Ямамото заодно. Хибари желал Ямамото и не прочь был натянуть трусы: Ямамото читал по глазам, по напряжённой позе, как хочет он ощутить ткань на своём теле, как хочет, чтобы тот снял её с Хибари. Но трусы — табу. А ведь такой соблазн, только протяни руку — и то, и другое твоё. Возможности… заводили их обоих. — Делай, что хочешь, только не в моём доме и не в средней Намимори. — Пойдём ко мне? Хибари ударил тонфой — пришлось отскочить. Но это было предупреждением, ещё не дракой. — На улице? Тебя это возбуждает? Ну, можно и так. У меня их тут пара шту… — Убью! — весело ухмыльнулся Хибари. Ямамото увернулся от атаки, опрокинул Хибари, прижал к полу, желая вцепиться в загривок. Но только зарылся носом в волосы. Лизнул шею широким мазком языка и, не сдержавшись, легонько куснул, оставляя розовое пятнышко. Сквозь кожу липкой паутиной просочилась растерянность Хибари. Ямамото потёрся пахом о его задницу. — Если наденешь, обещаю исполнить одно любое твоё желание. Нет — никакого секса месяц. И пальцем не трону. Буду дрочить на тебя вечерами и по утрам присылать фото. Хибари замер, на секунду задумался. — Ты наденешь трусы на голову, как и обещал. И я тебя накажу, — словно спохватившись, произнёс он. Ямамото хмыкнул. Такие знакомые, такие привычные слова, в которые удобно прятаться. Как Ямамото порой прячется за свою улыбку, Дино — за неуклюжесть, а Цуна — за вопли. Так безопасней. А ещё зверь, когда его выпускают из ловушки, часто медлит перед тем, как убежать. Хочется и колется. — Ты не в том положении… — Ямамото мысленно уже праздновал победу. — Ты тоже. Ямамото вздохнул. Будем считать это поощрением.

***

— Я же говорил, что тебе пойдёт, — радостно заявил Ямамото. И натянул другие трусы себе на голову. Теперь они были квиты. Хибари поймал в зеркале спальни его взгляд — острый и жадный, звериный, в такие минуты они с Хибари были очень похожи, — и облизнул губы. Ямамото сделал шаг за порог, намеренно провоцируя, и Хибари тут же втолкнул его обратно в спальню, прижимаясь горячим боком. Захлопнул дверь. Оттянул на нём узел галстука, раздернул верхние пуговицы рубашки и оцарапал ногтями ключицы. — Твой внешний вид нарушает дисциплину, Ямамото Такеши. — Накажешь меня, как хотел? — спросил он серьёзно, и зрачки Хибари расширились. — Накажу, — и сорвал с головы глупые трусы. А потом ударил Ямамото в живот. Вполсилы. Ямамото согнулся, выдохнул и подсечкой опрокинул Хибари на кровать — тот позволил ему это. Расстегнул пряжку своего ремня, выковырнул пуговицу из петли и стащил брюки до колен. Глянул на Хибари. Полувставший член натянул тонкую ажурную ткань, по ней расплывалось пятно смазки, дразня терпким запахом жареного каштана. Но вместо того, чтобы взять в рот, где уже копилась сладкая слюна, Ямамото незатейливо и нагло любовался: осторожно расправлял ткань кружева, вёл пальцами вдоль кромки, лаская бритую, чувствиткльную кожу, дул на головку. Гладил изнанку бедра — на нём темнел синяк, и Ямамото обвёл его и нажал — тёплый, теплее остальной кожи. Этот синяк он оставил во время спарринга и сейчас не мог сдержать радости, заставляя Хибари дрожать, не то в предвкушении, не то раздражённо. Звери. Они были звери. Сдвинув полоску трусиков, Ямамото надавил на нежные, горячие мышцы, сомкнутые тёмно-розовым соцветьем, помассировал, растягивая, почти проникая, сладко дрязнясь — мышцы подрагивали, сокращались, мягкие и горячие. У самого в паху ныло и горело, во рту было вящко от мускусного запаха и слюны, спину жгла испарина. Он протолкнул облизанные пальцы внутрь — обжигающе и мокро. Хибари не терпелось так откровенно, что и Ямамото начала изменять выдержка. Он сглотнул, закидывая крепкие стройные ноги себе на плечи. Толкнулся широко и размашисто, ещё и ещё — по смазке член скользил легко и гладко. Хибари любил глубоко и грубо, без долгих прелюдий. Чуть раскрасневшийся, в чёрных кружевных танга, великолепный и злой. Самодисциплина летела к чёрту, уступая глубинным тайным желаниям. Без ограничений Хибари был ещё притягательнее: дикий и необузданный хищник, покорный в руках Ямамото. Свобода через подчинение — один отдает, другой берет. Показное принуждение и показное же сопротивление, наказание… Наказание будет настоящим. Обнажив набухший от крови член Хибари, Ямамото так и не дотронулся ни до чуть изогнутого ствола с натянутой влажно блестящей уздечкой, ни до подтянувшихся яичек, запачканых смазкой. И не позволял Хибари трогать — ни себя, ни его самого. Иногда лишь кружил большим пальцем по головке, зная, как это ощутимо, остро и недостаточно. Дразнился, как мечтал. Испытывал терпение: Хибари не мог кончить без дрочки. Поправлял и поправлял трусики — этот аркан, поводок, который Ямамото надел на Хибари и слушал, как тот ругается сквозь зубы, рычит, скалясь, и охает, выгибаясь и елозя на покрывале, насаживаясь на член Ямамото… — Ямамото… Такеши! — с трудом выдохнул Хибари и попытался заехать подобранной с кровати тонфой Ямамото по лицу, но тот блокировал удар предплечьем. На нём тоже останется отметина Хибари. Ямамото потом будет зализывать её языком, как раненный зверь. — Прекрати… на меня пялиться… и займись уже… делом! — Тебе полагается наказание, — рассмеялся Ямамото, сбрасывая ноги с плеч, выскальзывая из уже растраханной, сладко поджимающейся задницы — это было не так уж легко — и садясь на пятки. Вид открывался сногсшибательный, но Ямамото держался. Трах сейчас был не главным. Он сжал член Хибари в кулаке и начал медленно дрочить. Наслаждение туманило ум, собственный член подёргивался и мучительно истекал смазкой, кружевная кромка царапала ладонь, и Ямамото цеплялся за эту лёгкую щекотку и плывущий взгляд Хибари, чтобы не сорваться. — Ты непослушный, а теперь ещё… ругаешься и дерёшься. Это. Хах… нарушает дисциплину? — Да, — с такой улыбкой Хибари обычно обещал смерть. — Ну же, — выцедил он сухими губам, — ты меня со всех сторон… ограничил. Чего ждёшь? — Свободы. Ямамото ласково перебрал тонкую ткань трусиков и рванул. Ткань натянулась, послышался сухой треск, кружево взорвалось обрывками паутины, Ямамото вцепился в остатки зубами, раздирая на клочки. Хибари беспомощно дрожал и смотрел на него безумными глазами. Принятие. Это можно было считать признанием в любви. Кровь ухала в висках, Ямамото вылизывал и сосал уже опадающий член, глухо, раскатисто постанывая, плотно обхватывал языком головку, а пальцы мяли остатки трусиков. Хибари сотрясался в последних судорогах удовольствия. В этот момент он принадлежал Ямамото со всеми потрохами. Когда Ямамото откатился, счастливо, сыто вздыхая, и погладил живот Хибари, тот откинул голову ему на плечо. Кажется, сейчас он позволял себе наслаждаться прикосновениями, мягкий и податливый, как новорождённый щенок. Ямамото слышал его дыхание, впитывал запах, ощущал жар тела, но как-то иначе, чем обычно. Он как будто проник в самого Хибари. А тот смотрел на него так, словно читал мысли. Они ухмыльнулись друг другу, как два заговорщика. Какая разница, кто кого приручал, ведь награда одна на двоих.