Ола, Мексика

      Ола, Мексика. Не самый плохой вариант, да?       Йену хотелось бы сказать — так держать, Микки! Отличный план, Микки. Ты же сраный беглец в законе, Микки, — страна наркокартелей плачет по тебе, малый. Дерзай. Не забудь выкинуть сердце и переехать его по дороге.       Йен смотрит, как Мик жмурится на солнце. Пыль успела замазать его бестолковые туфли. Платье маячит безвкусными пятнами, успев помяться около колена. Происходящее вымазано в оранжевый, жаркий, душный, и кажется таким же нереальным, как существование параллельных миров — таких, где каждому всё даётся легко, прямо в руки. В десяти метрах от седана границу расчерчивает шлагбаум, псы обнюхивают каждую вмятину на покрышке, царапины на бампере. Полицейские шарят под капотом этими дебильными зеркалами на палках, пуская солнечных зайчиков. Глаза режет. То ли от солнца, то ли чёрт его знает.       Йен знает.       — Я не поеду, Микки.       — Я люблю тебя. — Микки.       Чёртова Мексика, чтоб её.       Он спускает на него все свои деньги. Все те, что заработал. Он не жалеет; теперь кажется, что он затем их и копил, как будто другого варианта не могло быть. Чёрт его знает.       — Иди нахер, Галлагер.       Йен знает — Мексика, это недалеко. Это не сраная Австралия, отдельный клочок земли между двух океанов, это даже не Чили. Мексика — это, действительно, не так далеко. Йен знает. Йен знает, но от ощущения, что его земля терпит землетрясение и расходится по сейсмическим полюсам — опять, — отделаться не получается. Как солнечные зайчики, реальность режет глаза. Микки копается в барахле на заднем, в этом тупом платье, в пыльных туфлях. Главный кошмар в жизни Йена вот-вот готов случится — и никакому Кингу этот непередаваемый ужас не приснится, — просто потому что он не знаком с Микки. Просто потому, что он не знает, как это — терять Микки. Опять.       Йен знает. Кажется, ничего лучше у него в этой жизни не получается.       Чёрт.       Микки пересекает границу. Ола, Мексика.       Зелёную машину заглатывает в общий поток, как кусок яблока в гортань; единственное что, она в горле комом точно не застрянет. Мысли жарятся на солнце, как яичница, ещё немного, и заплюют раскалённым маслом. Йен пялится на следы, вдавленные шинами в пыль, пока их не смахивает ветер. Он пинает камешки, поправляет рюкзак, заглядывает в небо. Граница никуда не девается — собаки по-прежнему вертятся у машин, парни салютуют синей формой. Впереди — Мексика, рукой подать, и Мексика. А Йену пора двигать назад. Ловить попутку, прикидывать что сказать Тревору, — прикидывать, как вернуться к Тревору, когда только что отпустил Микки. Как вообще теперь что-то делать? Чёрт его. Йен не знает.       Мик не оглядывается. Или оглядывается, но откуда знать Йену — солнце слепит, эти конченые зайчики от зеркал, на глазах плывёт бельмо, колючее и острое. Йен залезает в случайный джип, ставит рюкзак в ноги и старается не думать, как тот другой рулит и жмёт педаль, чтобы деться в противоположную сторону. Это как бы не конец — никто из них не прощался. Но какого чёрта, — придётся прикидывать, что делать с собой ближайшие пару лет.       Граница остаётся на месте — с собаками, тупыми зеркалами, ускользающими ощущениями пальцев на щеках. Ола, Мексика.       Адьос, штаты.