Медовый месяц

Снять дом на лето подальше от города, где-нибудь среди полей вереска и цветущего канета Аскадианских островов, захотела Алианна, и Урин принял эту мысль с восторгом. Они две недели как поженились и ни о чем не мечтали так сильно, как только остаться наедине, вдали от многочисленной родни. Этот дом, большой и полностью обставленный, но стоящий вдалеке от основной дороги, что делало его не таким уж дорогим, им показывала улыбчивая белокурая альтмерская девушка. — У него очень романтическая история, — сказала она. — Здесь жила Морри Ормин... — Та самая Морри? — удивилась Алианна. — Та, что сбежала с Нелосом. Алианна обернулась к нему. — Милый, это та самая Морри из баллады о красотке и бандите, помнишь? — Помню, — кивнул Урин, приглядываясь к верхней петле двери, которую, кажется, нужно было подтянуть. — Ты мне пела ее. Ты хочешь этот дом? — Посмотрим, — деловито сказала Алианна, которая, несмотря на свою любовь к романтическим историям, не собиралась проводить медовый месяц в какой-нибудь развалюхе. — Ну, обстановка, конечно, уже не от Морри? — От нее, конечно! — мигом ответила альтмер. — Уходя, Морри и Нелос взяли с собой только немного денег, дом полностью перешел к ее семье и сдается в том самом виде, в каком он был при ней. — Значит, мебель совсем старая?! — возмущенно спросила Алианна, и Урин подавил смешок. Если бы девушка ответила, что обстановку в самом деле сменили, Алианна заявила бы, что от истории дома ничего не осталось. Его жена не просто умела торговаться, она, в отличие от него самого, еще это и любила. Алианна не была скупой – все дело было в своеобразном азарте, который она испытывала при этом. — Милый, — сказала она, — пройди по дому еще раз, чтобы нам убедиться, что все в порядке. Мы пока поговорим по-женски. Урин улыбнулся, поцеловал ее в щеку и отправился осматривать дом внимательней. Нашел чуть рассохшиеся дверцы шкафчика на кухне, увидел порскнувшую в угол мышь — они, правда, тут водились повсюду, не то что в Тель Браноре, — в общем, несколько мелочей, которые так или иначе находятся в почти любом доме. Когда он вернулся, Алианна послала ему вопросительный взгляд, убедилась, что ничего страшного не обнаружилось (ничего, на чем еще можно было бы сбить цену, по ее меркам), и сказала: — Милый, леди Ангалиан согласилась уступить нам дом дешевле! — Намного? — с интересом спросил Урин. Они могли заплатить и начальную цену, но он подозревал, Алианна сбила ее чуть не на треть, — и обнаружил, что почти не ошибся, когда она назвала сумму. Они въехали на следующий день утром. Вещей у них было немного — сумка с юбками и блузками Алианны и еще одна, чуть поменьше, с одеждой Урина (еще уезжая из дома, они решили путешествовать налегке, покупая недостающее). Алианна хихикала, как девчонка, и норовила поцеловать его между разбиранием сумок, они занялись любовью еще до того, как все ее блузки оказались в шкафу. Завтрак они приготовили вместе, а потом Алианна уселась с книгой на заднем дворе, и Урин улегся в траву рядом, поглаживая ее по полному бедру, обтянутому тонкой тканью. Алианна почесала его за ухом, посмеиваясь, и вскоре он задремал под ее рукой снова. Когда он проснулся, она уже не читала — лежала на траве, по-мальчишески подложив руки под голову, и смотрела в небо. Вокруг стояла тишина, невозможная для города, из которого они приехали, и Урин слышал, как где-то в траве стрекочут насекомые, как ветер шелестит в листве, и как ниже по склону струится ручей. — Как хорошо, да? — шепнула Алианна. — Так тихо... — Да, — согласился Урин, улыбнувшись ей и их совпавшим мыслям. Алианна, не глядя, нашла его руку своей, и Урин сжал ее пальцы, осторожно, чтобы не сделать больно. А ночью они услышали плач. Сдавленные всхлипы, похожие на скулеж животного, которое несправедливо ударили, раздались в их спальне, когда они еще не успели уснуть. Урин сел в постели, вглядываясь в темноту. — Что это? — шепотом спросила Алианна, поднимаясь на локте. — Не знаю, — так же шепотом ответил он. — Может, какой-то местный зверь? Я посмотрю. — Я с тобой, — решила Алианна и уселась на кровати, спуская на ковер ноги. Они вышли из спальни, Алианна держала светильник, Урин — кочергу, и снаружи никого не было, между тем, плач слышался совсем рядом, так явственно, словно рядом с ними был кто-то невидимый. Они переглянулись и двинулись к лестнице вниз. Там-то она и была — белесая призрачная фигура, бродящая по дому, слепо ощупывая все вокруг, от нее и исходил скулящий звук. Урин и Алианна остановились одновременно. Потом — он сам не заметил, как это вышло, — Урин сделал шаг в сторону, так что Алианна оказалась за его плечом. Фигура повернула к ним белое узкое лицо. — Нелос? — позвала она. Голос у нее был высокий и девичий, такой же, как плач. — Нет, — одними губами ответил Урин. А потом громче, хрипло: — Нет, нет. Алианна за его плечом вздохнула, и вздох прозвучал как всхлип. — Это Морри! — шепнула она, словно Урин и сам не понял. — Иди наверх, — не поворачиваясь, следя за тянущимся к ним призраком, сказал Урин. — Я пойду следом. Может, выше она не поднимается. — Нелос? — жалобно протянула Морри. Они попятились по лестнице медленно, держась за перила и друг за друга, и призрак Морри тянулся за ними, как подступающая вода, готовая залиться в горло и утопить. — Как же так, — пробормотала Алианна, — как же так, как же так? В ее голосе прозвучало искреннее, почти детское непонимание. Морри остановилась на середине лестницы, словно не в силах идти дальше, и они пробежали верхние ступени, взявшись за руки, как дети, и остановились на площадке, глядя вниз, где призрак колебался в воздухе, как клочок тумана над рекой. — Как же так? — снова спросила Алианна. — О любви их рассказывают легенды, но их самих давно никто не видел, — с усмешкой невпопад отозвался Урин и теперь только почувствовал сквозняк, тянущий по босым ногам. Переступил на месте и сказал: — Пойдем в комнату, Алли. Холодно. Они провели без сна всю ночь, лежа в постели, прижавшись друг к другу, у руки Алианны — светильник, у руки Урина — бесполезная кочерга, они грели озябшие ноги друг о друга и говорили шепотом. Наутро они спустились и начали искать. Алианна находит ее. По запаху, как говорит она потом, содрогаясь. За ящиками, сваленными в подвале (сколько сюда никто не спускался?), в темноте и грязи, Морри лежит мертвой, и то, что от нее осталось, сложно назвать человеком. У нее размозжена голова, а мыши и насекомые съели ее губы и глаза, так что теперь во рту, словно в оскале, белеют зубы. Эта усмешка-оскал, этот взгляд пустых глазниц – первое, что проступает в темноте, когда Алианна отодвигает ящик и отскакивает, отдергивая руки, словно дотронувшись до отвратительного насекомого. Ей бы позвать Урина, но Алианна только немо открывает рот, как рыба, задыхаясь. По спине у нее бегут мурашки, и Алианна вдруг осознает, как же холодно в этом подвале. Она подступает к горе ящиков и кончиками пальцев кое-как стаскивает сверху еще один, на вытянутых руках, стараясь держаться как можно дальше. Дерево сырое и грязное, Алианна отбрасывает ящик в сторону и тянет из кучи следующий. От сырости кожа Морри облезает гниющими лохмотьями, и сквозь них проглядывают кости и потемневшее мясо. На животе остается отпечаток ящика, который на нем стоял, глубоко вдавленный, с проступившей зловонной жидкостью. Ткань влипла в кожу, а один раз Алианна задевает несколько ящиков, и они сыплются ей под ноги, она отскакивает в сторону и думает с омерзением и жалостью одновременно – может быть, нижние испачканы… в Морри. Вытирает мокрые руки о юбку, сглатывает и подступает к ящикам снова. Воздух наполняется вонью все больше, Алианна кашляет, и пару раз ей кажется, что ее стошнит, — больше от запаха, чем от того, что она видит. Она заканчивает разбирать завал ящиков, и, когда то, что она видит, то, что открывалось ей понемногу, складывается в целое, глядит еще мгновение молча, прижав обе руки ко рту. И только потом она хватает воздух ртом и кричит, пронзительно и страшно. Урин прибегает на ее крик, и Алианна все еще продолжает кричать ему в плечо, когда он прижимает ее к себе, и лишь потом крики переходят в рыдания. Они уезжают из страшного дома так быстро, как только могут, едва известив стражу и хозяев, не задержавшись даже, чтобы собрать вещи или забрать деньги, заплаченные за него. Алианна кажется притихшей и словно окоченевшей, что бы Урин ни делал. В конце третьего дня пути они попадают под дождь и кидаются прятаться под большим деревом у дороги. Там, в темноте, пахнущей сырой травой и землей, Алианна прижимается к нему боком, обнимает обеими руками и глубоко, со всхлипом, вздыхает. Выходит так, словно в груди ее лопнул обруч, мешающий ей дышать. *** Данмер, которого прежде звали Нелосом Онмаром, открывает глаза глухой ночью, в городе, который так далек от Пелагиада, что здесь некому его узнать. Воздух влажный и душный, его волосы, его простыня, его кожа — все мокро от пота. Он впервые за много дней вдруг вспоминает Морри — богатую взбалмошную дуру, которой в голову пришло влюбиться в бандита с большой дороги и привести его в свой дом. Данмер, бывший Нелосом, вспоминает, какое глупое, удивленное лицо у нее было, когда он проломил ей череп, — он увидел, пока нес ее вниз. Правда, дурацкое, чего еще она, интересно, ждала, после того, как сама показала ему, где у нее деньги, а потом еще и написала родным, что уезжает "наслаждаться любовью"? Он нес ее, и темные капли крови срывались с ее затылка, окрашивая русые волосы и торчащий край кости, и шлепались на пол, отмечая его путь, после он замыл их, а тряпку швырнул в угол, к Морри. Она упала на подол, между вывернутых ног, и данмер, который прежде был Нелосом, пожалел, что не трахнул Морри до того, как убить. Он вспоминает все это, пока туман, тяжелый и белесый, клубится в углах его комнаты, тянется к кровати, сплетается в белое безглазое лицо, чьи губы съедены мышами, и лицо это склоняется к нему, как для поцелуя. — Нелос, — говорит оно, высокий, девичий, глупый голос, голос Морри, мертвой Морри. — Я нашла тебя, я так рада! И тогда тот, кто был прежде Нелосом Онмаром, и тот, кто вновь стал им теперь, кричит.