Ты - моя жизнь.

Вот опять мы поругались, и на этот раз даже в присутствии моего младшего брата. Ты собравшись в очередной раз крикнул что-то напоследок и вылетел из дома громко хлопнув дверью. Прости, но я не смог разобрать твою последнюю фразу полностью, соображать и пытаться не разревется, не завыть одновременно очень тяжело. Из-за чего мы поругались в этот раз? Сейчас я даже не уверен, все началось с моего замечания по поводу вечно разбросанных тобою вещей, после этого кажется ты и взорвался. Дальше от тебя полетели неприятные высказывания в мою сторону, упоминание совершенно не уместных в данной ситуации моих глупых ошибок, вроде подгоревших омлетов, выбора не того автобуса. Потом ты начал винить себя во всех смертных грехах, но в твоем голосе явно читались намеки на, то что во всем этом виноват именно я. Дальше ты начал говорить о том, что ты якобы никому не нужен, и луче бы тебя вообще не было. Ты говорил это совершенно не замечая моих попыток опровергнуть твои слова, ведь я и в правду нуждаюсь в тебе, так же сильно как твои родители и друзья. Помню твою фразу, где ты прокричал, что нравишься только старым извращенцам, бухим бомжам и уродливым бабам. Эти слова заставили меня задуматься, задуматься о том, кем же считаешь меня ты. Неужели тебе не достаточно моей любви, моего внимания, почему тебя так волнует, кому ты еще нравишься кроме меня. Разве ты не должен считать, что моего внимания тебе должно быть достаточно, раз тоже любишь меня. Теперь я не знаю… Еще сегодня ночью ты говорил, что безумно любишь меня, что я был великолепен пару минут назад во время секса, да… Во время секса… Сейчас мне начало казаться, что я нужен тебе только для этого, а ну да, еще чтобы приносить срочно понадобившиеся тебе вещи, чтобы всюду убирать оставленный тобой беспорядок, и слушать твои рассказы о том, какие все неблагодарные, злые и неправильные… а сейчас я отчетливо вспомнил, что при каждой моей попытке начать разговор ты перебивал меня и заводил тему интересующую только тебя. Только что из дома ушел мой младший брат – Майки. Он сказал что-то о том, что мы вскоре померимся и все наладиться, а у него есть срочные дела, и он увы не может задержаться. Майки… что может быть важнее брата, а ведь лет десять назад мы были лучшими друзьями, спешащими помочь друг другу в любой трудной ситуации. Майки, даже для тебя я стал не нужной обузой, что уж говорить о Фрэнке, о чужом человеке… На глаза снова навернулись слезы, «чужой», но мой милый Фрэнк не может быть для меня чужим, мы же любим друг друга, живем вместе, через сколькое прошли вместе. А что же сейчас, чужие? Это же все было, правда? Или мне приснились все наши прогулки, жаркие, страстные ночи, романтические вечера, слезы радости, все то счастье. Или его просто не было, может, была лишь игра, отношения запутавшихся в жизни людей, нашедших друг в друге поддержку, но никак не любовь. Возможно. Мы уже не раз ругались с тобой, Фрэнки, и каждый раз ты вот так же уходил, а я после истерики, с мыслями, что это все так и должно закончиться, начинал как больной убираться в доме. Зачем? Сам не знаю, может я считаю, что если из дома пропадет весь мусор, то и в жизни все расставится по полочкам? Потом я садился и начинал вспоминать… Я вспоминал нашу встречу, первые поцелуи, скромные улыбки, все самое хорошее, и от этого становилось только хуже. Сначала я приходил к выводу, что недостоин тебя, что ты никогда не любил меня, что я просто привязался к тебе и страдаю по собственной глупости, делая больно и тебе. Потом я успокаивался и мне становилось безразлично абсолютно все. Жить или не жить, любить или ненавидеть, плакать или нет, чувствовать боль или нет, боятся или идти в темноту не страшась будущего, точнее забивая на то каким оно будет, кто в нем будет, буду ли я там. От таких мыслей через некоторое время, в любом случае, начиналась новая истерика, а когда я снова успокаивался, то решал, что все равно не смогу без тебя, что раз ты стал частью моей жизни, то я выдержу все, лишь бы ты был всегда рядом. Я начинал переживать за тебя, все же на улице почти ночь, а ты ушел, мало ли что может случиться, что ты можешь сделать, что с тобой могут сделать. Я неуверенно брал телефон и писал тебе СМС, которое ты возможно не хочешь получать. А когда нажимал кнопку «отправить», то начинал с ужасом ждать твоего ответа, хорошего или плохого. Я начинал винить себя, так как ты винил меня сегодня, во всем, абсолютно во всех смертных грехах. Может именно я заставляю тебя так злиться, может я этого и в правду заслуживаю. Наверное, я действительно являюсь таким дерьмом, что об меня даже ноги вытирать противно. А потом ты или приходил или перезванивал, не редко забывая извинятся, и я прощал тебя, прощал тогда когда ты начинал говорить или просто обнимать меня, хотя чаще всего, я прощал тебя уже только взглянув, только увидев знакомую фигуру, одежду, лицо, которое такое прекрасное даже когда ты плачешь или сердишься. И вот кажется у нас все сразу налаживалось, вот мы вместе, рядом, обнимаемся или держимся за руки, смотрим друг на друга или целуемся, просто находимся в одной комнате. После этого сразу становилось теплей, даже если ты не извинялся за свои ужасные поступки. И какое-то время у нас снова все было хорошо, хорошо до следующей глупой ссоры перерастающейся в глобальную катастрофу. После которой ты снова оставлял меня одного. Знаешь, Фрэнки, после каждой нашей ссоры частичка себя, любви, уверенности, счастья и надежды в нутрии меня умирает. С каждой нашей ссорой я становлюсь менее эмоциональным, радостным, восприимчивым к чему-то светлому, после каждой нашей ссоры мне все больше безразлично жить или умереть. Но думаю, так же ты должен знать, что с каждым твоим «прости», с каждой твоей улыбкой и прикосновением, ты заставляешь меня дышать, жить дальше, жить не для себя, а для тебе моя радость, для тебя мой Бог. P.S. Но Боги тоже способны умирать, любимый. Умирать или из-за убийств, или из-за того что в них перестают верить… Все еще очень сильно любящий и молящийся тебе Джерард… Ты губишь, губишь меня изнутри И спасаешь одновременно. Каждый раз говоря «прости» заставляешь родится Вновь. Детка, детка, вставай, проснись. Я же не хотел ударить тебя, Но по белым пальцам уже струиться Тонкая, красной ниткой кровь…