Интересная особенность

Я кровью плачу за свои ошибки. Время меня ничему не учит. Завтра, как сон, эфемерно и зыбко. День вчерашний — темные тучи. Чего желать и к чему стремиться? Что я — перо или меч разящий? В ливне из слез я живая птица. Прими мою плату за счастье, Спящий!       Это было раннее весеннее утро. За окном сияло ласковое солнце, мокрая и веселая Москва медленно просыпалась. Через открытое окно в обновленный, в стиле High-Tech кабинет врывался не по-зимнему теплый ветер. Сантьяга сидел на подоконнике, всматриваясь в мельтешащие на улице машины и вдыхая сладковатый, пахнущий бензином и тающим снегом воздух. В руках комиссар держал безупречно белую чашечку с безупречно черным кофе. Нав немного отпил из нее и, улыбнувшись, обернулся. На сияющей в лучах утреннего солнца конструкции, которую следовало понимать как стол, сидела девушка. Очень красивая, с длинными прямыми волосами, длинными ресницами и длинными, стройными ножками. Гибкая и сильная, с умным, внимательным взглядом. Эта чела (комиссар никак не мог вспомнить ее имени), как настоящий нав, не любила светлое, но специально для Сантьяги надела короткое бледно-серое платье. Она улыбнулась в ответ. «Именно такой описывал навью на своем сайтике какой-то полубезумный конец… Ммм, с каких пор меня интересует мнение концев?» Взгляд комиссара остановился на ее губах. Красивые, очень приятной формы, они, вопреки ожиданиям, не были красными. По цвету они не отличались от щек или тонкого, чуть вздернутого носа… «Если бы челы были навами, она была бы гаркой. А почему бы и не сделать ее?..» Аркан желаний, так просто… Что-то внутри комиссара удивилось этой бредовой, идее. Сантьяга встал, поставив чашку с кофе на подоконник, и подошел к челе…       Но тут дверь кабинета бесшумно распахнулась, и из полумрака коридора шагнула точно такая же девушка. Глаза Сантьяги удивленно расширились, но, в конце концов, он был гаркой. За мгновенье до того, как метаморф Анна подняла пулемет, заряженный обсидиановыми пулями, комиссар упал под стол, рванув за собой настоящую «навью». Глаза Сантьяги и лежавшей на нем девушки встретились. За решимостью под ее густыми ресницами прятался страх. В следующий миг они бросились в разные стороны, уже в воздухе выхватывая оружие. Звон разбитого стекла и тихий стон где-то слева возвестили, что Анна выбрала «навью». По стене медленно растекалось красное пятно. Несколько капель зловеще застыло на стрелках и черном бриллианте часов. Что-то оборвалось в животе комиссара, но через мгновение он полоснул по горлу не успевшего обернуться метаморфа. На следующем движении катана вошла в спину Анны. Справа, там, где обычно билось ее сердце.       — Комиссар! — в кабинет ворвался Ортега… И упал, разрубленный обсидиановым мечом и спаленный дыханием дракона.       Сантьяга подхватил пулемет Анны как раз вовремя, чтобы расстрелять стоящих перед ним чудов. Все пятеро упали. «Шестеро», — подумал комиссар, чувствуя, как паника ледяными пальцами сдавливает горло. По стене коридора сползал Бога. На темной рубашке почти не было заметно, куда вошли пули.       — Сантьяга! — комиссар выскочил в коридор и в полумраке увидел ласвегасов. Они бежали к нему вниз по лестнице, размахивая какими-то листами. На мгновение Сантьяге показалось, что время остановилось. Будто весь мир сжался вокруг Доминги, в его прошерканных джинсах и растянутом свитере. Сзади, из распахнутой двери логова ласвегасов, лился ослепительный свет. «Он даже не умеет фехтовать», — вдруг подумалось с какой-то жутковатой, щемящей жалостью. «…И их кабинет находится в другом крыле…» — пискнуло подсознание. Но комиссар не заметил, что вообще-то планировка Цитадели сильно отличается от того места, где он находится. Тамир и Доминга рассыпались в пыль — локальный рев левиафана. Сантьяга резко обернулся. За его спиной на площадку поднимались хваны и дочери Журавля. Комиссар кинулся обратно в свой кабинет.       Он отчаянно пытался сотворить хоть какое-нибудь заклятье, но силы не было. Сантьяга потянулся к источникам Нави, но, казалось, все они опустели. В полном отчаянии комиссар прыгнул, разбивая оконное стекло. «Странно», — заметило подсознание, — «ведь именно эта створка была открыта». Воздух вокруг нава заполнился пулями и боевыми заклятьями. Каким-то непостижимым образом ему удалось избежать их всех. Среди вспышек эльфийских стрел боковым зрением комиссар заметил, как где-то слева и внизу сверкнул орлиный шест Яны, рассекая одного из советников.       Последовал удар об асфальт. Сантьяга, гася инерцию, приземлился на корточки. Вокруг образовалась небольшая воронка. Нав быстро огляделся.       Во внутреннем дворе Цитадели творилось нечто ужасное: горели на злом весеннем солнце масаны, падали разрубленные, разорванные и… совершенно беспомощные шасы. Отважные осы, щурясь от яркого света, вели в бой больших, красивых белых крыс. И гибли, даже не приблизившись к рядам врагов…       Время вновь остановилось. Сердце нава билось спокойно. «Где же гарки?» — подумалось вдруг. Но вот они, лежат, все мертвые, на влажном и черном от их крови асфальте. Внутри у Сантьяги было холодно и пусто. Не было даже гнева. Комиссару казалось, что он и сам умер. Умер со всеми ними. «Ничто не потеряно, пока вы живы», — так, кажется, он говорил когда-то Анне. Анна. «Сволочь. Сволочь! Сволочи!!!» Нав почувствовал, как уши заострились, пришла холодная, расчетливая ярость. Видя, как из парадных дверей вытаскивают Князя, с откинутым капюшоном, уродливое лицо все в крови, Сантьяга уже не ощутил того страшного, щемящего чувства. Он развернулся, готовясь бежать…       В лоб ему смотрел пистолет. Его горячее от выстрелов дуло прижалось к холодной, влажной коже нава. Комиссар поднял глаза и встретился взглядом с безразличными карими глазами Кортеса.       Сантьяга медленно сел. По лицу текла неприятная, ледяная капелька пота. Уши были заострены.       Но это был всего лишь сон. Очередной неприятный и неизбежный кошмар. Они посещали его нечасто, порой их не случалось веками. Да и кошмарами эти сны вовсе не были. Раньше Сантьяга пытался найти в них отражение каких-то скрытых страхов, даже пророчества, хоть какой-нибудь смысл… Но ничего этого не было. В кошмарах будто действовал не сам комиссар, а его изображение, картинка, нарисованная чьей-то злой фантазией.       Нав коротко вздохнул и огляделся. Его окружал ласковый, но подозрительно зыбкий мрак собственной спальни. Белые простыни, белая пижама… Комиссар поджал губы. Пробуждение после таких снов всегда было неприятным. Нав подавил желание разломать что-нибудь и медленно выполз из-под одеяла. Вошел в гардеробную, и в самом дальнем ее уголке раскопал предусмотренный как раз для таких случаев халат. Бархатный. Чёрный. Накидывая его на плечи, Сантьяга вышел в коридор, подальше от белизны собственных покоев. Одно комиссар знал о своих странных снах наверняка: после них он как никогда чувствовал себя навом. Вокруг было темно и тихо. Цитадель спала. Не было гадкого весеннего солнца, не было света. Осторожно ступая босыми ногами по черному мрамору пола, Сантьяга пошел, а затем — побежал по лабиринту темных переходов и лестниц. Он даже не притормозил у двери в свой кабинет, не взглянул в сторону, где находилось логово ласвегасов. Комиссар остановился лишь у своей цели: простой черной двери. Двери в апартаменты Князя.       Приоткрыв ее, Сантьяга проскользнул в непроницаемый мрак. Такой родной, такой ласковый… Нав скорее почувствовал, чем увидел силуэт на простом деревянном кресле. Князь, если и заметил его, виду не подал. Комиссар глубоко вздохнул, сел на пол возле своего создателя, прислонил голову к боковине деревянного кресла и закрыл глаза, полностью отдавшись в объятья тьмы, окружавшей его.       Проследив взглядом за знакомой тенью, князь усмехнулся про себя. Утром, вновь став собой, Сантьяга опять начнет искать причины, и как обычно не найдет их. У аватары были странные отношения с Великой Тьмой, она очень любила играть с ним. И сидящий на черном кресле не собирался ничего объяснять своему комиссару. Князь откинул капюшон, закинул ногу на ногу и подпер уродливую голову рукой. В такие ночи он, как никогда, чувствовал себя Сантьягой.