Хэппи-энда не будет?..

      Всё гораздо сложнее, чем можно представить на первый взгляд. Это не первая влюблённость Юрия, но первые отношения: до невозможности болезненные, заставляющие каждый раз переступать через свою гордость и принципы.              Жан-Жак шумный, невоспитанный и постоянно весёлый. От него порой начинает тошнить. С ним невозможно смотреть фильмы, потому что он комментирует почти каждую сцену, невозможно гулять, потому что он привлекает слишком много внимания, и к их прогулке неизменно присоединяется кучка фанаток. На следующий день все социальные сети обязательно пестрят их фотографиями. Юрий терпеть этого не может, ненавидит, когда кто-то вмешивается в его личную жизнь. Да ещё настолько беспардонно.              Отабек не вмешивается. Поэтому Юрию с ним комфортно. Они могут выбраться в какое-нибудь кафе и долго разговаривать. Без балагурства, постоянных сообщений и проверки инстаграма. Отабек вообще редко прикасается к телефону, если они вдвоём. Юрий ценит это и со временем совсем расслабляется рядом, рассказывая уже не только о просмотренных недавно фильмах или прочитанной книге с очередным штампованным сюжетом, которую ему посоветовала Мила, но и о… себе.              Сначала это трудно, потому что Юрий не привык открываться перед людьми. Но с Отабеком всё происходит само собой.              С Жан-Жаком сложнее. С ним приходится преодолеть множество препятствий, чтобы пробиться через вечную стену плоских шуточек и несерьёзных взглядов.              Юрий думает об этом, когда они в очередной раз с Жан-Жаком идут в кино. Фильм — дурацкий. Абсолютно. Но сидеть в мягком кресле и чувствовать тепло плеча Жан-Жака своим приятно, а переплетать пальцы с его, пользуясь темнотой, обнадёживающе. Юрий никогда не был романтиком, не стремился к красивым свиданиям или поцелуям под светом луны, но иногда хочется чего-то большего, хоть чуть-чуть похожего на то, что он видит в кино. Юрий никогда не признается даже себе в этом, но подсознательно тянется и за чужой рукой, поглаживающей тыльную сторону его ладони, и за поцелуями: сначала аккуратными, словно проверяющими реакцию, а потом уже уверенными, почти сшибающими с ног, напрочь лишающими здравого смысла.              — Ничего такой фильм, — заявляет Жан-Жак, когда они выходят из зала. Он доедает последний поп-корн и выкидывает картонный стакан в мусорный бак.              — Отвратительный, — бурчит Юрий, жалея, что потратил на это своё время. Но это был единственный фильм, шедший, когда они оба свободны.              Жан-Жак смеётся, кладёт свою руку ему на плечо и ведёт в сторону кафе.              — Всем не угодишь. Мне понравилось. Пойдём перекусим.              Юрий не закатывает глаза, но очень хочет.              У них разные вкусы во всём: в музыке, в кино, в манере кататься. И в идолах. Жан-Жак считает идолом себя, Юрий — уже никого. Он избавился от кумиров, теперь есть только те, кого он хочет перегнать и показать, кто на самом деле лучший. Жан-Жак смеётся над ним, но тихо, потому что Юрий, когда разговор касается острой темы, вспыхивает моментально.              — Будет у тебя ещё куча медалей. И золотых — большинство, — говорит он ему. — Но не в этот раз. И не когда твой соперник я.              Юрий злится и кипит, буравит его взглядом и хочет ударить. Жан-Жак разводит руками и пожимает плечами.              — У тебя просто недостаточно опыта. Подожди немного.              Он говорит так, словно это прописная истина. И добавляет следом:              — Ты талантливый, я ж не спорю, но на одном таланте далеко не уедешь. Нужны тренировки. И опыт. Больше опыта, чем у тебя есть, чтобы завоевать золото. По крайней мере, в этот раз.              Юрий смотрит на него, долго и мрачно. Жан-Жак отвечает на этот взгляд своим — открытым и даже дружелюбным. Он не желает ему неудачи, просто говорит то, что думает. Юрий знает об этом, но от этого ему не становится спокойнее.              — Ты ведь в курсе, что я тебя ненавижу, да?              Жан-Жак смеётся, треплет его по плечу и прижимает к себе, Юрий ершится, как недовольный кот, но активно не сопротивляется. Слишком редко им удаётся побыть вдвоём без лишних глаз, чтобы отказываться хоть от какого-то тактильного контакта. Жан-Жак поддевает пальцами его подбородок, заставляет посмотреть на себя и целует. Вот просто так, без предупреждения и долгих слов. Целует, мягко прихватывает его губы своими и скользит языком в горячую глубину рта. Юрий поддаётся, отвечает и зарывается пальцами в волосы на его затылке, прижимаясь ближе, отдаваясь сейчас полностью.              По Юрию всегда можно понять, чем он занимался. И как бы он ни пытался скрыть лихорадочный румянец, припухшие губы и блестящие глаза, Отабек знает, что вот буквально несколько минут назад он вжимался в тело Жан-Жака, оставляя ему поцелуй на удачу перед выступлением. Они это называли так, Отабек в курсе. И недовольно поджимает губы.              Он вообще в курсе многих вещей. И внутри у него постоянно скребутся кошки, дерут своими когтями его лёгкие, сердце и глотку, словно заставляя сказать хоть что-то. Хоть как-то образумить Юрия, тонущего в этом болоте с головой.              И ведь Юрий совсем не глупый, нет, просто жутко влюблённый, он видит все недостатки, видит всё дерьмо ситуации, но принимает её такой. Это ужасно раздражает, но Отабек не имеет права вмешиваться.              Он лишь однажды советует, говорит, чтобы Юрий был осторожнее.              — Я и так осторожен. Никто…              — Я не об этом, — качает головой Отабек. — Будь осторожен с самим собой. Иногда можно провалиться, сделав неверный шаг, и назад уже не выбраться.              Юрий сжимает чашку в руках и смотрит в окно. Там горят огни новогоднего города, яркие и праздничные, напоминающие о детстве и о чудесах, в которые Юрий уже давно не верит.              — Я уже давно под землёй.              Отабек вздыхает и тоже переводит взгляд на разноцветный город. Внутри всё сжимается и скручивается, хочет вырваться наружу, хочет взять Юрия, взвалить себе на плечи и отнести туда, где можно его запереть, чтобы он переждал. Потому что рано или поздно всё проходит. Пройдут и эти ненормальные чувства, совершенно сумасшедшее желание быть рядом даже тогда, когда это напоминает почти унижение.              Юрий иногда приходит к нему в гостиничный номер, когда они пересекаются на соревнованиях. Он падает на кровать и включает телевизор, бездумно щёлкая каналы. Отабек садится рядом и потихоньку трогает кончики его волос, гладит их и с трудом удерживается от непоправимых действий.              Он знает, какой Юрий на самом деле ранимый и что эта броня из напускной грубости и наглости страшно надоела ему, что она давит больше той ответственности, взваленной на него страной, тренером и чужими ожиданиями. Отабек знает, что Юрий спит, закусив угол подушки, обнимает её с двух сторон и просыпается от любого шороха. Он нервный и дёрганый, придавленный всевозможными обстоятельствами и загнанный самим собой в тупик.              Отабек впервые замечает следы на его шее и плечах, так ярко выделяющиеся на фоне бледной кожи, когда Юрий заваливается к нему посреди ночи. Он ничего не объясняет, по обыкновению включает телевизор и бездумно пялится в экран. Отабек сидит позади и не может оторвать взгляд от тонкой шеи в широком вырезе футболки, от проступающих позвонков и краснеющих следов на них.              — Тебе хоть понравилось? — не выдерживает он. Почему-то в голосе слышится горечь и немного едкость. Юрий тоже их замечает, оборачивается и сдёргивает с волос резинку. Те падают на плечи, закрывая отметины пришедшего опыта и нового этапа.              Юрию… не понравилось. Он чувствовал себя просто ужасно. Жан-Жак не был груб или напорист, как обычно. Наоборот, он понимающе не спешил, медлил и ждал. Не снимал с него одежду, пока Юрий сам не потянул край футболки вверх. Не дёргал ремень и не лез раньше времени за пояс джинсов.              Но уверенно вёл к логической развязке, плавно опуская Юрия на кровать, оглаживая его бёдра и разводя ноги в стороны. Юрий страшно боялся и даже не скрывал этого, он кусал губы и морщился. И широко распахнул глаза, стоило Жан-Жаку толкнуться внутрь него. Пальцы сжали край кровати, а воздух так и не прошёл в лёгкие. Жан-Жак ждал, внимательно всматривался в его лицо и ждал, когда Юрий медленно кивнёт и разрешит продолжить.              Ему не понравилось, ему было больно и только в самом конце немного приятно. Но Жан-Жак гладил его по спине и плечам, целовал шею и шептал какие-то глупости, которые немного успокаивали. Юрий понимал, что в первый раз вряд ли он вообще сможет получить удовольствие, но ему нравилось внимание Жан-Жака, его едва ли не трепетное отношение к нему и немного подрагивающий голос, тревожно спрашивающий, как он себя чувствовал.              Отвратно, он чувствовал себя отвратно. Но в глубине души радовался, что наконец всё случилось. В следующий раз будет лучше, Юрий был уверен.              Жан-Жак как обычно всё испортил. Юрий вышел из душа и застал его воркующим по телефону. На том конце провода слышался женский голос, и Юрий прекрасно знал, кто это. Та, из-за которой Отабек считает его полным идиотом. Не говорит вслух, но Юрий видит по глазам.              Та, на чью руку Жан-Жак прилюдно надел кольцо.              И он говорит с ней сразу после того, как трахнул его. В первый раз.              Контраст настолько сильный, что Юрий застыл на пороге комнаты, смотрел, как Жан-Жак кивает в ответ на какие-то слова и чертит пальцем на окне незамысловатые узоры. Реальность слишком резко разорвала ночь на две части и заставила содрогнуться от чувства омерзения ко всему этому.              — Извини. Не мог не взять трубку, ты же её знаешь…              Юрий знает и мирится. Но не может смириться сегодня. Именно поэтому он сидит в номере Отабека и буравит взглядом телевизор, ненавидя себя за слабость. За то, что постоянно возвращается обратно.              Жан-Жак его не обманывает, говорит сразу о девушке, о планах, о кольце. Юрий пытается отойти, отступить, но быстро понимает, что влип слишком прочно, чтобы отказаться. И просто терпит, не обращает внимания, делает вид, что так и должно быть.              Он засыпает на самом краю кровати, Отабек сидит ещё несколько минут, разглядывая белую шею, прикрытую волосами. Он тянет руку вперёд, осторожно отбрасывает несколько прядей и останавливает пальцы в миллиметре от отметины Жан-Жака, который даже тут наследил, как будто души и разума ему уже мало.              Отабек думает, что сам бы никогда не позволил себе оставлять следы на теле Юрия, потому что он слишком идеальный, чтобы портить его своим вмешательством.              Его ладонь чуть дрожит, и поэтому пальцы всё-таки касаются кожи. А следом его запястье перехватывает чужая рука, а в лицо впивается горящий и будто бы совсем не сонный взгляд.              — Прости, — тихо говорит Отабек.              Юрий молчит. И хочет встать, но Отабек придерживает его за плечо свободной рукой. И выжидает всего несколько секунд, чтобы собраться и наконец решиться.              Губы у Юрия горячие и сухие.              Неподвижные.              Отабек ждёт пару секунд ответа, но его нет. И он утыкается лбом в изгиб шеи, тяжело дышит и даже не спрашивает — утверждает:              — Ты ведь вернёшься к нему. И снова сделаешь это.              Юрий молчит и не двигается. Он кажется каменным и покрытым изморозью — внутри, не снаружи.              — Почему он? — Отабек впервые задаёт этот вопрос, не выдерживает, считает, что имеет право знать.              — Потому что он честный.              Наверное, это самый правдивый ответ. Жан-Жак позволяет любить себя, любит, как может, в ответ, но при этом не лжёт, что его любовь принадлежит только одному.              Юрий ценит это. Его слишком часто обманывали, чтобы не ценить. И пусть он изо всех сил старается показать, что ему дела нет до невыполненных обещаний, до того, что тренер пытается вылепить из него ещё одного Никифорова, он ценит именно честность по отношению к себе.              Есть ещё что-то, но Юрий не хочет копать слишком глубоко, боясь, что тогда земляной свод обрушится совсем, погребя его под собой навсегда. Он понимает, что рано или поздно это случится, но пока не готов выдёргивать столбы и глотать землю. И без того грязно и мерзко внутри.              — Мне сложно, — шепчет Отабек. Он тоже не лжёт. Ни себе, ни Юрию, но почему-то этого недостаточно, чтобы он стал им.              — И мне, — Юрий гладит его по коротким волосам и смотрит в потолок, думая, что он такой мудак. Что он мучает, отыгрываясь за свои страдания.              Не специально, просто трудно держаться особняком, когда внутри целая вселенная ежедневно распадается на куски и собирается заново, вырывая все жизненно важные органы. Невозможно отказаться от кого-то, кто пустит к себе, не станет задавать вопросов и отдаст пульт от телевизора.              — Прости, — одними губами говорит Юрий, но Отабек понимает, хоть и не видит. И прощает.