Освободи

Первый раз он увидел ее, когда поставил точку в последнем предложении. Писатель положил ручку и почувствовал неуловимое движение за спиной. Он был уже не один в комнате. Мужчина медленно повернулся и замер. Всего в шаге стояла Энн, точно такая же, как на последней странице его книги: ночная рубашка с оборочками доставала чуть ли не до пяток, длинные черные волосы, немного растрепанные, ниспадали на спину. Она стояла без движения, будто фарфоровая кукла с бессмысленным выражением на заплаканном лице. Дыхание перехватило, как завороженный, мужчина не мог оторвать взгляд от хрупкой фигурки своего создания. Он узнал бы ее везде - распознал неповторимое и такое знакомое лицо, каждую деталь ее внешности, писатель знал о ней все. Ведь это он был ее создателем, думая об этом образе вот уже больше года. Писателю не было страшно, он с трудом мог поверить в реальность происходящего. Но вот она, стоит напротив, и это не сон… Где-то внутри зародилось еле заметное, щемящее и сдавливающее сердце чувство радости и бесконечной нежности к этому беззащитному существу. Писатель встал со стула, робко протянул руку, пытаясь коснуться видения, но пальцы нащупали лишь пустоту. - Как это возможно? Взгляд карих глаз ничего не выражал, Энн смотрела сквозь своего создателя, в только ей видимую точку, и в этом взгляде пустых остекленевших глаз жило что-то еще… - Больно, - выдавила девушка, почти не разжимая губ. Писатель рухнул обратно на стул, резким движением спугнув видение. Он огляделся, Энн пропала, будто ее и не было в этой маленькой комнате, заваленной книгами. Книгами был заполнен шкаф и стеллаж, книги лежали даже на полу, сложенные вместе аккуратными стопками. Только на столе не было ничего кроме ручки и законченной рукописи. Лампочка в старом ночнике моргнула, но не погасла. - Я схожу с ума, - вслух произнес писатель, хватаясь за голову, взгляд упал на рукопись. – Зачем ты приходила? – спросил он у листов бумаги. Мужчина откинулся на спинку стула, прислушиваясь к тишине и ожидая ответа. - Сумасшедший, разговариваю с листами бумаги, - пожурил он себя и тут же засмеялся. Где-то зажужжал телефон. Писатель поднялся с места, оглядывая свои владения: - И куда же я его дел? Мобильник нашелся в кармане пиджака, наспех брошенном на одну из стопок книг. - Конечно, издатель, кому еще звонить так поздно? – проворчал писатель и взял трубку. - До тебя не дозвонишься, - донесся раздраженный голос. - А ты уже звонил? - Раз пять, не меньше. - Я дописывал… Ты же знаешь, когда я пишу, то… - Так ты дописал? – перебил его издатель, сменив гнев на милость. - Да, только что. - Наконец-то, я уже думал, что ты никогда не закончишь. Перешли мне на е-мейл, прямо сейчас. Ах, точно, вспомнил, ты же пишешь от руки, когда уже начнешь пользоваться компьютером?! - Я пытался, ты же помнишь… - Такое не забудешь, - издатель засмеялся. – Тогда приноси рукопись мне завтра, в час дня. Придешь? - Конечно. - Вот и славно. До завтра. - Пока, - писатель положил трубку и еще раз бросил взгляд на рукопись, одиноко белеющую на столе, словно остывший труп. После разговора со старым другом воспоминание о видении превратилось во что-то нереальное и зыбкое. Поужинав в одиночестве, наедине со своими мыслями, писатель отправился спать, мечтая отдохнуть перед завтрашней встречей, он не закрывал глаз вот уже вторые сутки, заканчивая книгу. Прежде чем мужчина погасил свет, он увидел белый силуэт, мелькнувший в дверном проеме, ведущем в спальню, но писатель отогнал от себя навязчивые мысли и выключил свет. *** - Больно, - раздалось совсем близко. Писатель огляделся. Он стоял в окружении яркого света, который бил по глазам, заставляя жмуриться. Вокруг не было ничего, кроме этой всепоглощающей белизны. - Больно. - Где ты?! – выкрикнул мужчина. – Я ничего не вижу из-за этого света. Где ты, Энн?! - Больно… Маленькая ладонь легла в руку писателя, и холодные пальчики сжали ее изо всех сил, на которые были способны, мечтая задушить в своих объятиях. В следующее мгновение свет резко погас, ожившая тьма поглотила своего вечного врага. Только вдали виднелся приближающийся пляшущий огонек. - Если бы ты увидел Бога, что сказал бы ему? – послышался тихий голос, а острые ноготки впились в ладонь писателя. В этой кромешной тьме мужчина ощущал присутствие Энн, но совсем не видел ее лица, это было и ни к чему, он и так помнил каждую черточку ее внешности, даже пальчики с аккуратными ноготками, покрытые бежевым лаком. Энн любила бежевый лак. Писатель так решил. - Я не знаю, - выдавил он ответ на ее вопрос. - Люди зовут Его, когда им плохо, когда не остается другой надежды, они ждут чуда, - произнесла девушка, ничего не выражающим, прохладным голосом. - Какое же чудо приготовил для меня ты, мой Бог? Писатель отшатнулся, но рука Энн не позволила отойти далеко. - Я сижу, свесив босые ноги с кровати, пряча лицо в ладонях, и еще я плачу, в этой последней сцене. - Энн… Пляшущий огонек с каждой секундой становился все ближе, уже можно было разглядеть еле заметные очертания чего-то большого, но все еще размытого. До слуха донесся какой-то знакомый грохот. Где-то писатель уже слышал этот пугающий переваливающийся звук, он поймал себя на мысли, что вовсе не хочет, чтобы огонек приближался. Энн озарил тусклый умирающий отсвет, и писатель, наконец, увидел, что за руку его держит ребенок – десятилетняя Энн, повторяющая облик себя на первых страницах романа. - Любишь ли ты меня? – не глядя на него, прошептала она. - Если бы ты знала, как сильно… Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем раздался громкий шелестящий смех. В нем смешалось все жуткое и потустороннее, что когда-либо знал писатель, смех нельзя было назвать человеческим. Энн смеялась в исступлении, буквально подпрыгивая от возбуждения, мертвой хваткой вцепившись в руку создателя. Мужчина не чувствовал боли, но по спине пробежали ледяные мурашки, он больше не мог слышать этот смех, отдаленно напоминающий быстрое перелистывание листов бумаги в толстой книге. И только он решился крикнуть, чтобы она остановила этот раздирающий сердце смех, как Энн сама замолчала, оборвав жуткий звук, словно он и никогда и не жил: - Тебе так просто играть чужими судьбами… - Но ты же плод мой фантазии, персонаж книги. Не живая… - Не живая?!! – выкрикнула Энн, рассвирепев, словно маленький, загнанный в угол волчонок. – Тогда как ты объяснишь все это? Я говорю с тобой. Я пришла в твой мир. Она яростно отбросила его руку, как что-то гадкое и скользкое, отбежала в сторону, встав на неизвестно откуда взявшиеся рельсы. Писатель тут же понял, что это за яркий огонек, приближающийся с неумолимой скоростью, и откуда он помнит этот железный грохочущий звук, сотрясающий землю. - Какую смерть ты приготовил мне, мой Бог?! – продолжала неистовствовать Энн. – Неужели я буду вечность сидеть на кровати и плакать по тому, что уже не вернуть? Создатель всегда бросает тех, кто ему больше не нужен, кто сыграл свою роль. Но у меня есть своя воля! Слышишь?! Бог, у меня есть своя воля! – воздух пронзил новый приступ ранящего смеха, и Энн повалилась на рельсы. - Нет!!! – крик вырвался из самой груди, писатель кинулся к ней, но было уже поздно, на огромной скорости поезд промчался мимо, обдав мужчину холодным ветром. *** Писатель открыл глаза и резко сел. Тело сотрясал мелкий озноб. - Это всего лишь сон, - попытался он унять нервную дрожь, успокаивая себя. Неожиданно мужчина почувствовал легкое прикосновение, шею обвили чьи-то руки. За пиной сидела Энн, уже не маленькая, а привидевшаяся еще вечером - та же ночная рубашка, заплаканное лицо со следами недавно высохших слез, только теперь взгляд карих глаз был вполне осмыслен. - Что тебе нужно? - мужчина попытался освободиться от горячих рук, но девушка не позволила, прижавшись к спине создателя еще крепче, будто пытаясь слиться с ним в одно противоестественное существо. - Освободи меня, - прошептала девушка над самым ухом писателя, он почувствовал обжигающее дыхание на коже, услышал чуть уловимый запах ее духов, а щеке стало щекотно от мягкого локона черных волос, упавшего на лицо. - Я могу дотронуться до тебя, - не верил писатель сам себе. – Но как?.. - Я не знаю. Но разве не ты Бог? Ты захотел, и я пришла. - Я не Бог, - мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь теплом, исходящим от ее тела. - Ты мой Бог. Освободи меня… - Но от чего? – писатель чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо в тусклом свете уличного фонаря, льющего свой свет из окна. - Ты когда-нибудь задумывался, что движет твоими помыслами? Почему выбрал именно этот путь, а не другой? Мужчина покачал головой: - Я так захотел. Энн усмехнулась, опустив глаза. - «Захотел», - повторила она как молитву. – А что ждет меня? Я словно заводная кукла, ты поставил меня на проторенную тобой тропинку и завел механизм. Я иду вперед, зная, что моя жизнь не принадлежит мне. - Но ты часть книги! – не выдержал мужчина. - Вообрази, что и ты часть огромной книги, где не всем персонажам суждено пересечься. Тобой руководит чья-то воля. И в вашем мире это называется «судьбой». Только представь. Хотя, зачем представлять, все на самом деле предрешено, выбор уже давно сделан. Ну что, тебе нравится? - Замолчи, - писатель отстранился, - я не верю в тебя, - он замотал головой. – Тебя здесь не может быть. - Если мой Бог отрекается от меня, тогда что мне делать? – дрогнувшим голосом выдавила Энн, бросившись к писателю. Мужчина откликнулся на этот порыв, инстинктивно обняв девушку, и почувствовал, как под ночной рубашкой от рыданий содрогается ее тело и, что было еще страшнее, словно птица в клетке, бьется созданное им сердце... - Я не знаю, как помочь… Уходи, ты мучаешь меня, - выдохнул он, зажмурившись, а когда открыл глаза, рядом уже никого не было. *** Только под утро писателю удалось забыться тревожным сном. Окончательно проснувшись, он взглянул на часы. - Почти двенадцать! Все, что случилось вчера – просто сон, галлюцинация из-за усталости, - успокоил он себя. – Я слишком много работаю. Мужчина вскочил с кровати, наспех позавтракал, оделся и, не глядя, сунул рукопись в портфель. До встречи оставалось полчаса, нужно было поспешить. Когда писатель хотел открыть дверь, он снова увидел Энн, случайно бросив взгляд на отражение в зеркале. Она тянула к нему руки и беззвучно плакала - босая, все в той же ночной рубашке, со спутанными волосами. Мужчина больше не мог ощущать на себе ее взгляд, скрывающий немую мольбу. Сердце кольнула острая боль. Он резко повернулся, намереваясь покончить с этим раз и навсегда, прогнав ее. Но девушка не позволила ему и рта раскрыть, опередив своего создателя: - Ты же говорил, что любишь меня! Писатель не ожидал этих слов, брошенный упрек был сродни пощечине - в ногах почувствовалась слабость, телу, наоборот, стало нестерпимо жарко. Мужчина разжал руку, и портфель упал на пол. - Больше всех на свете… Ты… мое дитя… мое творение… Энн опустила руки и, кажется, боролась со слезами, душившими ее. - Я ненавижу тебя! – выплюнула девушка. – Ты обрек меня на страдания, создал и отвернулся, когда был нужен, когда я молила о помощи. А сейчас уходишь с рукописью, чтобы о моей боли узнали другие. Ненавижу, – повторила она, растворяясь с каждым произнесенным звуком. Писатель кинулся к девушке, ловя воздух руками, тщетно пытаясь собрать ее в целое существо. - Энн, - он упал на колени, - прости… «Больно», - донесся шепот, будто ветер всколыхнул листы книги, поиграл ими и бросил, улетев к другой, более важной цели. Мужчина обернулся, из портфеля выпала рукопись, и листочки, заполненные убористым почерком, рассыпались по полу… *** - Только что доставили, - медсестра протянула врачу историю болезни. – Устроил пожар в собственной квартире. Разжег костер прямо на полу. Кидал туда по очереди книги, что есть в доме. Представляете? Соседи услышали запах и вызвали пожарных. Психические расстройства раньше не наблюдались, - отрапортовала женщина. – На учете не состоял, до сегодняшнего дня был абсолютно здоров. - Такие патологии порой просто так не выявишь, пока не случится срыв, - поддержал беседу врач. Медсестра кивнула: - Страшно-то как. - Ну-ну, уж Вам ли бояться? Не первый год работаете в психиатрической лечебнице, - доктор ободряюще улыбнулся. – Имя знакомое. Писатель что ли? Медсестра снова кивнула. - Жаль, что так встретились, - мужчина вздохнул. – Я бы автограф взял. Медсестра приподняла одну бровь. - Для жены, - пояснил врач, - она все его книги скупила. Доктор отложил историю болезни: - Ну что ж, пойдемте к нему. Врач и медсестра прошли по длинному безликому коридору и подошли к массивной двери, ведущей к палатам пациентов. Дверь приоткрылась, пропуская людей реальности, и закрылась, не выпустив тайн людей миража.