Маски

      Любовь многолика. И это чувство — самое зловредное, коварное, но в то же время очень внимательное. Ведь оно носит именно ту маску, которую послушно принимает из наших рук.       Любовь Виктора носит хрупкую, полупрозрачную и ажурную, как изрезанный коньками лёд. Да, именно лёд. Часть жизни и морозная крошка в лёгких. В своей любви Виктор идёт по нему осторожными шагами, после — скользит за манящим огоньком в зеркальной глади, парит во вдохновлённом танце и крепко держится за чужую ладонь, чуть меньше его собственной, но всё-таки сильную и надёжную.       И падает. На льду невозможно без падений — ведь они заставляют подниматься и двигаться вперёд. Но иногда это сложно. Иногда кажется, что встать уже нельзя, что родная ладонь — призрачная дымка, её не поймать пальцами. И все рёбра — в осколки, кровь — в замёрзшую воду, дыхание — в хрип. Не подняться, потому что ноги — в кровавые раны, а тело срастается с льдом.       — Давай закончим всё это...       У Юри дрожат пальцы, его улыбка — острый осколок льда. И Виктор падает, как после самого своего первого неудачного четверного прыжка. Только здесь марево боли, она горчит на языке и царапает изнутри ознобом.       — Юри...       Так много вопросов, но на горле — ледяная хватка. Дотянуться до Юри, до его ладони с тем самым кольцом, его кольцом, их кольцом — всего ничего, ведь они сидят так близко друг к другу, но такое простое движение, кажется, рвёт все мышцы.       — Я просто... Я не хочу быть для тебя обузой, ну... Я хочу, чтобы ты сам выбрал, что ты хочешь после всего. Я... Наверное, я, как и все, хочу снова увидеть тебя на льду. Хочу видеть твои победы. Хочу... быть рядом, но...       Пальцы Юри такие холодные под его ладонью. Ободок кольца — и тот теплее, и Виктор вцепляется пальцами в чужое запястье изо всех сил.       Падать на лёд так невыносимо, так жестоко. Видеть, как падает тот, чью ладонь ты всё-таки поймал и держишь крепко-крепко... Это убивает. Кажется, ещё секунда — и это уничтожит, и тебе останется только кашлять кровью вперемешку со льдом.       — Почему ты так хочешь упасть, Юри?.. — выдыхает Виктор и тяжело сползает с подоконника на пол. Колени немного холодит, по шее на спину стекает пара капель воды с волос. Его снова знобит и морозит, но ледяная корка на лёгких тает, трескается паутиной.       Виктор дышит тяжело, прижимается губами к ладони Юри, совсем невесомо целует золотистый ободок и шепчет тихое: «Ну же, вставай...». На самом деле он готов кричать, готов вырвать этот лёд из лёгких. Готов подставить под коньки Юри свою беззащитную грудь, лишь бы только тот поднялся, пусть даже разрезая лезвиями его сердце на куски льда. Выдохнуть на грани сил, что вот он, как верный пёс, у его ног.       — Вставай! — хрипит он, и Юри, всхлипывая, неловко гладит его по щеке. А потом — так тепло и по-родному — треплет макушку. Его особая нежность, и Виктор теряется в ней, как и всегда. Он жмётся щекой к чужому колену и прикрывает глаза. На кожу падает тёплая капля, скользит и пропадает в его лёгкой улыбке.       Его любовь — и мягкая талая вода. Юри ведь уже давно плавит его лёд.       А Виктору всё ещё так боязно к этому привыкнуть. Так неловко и страшно спросить: «Что я могу тебе дать?» — и так невыносимо подумать, что он не может сделать ничего. Что он может только вслепую делать шаг по исцарапанному льду и ломать чужие пальцы своей излишне крепкой хваткой.       Но отпустить эту ладонь — да ни за что. Никогда. И вставать со льда — только вместе.       Может, он пока ещё не знает, как это сказать. Признание — как прыжок наугад, ужас упасть снова сковывает тело. Но Юри крепко обнимает его за плечи и, наклонившись, утыкается носом в макушку с беспомощным: «Прости».       И Виктор без раздумий принимает его протянутую ладонь.       А любовь сдаётся и скидывает все ненужные маски.