Нарушенное правило

Сумерки опустились на город неожиданно, еще какие-то четверть часа назад на них не было и намека. По улице не торопясь, но и не медля шел волшебник, смотря себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Дома его не ждала любимая жена и начинающие осваивать свои силы малыши, нет, но ждал кто-то более ценный именно его, казалось бы, сухому и черствому, сердцу. Точнее, кто-то ценный и странный, спорный довесок, полагающийся к нему в придачу. Уже подходя к подъезду и тихо заходя внутрь, он увидел на лестнице человека стоящего у окна и курившего, облокотившись о стену. — Геллерт. Вижу, он снова выгнал тебя курить из квартиры, — не вопрос, а скорее утверждение, заставило Грин-де-Вальда обернуться и посмотреть на говорившего. — Персиваль. Неужели госпожа президент отпустила, наконец, своего ручного песика домой, — ответил, усмехнувшись, и закончил обмен любезностями Грин-де-Вальд. — Ты же знаешь, как ему не нравится дым. Я просто не хочу злить этого пугливого котеночка, который может показать коготки и сам при этом пораниться. Сказанное прозвучало однозначно на первый взгляд, но Грейвс знал, что Геллерт просто в своей непревзойденной манере проявляет всю накопившуюся за годы одиночества заботу, но не хочет, чтобы этого кто-то заметил. Вздохнув и, кажется, в тысячный раз спросив себя, что он здесь делает, Персиваль наконец-то после тяжелого трудового дня, зашел в дом и сразу же поймал легкое тело, метнувшееся к нему прямо в руки. — Криденс, — тихо выдохнул Грейвс, мягко обнимая за талию прижавшегося к нему Бэрбоуна, и уткнулся носом в изгиб его шеи. Запах до боли родной и невероятно для него приятный, заполнил легкие, едва Персиваль сделал вдох. На миг в его голове промелькнула мысль, что он готов стоять так веками. Криденс прижался к нему еще ближе, хотя это и казалось невозможным, обнял крепче за шею, и, склонив голову к уху, прошептал: — С возвращением... Немного отстранившись, Криденс посмотрел ему в глаза и улыбнулся так, как умел только он. Жадно вглядываясь в любимое лицо, Персиваль не мог не признать, что дико соскучился за день по своему мальчику, и сейчас, наконец, сжимая его в объятиях, он не мог не воплотить преследовавшее его весь день желание. Обхватив родное лицо ладонями, Грейвс плавно приблизился к Криденсу и мягко прижался к его красным губам, постепенно углубляя поцелуй, переходящий из весьма нежного во все более страстный. Криденс немного опешивший от такого напора, все же с удовольствием ответил на неожиданный, но весьма приятный поцелуй. Он тоже очень соскучился по одному из своих любимых мужчин за целый день разлуки. — Неужели начали миловаться без меня? — раздался голос, стоящего в дверном проеме, уже видимо докурившего сигарету, Геллерта. Выглядел тот весьма недовольно, если не сказать уязвлено. — Как нехорошо... Разве вы не помните наш уговор? Выше упомянутая договоренность заставила Персиваля с сожалением отстраниться от Криденса и сжать зубы от досады. Он с трудом помнил, как дал себя уговорить на такое. Все, что памяти удалось сохранить, так это умоляющий взгляд Криденса и его тихий голос, шепчущий едва слышно: — Простите меня, мистер Грейвс... Я люблю вас, но и его тоже... люблю, — за тихими словами, шли еще более тихие и какие-то обреченные всхлипы. Криденс не верил, что его греховные чувства смогут найти отклик в сердце застывшего рядом Персиваля. Негромкие шаги разбили мелодию всхлипов, и Грейвс вздрогнул, когда узнал этот голос: — Неужели твои непоколебимые моральные устои и правила стоят его слез, неужели хоть что-то в этом мире стоит? — нарушил тишину вопрос, заданный на удивление спокойным, не свойственным Геллерту, тоном, без издевки и насмешки. — Я готов смириться с тобой в своей постели ради него. А ты? На что готов ради него ты? Мысли ворохом кружащие в голове Персиваля разом застыли, и решение, все это время тихо прячущееся за ними, показалось на свет: — Да, если это единственный способ, то... Да, я готов... Тот вечер еще эхом отдавался в висках, неприязнь к сделке с собой, о которой ему любезно напомнили не хотела отпускать, но Персиваль уже воспринимал окружающий мир и видел обеспокоенный взгляд Криденса, стоящего перед ним. Его припухшие губы выглядели еще более красными и порочными после поцелуя, и Персиваль поймал себя на том, что уже несколько долгих минут смотрит на них, не в силах оторвать взгляд. — Что-то случилось? Ты выглядишь усталым, — искреннее переживание и участие во взгляде и голосе Криденса, мигом унесли прочь все мрачные чувства и мысли Персиваля, оставляя только удовольствие наконец оказаться дома. — Идемте есть, ужин уже давно готов. А потом ляжем пораньше спать... Сказав это, Криденс повел Персиваля на кухню, иногда оглядываясь на идущего следом Геллерта, будто проверяя, не хочет ли он снова сказать что-то не слишком приятное в адрес своего неофициального соперника. — Может, ты ему еще колыбельную споешь? — не сдержался тот, не сумев простить, урванную Персивалем частичку тепла и ласки. Криденс лишь закатил глаза — к сожалению, его телепатические мольбы не начинать склоку на ровном месте никогда не доходили до адресата. Геллерт же никак не желал униматься: — И с каких пор ложиться так рано — норма? Не знаю как этот поборник морали, а я еще не настолько стар. Выслушав очередной саркастичный, по мнению Грин-де-Вальда комментарий, Персиваль поймал себя на мысли: что Криденс мог найти в этом, иногда ведущим себя как ребенок, человеке? Он видел перед собой лишь неизбежное зло, с которым ему приходилось мириться каждый день. Ответить что-либо на этот выпад он не посчитал нужным и просто продолжил следовать за Криденсом на кухню, надеясь что ситуация затухнет сама собой или ей как всегда поспособствуют. — Геллерт, пожалуйста, не начинай. Ты же обещал, что будешь хоть немного уважать чувства других, а не только свои собственные, — голос Криденса, окрепший и звучащий уверенно, охладил пыл зарвавшегося нарушителя спокойствия. На удивление легко ему удавалось воззвать к лучшей стороне Грин-де-Вальда и только его, казалось, тот слушает и иногда даже прислушивается.

***

Легли они, как и выбрало большинство, пораньше. Под тихий бубнеж Геллерта о несправедливости демократии, они, наконец, затихли, точнее, улеглись каждый на свое место и замерли в нерешительности и ожидании того, кто же начнет первым. Чья горячая ладонь первой дотронулась до обнаженного плеча Криденса, трудно было сказать, как и то, чьи пальцы коснулись подбородка и мягко двинулись вверх, гладя пухлые губы. Оба они, такие разные, не особо задумывающиеся о других, были только здесь, только с ним на удивление ласковыми, в каждом движении без надобности слов, читались их чувства, желания, страхи и опасения. Бэрбоун тихо вздыхал, ощущая легкие касания, выгибаясь в столь любимых руках, и уже давно его не смущало, что их, этих рук — две пары, что губы в один миг ласкающие его рот, могут вдруг оказаться зацеловывающими живот. Криденс тихо застонал, когда кто-то из них мягко поцеловал его в бедро в опасной, но в то же время сладкой, близости от члена. Трудно было удержаться и не податься навстречу, ведь ему так хотелось ощутить эти обветренные жесткие губы на чувствительной головке. Другие же губы ревниво заявили свои права на рот Криденса, утягивая в глубокий поцелуй. Язык хозяйничал в чужом рту так самозабвенно, что ниточка слюны осталась на губах когда они на мгновение прервались, в следующую секунду начав все вновь. Губы, что хозяйничали внизу, наконец, спустились цепочкой из поцелуев дальше, ниже и Криденс почувствовал еле заметный холодок, струящийся по телу, от этих едва ощутимых касаний. Он вновь ненадолго прервал поцелуй, чтобы перевести дыхание и посмотреть вниз. Персивалю нравилось доставлять своему мальчику наслаждение, как нравилось и касаться губами его мягкой кожи и ощущать вкус пота кое-где выступившего от духоты и жара. Язык, что показался буквально на миг, чувственно облизал пересохшие губы, и от этого зрелища Персиваль, хоть и сильно уставший за день на работе, не медля вобрал твердый член Криденса в рот, мерно двигаясь, взмахом второй руки призывая стоящую на тумбочке баночку вазелина. Криденсу трудно сдержать стоны, получив, наконец, долгожданную ласку, ощущая жар чужого рта, умелый язык, сладостно обводящий головку, губы, мягко вбирающие член целиком, до упора. Его рука, не находит себе места, и он зарывается пальцами в волосы Грейвса, мягко тянет за пряди. Если бы кто-то сказал Персивалю, что он будет так старательно доставлять другому мужчине удовольствие, да еще и таким способом, он бы проклял его на месте. Но все меняется, и теперь, ощущая на языке солоноватый вкус смазки, он лишь старается взять глубже, чтобы еще раз услышать полные страстной несдержанности звуки. Подняв вверх глаза, Грейвс увидел, что Грин-де-Вальд ревниво целует Криденса, ловя ртом его стоны и поглаживая одной рукой по груди, пощипывая поочередно соски. Другой же, свободной, негодяй водил по своему истекающему смазкой члену. Трудно не возбудиться, смотря на мечущегося по простыням Криденса и чувствуя ртом его стоны, пусть и зная, что заставляет его стонать другой. Геллерт знал, что он свое получит, наслаждаясь ртом своего трепетного мальчика и мягким язычком, так бойко схватившимся в борьбе с ним. Продолжая ласкать член губами, Персиваль раздвинул колени Криденса одной рукой, пальцами другой зачерпывая смазку, и, легко надавив на сжатое колечко мышц, ввел один внутрь Криденса. Почувствовав давление, Криденс попытался расслабиться, зная, что так будет легче, и тихо выдохнул в губы напротив. Персиваль нежно задвигал пальцем внутри, ощущая шелковистые ребристые стеночки, стараясь нащупать простату. Когда ему это удалось, уже несдерживаемая дрожь пронзила заласканное с двух сторон тело Криденса. Звуки поцелуя оборвались, их сменило его тяжелое дыхание. — Ты долго собрался тянуть? Если так устал, что двигаться не можешь, давай я все сделаю, — недовольно бросил Геллерт, косясь на Персиваля, выпустившего член Криденса изо рта. Ревность, сквозившая в его словах, была столь очевидна и неприкрыта, что все в комнате ощутили ее, но никто ничего не сказал, не считая нужным это обсуждать. — Утром я его уже взял, неужели не помнишь? Можно не осторожничать, а растягивать быстрее. Напоминание об утреннем происшествии вызвало у Персиваля недовольную гримасу, и ему захотелось как следует врезать Геллерту за то, что тот об этом напомнил, но он сдержал себя, решив не начинать это сейчас. Грин-де-Вальд, устав ждать активных действий, опустил руку до этого ласкавшую член, на ягодицы Криденса и коснулся влажного от смазки ануса. Мягко помассировав его и убедившись, что на пальцах достаточно вазелина, Геллерт ввел к уже хозяйничающему внутри пальцу, два своих. Стон, что издал Бэрбоун, заласкал слух обоим, и они, синхронно, не сговариваясь, начали двигаться внутри него, каждый раз проходясь по простате, заставляя Криденса повторять для них свои прекрасные стоны снова и снова. Не в состоянии как-то унять дрожь удовольствия, Криденс принялся сам насаживаться на пальцы, вцепившись в плечи Геллерта. Не в силах вынести такое долго, он умоляюще хнычет: — Хватит, пожалуйста... Я... Не могу... Больше, — сбитое дыхание его чередуется со стонами и мольбами. Персиваль и Геллерт не могут оторвать взглядов от вспотевшего, с волосами разметавшимися по подушке, прикрывшего глаза от наслаждения мальчика. Их мальчика. Хоть они оба и не сразу это признали, но мириться с их нынешней ситуацией было гораздо легче, когда они видели, что обрели взамен потерянной гордости. — Как жаль, что наши правила единственные, что я соблюдаю и никак не могу обойти, — на выдохе, сквозь зубы, сказал Геллерт и вытащил свои пальцы из Криденса, начав гладить его, ставший, кажется, еще более крепким, член. Персиваль, вновь получивший ягодицы Криденса в свое безраздельное пользование, смазав свой давно изнывающий желанием член, плавно вошел. Полученное «большее», о котором Криденс безмолвно молил, буквально выбило воздух из легких, заставляя ловить ртом так необходимый сейчас воздух. Он нетерпеливо повел бедрами, прося продолжать. Получив умоляющий взгляд из-под отросшей челки, Грейвс плавно вошел целиком и замер, уложив дрожащие ноги Криденса себе на бедра. Когда померкший свет перед глазами возвращается, он начинает медленно двигаться, ощущая, как бархатные стенки сильно обхватили его ствол. Персиваль и сам не мог больше сдерживать тихие стоны, больше похожие на хрип или рык загнанного животного. Он попытался отвлечься, чувствуя подступающий оргазм и немного замедлил темп. Его взгляд скользил по стройным ногам Криденса вверх, по плоскому животу и твердым торчащим соскам, красным зацелованным губам и... встретился с взглядом серых глаз. Геллерт, водящий рукой по животу и груди Криденса, иногда спускающийся и поглаживающий его член, смотрел без привычной насмешки, в его взгляде читалось много несвойственных ему чувств, таких, как зависть, голод, гнев, но главенствовало над всеми ними желание, разбавленное чем-то недоступным для понимания затуманенному разуму. — Не думай, что только тебе достанется все сладкое сегодня ночью, — сказал Геллерт и встал на колени, продвигаясь к голове Криденса немного сдвинувшейся с подушки. Вид раскинувшегося на постели тела, заводил неимоверно, и член его дернулся, коснувшись щеки Криденса. — Ты ведь мне поможешь, мальчик мой? Тот, опьяненный удовольствием от неторопливых сильных толчков Персиваля, перевел взгляд на Геллерта и, мягко ему улыбнувшись, сполз головой еще ниже, давая удобнее к себе подступиться. Криденс водит губами по члену, оказавшемуся у него перед лицом, и, когда они становятся достаточно влажными от смазки, вбирает его, помогая себе рукой. Наконец ощутив обволакивающее нежное тепло любимого рта, и чувствуя умелый, знающий все, что ему нравится, язычок, Геллерт не сдержал торжествующего стона. Он, столь жадный до ласк Криденса, всегда мог урвать даже не предназначавшийся ему кусочек десерта в общей неразберихе. Работая языком и двигаясь насколько возможно, Криденс почувствовал, как пальцы Геллерта удивительно ласково зарылись ему в волосы и поддерживают голову, позволяя удобнее двигаться. Учитывая, что своих движений Персиваль не прервал, Криденсу все труднее становилось сосредотачиваться на члене во рту, но он изо всех сил пытался доставить удовольствие, что принимал в дар совсем недавно сам. Чувствуя, что долго он не продержится, Грейвс ускорил темп и сильнее вцепился в бедра Криденса, запоздало поняв, что, должно быть, уже давно изукрасил их синяками. Склоняясь и припадая губами к шее, Персиваль покрыл ее поцелуями, оставляя цепочку из небольших засосов. Когда перед глазами заплясали разноцветные пятна, Грейвс легко прикусил доверчиво подставленную шею и кончил внутрь, ощущая, как между их животами, чуть погодя, тоже разливается тепло, а тело под ним сотрясает оргазменная дрожь. Позволив себе немного полежать так, Персиваль все же нехотя разогнулся и вытащил начавший опадать член, успевая заметить выражение чистого блаженства на лице Грин-де-Вальда, и понимая, что тот только что излился в чужой рот. Чувствуя заполнившую горло сперму, Криденс сглотнул и вытер влажную дорожку, стекающую к подбородку. Его ноги слабо дрожали, и он улыбнулся, когда почувствовал немного теплой спермы Персиваля, вытекающей из него, в то время как вкус Геллерта остался у него на языке. Ему все еще сложно было поверить, что такое возможно — принадлежать сразу двоим, но с каждым единением, физическим или же духовным, он все больше убеждался, что настолько яркие, прекрасные в своей греховности, чувства не могут быть чем-то плохим. — Вот теперь уж точно спокойной ночи, — удовлетворенно шепчет Геллерт, растерявший все желание язвить или насмехаться. Обтерев себя и Криденса призванным со стула полотенцем, он натянул сбившееся к ногам одеяло и укрыл улегшегося посередине щурившегося от истомы Бэрбоуна. — Тебе особое приглашение нужно? Вопрос, заданный на удивление добродушным, даже приятельским тоном, выводит Грейвса из ступора, во время которого он не мог оторвать взгляд от заласканного Криденса. Он лег по другую сторону и накрылся одеялом, обнимая тонкое тело за талию. Ему было странно думать, что раньше этой безумной, но все же ставшей такой родной семьи у него не было, зато теперь, осознавая последствия, он понимал что свою, как он думал в тот момент, ошибку, он готов совершать сколько угодно раз, ведь другого исхода для себя он и желать не мог.