Над Москвой кружится сентябрь.
Бурный танец листьев, под который так и хочется пуститься в пляс, еще не настал, давая москвичам насладиться уходящим августом — еще совсем зеленым, нежным, горячим, шуршащим, таким приторно-сладким — совсем как неудачно приготовленный кофе, из-за которого вновь придется немного опоздать на работу, уезжая на другой конец города в единственное кафе, где его делают почти так, как надо. Ведь какое утро Московия проведет без своего любимого напитка? Да ведь и ей только в радость покататься на своем метро, слушая и тихонько хихикая над старушками, ворчащими, мол, сидит тут такая молодая, места не уступает… На улице — уже сухая трава, желтые листья и та самая зелень, будто цепляющая ушедшее лето свои сочным цветом. Зелень глаз, зелень деревьев, зелень сумок и платьев, в которых щеголяли жительницы столице, даже зелень неба — жаль, только что оно слишком голубое, чтобы быть в цвет остальному миру. Тепло, жарко, холодно, солнечно, пасмурно — погода сменяется слишком быстро даже для бессмертной Московии, и та с удивлением хлопает глазами — куда же можно так спешить, когда лето только-только кончилось?Мир поет.
Толпы людей еще не хлынули в метро — Москва всегда просыпалась в 5 утра, успевая прошмыгнуть до часа-пик. Но девушка уже представляла себе, как тяжело будет попасть к себе, в родимый центр, протискиваясь сквозь тысячи москвичей. Ну и пускай — ведь каждого из них даже в шуме всегда услышишь и с каждым из них всегда найдешь, о чем поговорить — и разве это не чудесно? Знаете, кофе, наверное, самая лучшая мечта — ведь никто не может приготовить его так, как хотелось бы. Кому бы это знать, как не самой Москве, ведь кто как не она побывала почти в каждом кафетерии своего города. Никто из людей не может сделать все идеально. Интересно, а среди городов такой уникум найдется? Московия смеется своим мыслям, ускоряет шаг и поправляет косу, сетуя на недавно потерянную синюю ленту и мгновенно забывая и о ней, и о разлетевшейся прическе, вновь радуясь своему городу. Ведь распущенные волосы после косы — это тоже что-то прекрасное.Все в этом мире прекрасно.
Москва облегченно вздыхает, вылезая из своих чудовищно высоких каблучков — и куда уж вырядилась, знала ведь, куда шла! Каменные мостовые, мягкий ковер листьев, чужие ноги в идеально чистых белых кроссовках, которые всегда так грустно запачкать — ну и как тут ходить на этих башенных шпильках. «Жуть какая, Москва, когда же вы стали так недальновидны?» Московия смеется и кружиться на носках, уже вслух вторя: — Какой кошмар-р-р! Кошмар! И тут же она, почему-то уходит в пение, и жители оглядываются на нее, недоумевая, как же можно так неторопливо идти куда-то в рабочий понедельник. А она думает о своих «детишках» в ответ — как же можно спешить куда-то в такое солнечное… а, нет, пасмурное… или снова солнечное… В общем, в такое волшебное Московское утро! По мостовой неторопливо идет студентка, зорко глядящая на нашу героиню из-под опущенных ресниц. Московия улыбается ей, и вот — грустное выражение лица превратилось в широкую, такую теплую улыбку, кеды перестали натирать и резвее застучали по асфальту, браслеты перестали натирать, а тяжелые конспекты — ха, легкотня! А Москва смеется и поет, подпевая музыке улиц, уже совсем забыв про каблуки, оставленные в одном и дальних переулочков. Ничего, ей позволительно все забывать, ведь весь город — это она, и она — весь город; пропавшими считать можно только те розовые тапочки, что остались у Петербурга. Да и те были бы благополучно забыты, если бы не сам Питер, что изо дня в день доставал столицу с этими крольчатами. Эх, ну и назойливый этот город! А ведь он сегодня приезжает.Надо же, сентябрь!
Московия так заметалась с этими туфельками-тапочками, что и забыть успела, что прошла та беззаботная пора лета, когда времени — вагон, и никаких тебе деловых встреч ни с Питером, ни с дотошным Лондоном, а вместо них болтовня с Тверью и Уфой. Красота! Но всему когда-то приходит конец. И нужно успевать ценить то, что есть — пока оно не улетучилось, буквально как август. На улице, распевая бойкую песню и играя на баяне, сидит дедок. Его и язык не повернется назвать дедушкой — такой бодрый, веселый! А ведь Москва видела его еще совсем парнишкой, когда тот неумело нажимал клавиши пианино и тренькал на скрипке, не подозревая, что его инструмент вот он, перед глазами! И играет он просто так — лишь для того, чтобы налить этот город чудесными звуками. Так хочется бросить ему монетку, да некуда — он ведь не за деньги играет.Москве так гордо становится — за своих москвичей. А москвичам за Москву.
Вот, через дорогу и знакомая кафешка — людей там по утрам немного, и только сонные официанты медленно протирают столы. В здание заходит Московия — и все кругом будто оживает — лица становятся приветливее, снуют туда-сюда работники заведения, и уже через пару минут девушка попивает из незамысловатого картонного стаканчика. Сделав глоток такого же неудачного приторно-сладкого, как и тот домашний кофе, напитка, ей почему-то не становится грустно.А чему тут грустить, когда все прекрасно?