Вы любите меня, мистер Грейвз?

Вы любите меня, мистер Грейвз? С характерным рассекающим воздух свистом острые наконечники плети раскалённым градом рассыпаются по тонкой, испещрённой нежно-голубыми венами коже, а затем отрываются от неё уже окрашенные багряным. Следующий удар сопровождается негромким хлюпаньем проступившей сквозь тонкие порезы крови. Вы любите меня, мистер Грейвз? Персиваль входит в него резко и без подготовки. За пеленой слёз Криденс едва различает серую стену перед собой. С каждым новым толчком, с каждым новым ударом Криденс чувствует, как силы покидают его, но собирая в кулак всё то, что осталось от его воли, он держится, лелея надежду на скорое окончание всех своих мучений. Надежду призрачную и зыбкую. Вы любите меня, мистер Грейвз? Криденс пытается спрятаться за этим вопросом, включает своеобразный защитный механизм, обвивая то, что осталось ещё от тлеющих угольков его души, коконом стекловолокна, не позволяющим насмерть заледенеть в этой комнате, под этими руками, под этой плетью. Бэрбоун пытается убедить себя в благородных помыслах мужчины, в том, что это, должно быть, приятно и правильно, хотя его тело и рассудок рьяно противились столь абсурдной идее. Только так он мог не сойти с ума. Кажется, заметив, что Криденса бьёт крупная дрожь, Персиваль останавливается также внезапно, как и начал терзать его. Он наклоняется, ложась грудью на израненную спину мальчишки, его губы оказываются в нескольких миллиметрах от уха Криденса. Бэрбоун замирает в отчаянной жажде услышать нечто хотя бы отдалённо похожее на ласковые слова, но Персиваль лишь выплёвывает насмешливое: — Что за нелепое ты создание, Криденс? Неужели так трудно хотя бы попытаться получить удовольствие? — Я не могу, — одними губами произносит Криденс, съёживаясь сильнее, отчего сеть порезов на его спине расходится, принимая ещё большее сходство с искусным творением паука. — По всей видимости, ты лишён не только магических способностей, — разочарованно покачал головой Персиваль. Криденс оборачивается, бросая в мужчину затравленный, умоляющий взгляд. Однако Грейвз трактует его по-своему. — Если тебе настолько претит то, что мы делаем, — разводит свободной рукой Грейвз, — то мы можем это прекратить. Честно. Навсегда. В широко распахнутых глазах Бэрбоуна отражается неподдельный ужас. И Персиваль смакует его: не говоря ни слова, он выходит из мальчишки, пуская по его телу болезненную судорогу, разворачивает к себе и размазывает слёзы по его щекам. Затем касается пальцами его дрожащих губ, с силой размыкая их. Зрачки Криденса перемещаются быстро и хаотично, то впиваясь в глаза Персиваля, то в стену напротив, то в пол, то, кажется, того гляди закатятся за веки. Его тело мелко трясётся от отголосков пережитой боли и нервного напряжения, в его голове хаотичные, подобные резиновым мячикам мысли сталкиваются друг с другом, разлетаются и отскакивают от черепной коробки, чтобы встретиться вновь. — Ты хочешь, чтобы я больше никогда не прикасался к тебе? — Грейвз нарушает тишину, прощупывая почву. Стоит только вопросу слететь с языка, как пальцы Персиваля обдаёт сбивчивым дыханием Криденса. Мужчина улыбается и проводит языком по зубам, хищно, как зверь, почуявший страх своей добычи, гордый, что загнал её в угол, что его предположение, по каким точкам следует бить, оказалось верным. С этим пареньком всё всегда было слишком просто. — Или, быть может, хочешь вообще забыть о моём существовании? — приподнял он брови, проверяя его. — Н-нет! Нет, нет… — всхлипывая, горячо шепчет Криденс. — Как Вы можете?.. — Но тогда я и впрямь не понимаю, — Персиваль напустил на своё лицо недоумённо-раздосадованное выражение. — Я ведь предупреждал тебя: это всё, что я смогу дать. Криденс вздрагивает всем телом, зажмуривается до цветных пятен под веками, сжимает зубы так, что сводит челюсти. Неужели это действительно правда? Неужели все объятия, что мистер Грейвз дарил ему тёмными вечерами, когда он задерживался ради него и не возвращался домой в условленный срок, вынужденный стерпеть за непослушание побои матери, были лишь предлогом, стимулом заставить его согласиться на это? Да, его мать не была святой, но боль от плети мистера Грейвза была в сотни раз сильнее, и отнюдь не из-за того, что лупил он остервенело, забываясь, теряясь в собственном наслаждении, а потому что это был он, поклявшийся, что не причинит ему вреда, что поможет выбраться, что защитит его, что… …полюбит. Из груди Криденса вырвались чудом сдерживаемые до этого рыдания. Он заскулил раненым волчонком, угодившим в капкан, постепенно осознавая, что так и есть: маленький затравленный зверёк, неосмотрительно блуждавший по полным опасностей каменным джунглям Нью Йорка напоролся на выставленную умелым охотником ловушку. Хватит ли у него мужества отгрызть себе лапу, чтобы спастись, или же он позволит выпотрошить себя и приготовить на вертеле? — Мальчик мой… Взгляд Персиваля тут же вновь становится мягким и участливым. Почему, почему он такой лишь когда ему, Криденсу, так нестерпимо больно? На мгновение Криденсу чудится, что он ощущает в себе столь необъятную внутреннюю мощь, что стоит ему лишь пожелать, как эта живая, одушевлённая чернота внутри него вырвется наружу и выместит на мистере Грейвзе всю ненависть за неоправданные надежды и несдержанные обещания. — Не нужно слёз, мой милый, ты ведь знал на что шёл, — Персиваль мягко целует Криденса в лоб. Его голос одновременно умиротворяет обиду и ярость и вызывает в душе Криденса новую бурю из чувств по сути своей прямо противоположных: эти нежные, сочувствующие интонации взывают к его привязанности и вере в лучшее будущее. В будущее в ином мире. В будущее рядом с мистером Грейвзом. И Криденс снова позволяет заманить себя в эту западню, не в силах бороться против этого человека. Не из каждой западни можно найти выход. Не из каждой западни ты желаешь найти выход. Пальцы Персиваля мозолистые и грубые, но для Криденса ощущение контакта с его кожей подобно прикосновению крыла ангела. Он блаженно прикрывает глаза, когда Грейвз сцеловывает кровь с рубцов на его спине, залечивая их, снимая боль. Кто этот человек? Куда делся тот, что глумился над ним? Кто из них настоящий? Станет ли мистер Грейвз снова принуждать его или же навсегда отложит свою плеть? А если такова цена за любовь Персиваля, готов ли он платить её?.. Криденсу было сейчас так хорошо, что потоки сомнения потонули в стремлении получить как можно больше, пока мистер Грейвз снова стал тем собой, который покровительственно касался его на улицах под покровом тьмы. И он действительно прежний: мужчина смотрит на него совершенно другими глазами, будто не встречал никогда раньше, будто эти раны — откровение, и всё шепчет «прости… прости… прости…». Но это не то, что хочет услышать Криденс. Мальчишка вновь задаётся вопросом, пульсировавшим в его мозгу всё то время, пока Персиваль зверствовал над ним. В тот момент он был его внутренней бронёй, теперь же это походило на правду. Криденс снова дрожал, но на этот раз от сладостного предвкушения. Он простит ему всё, он вновь увидит в нём своего защитника, он… Губы мистера Грейвза почти накрывают его, но Бэрбоун чуть отстраняется. — Вы любите меня, мистер Грейвз? Скажите, что любите, — он, наконец, озвучивает терзавший его вопрос, вкладывая в него всё своё жалкое существо, надеясь, что Персиваль придаст ему сил, придаст смысл его жизни. По лицу Грейвза невозможно ничего прочесть. — Ты и сам знаешь. С ловкостью прирождённого фехтовальщика отбивая атаки здравого смысла, Криденс обвивает шею Грейвза и отдаётся своему первому поцелую. Мысленно он затирает невидимым ластиком слова этого уклончивого ответа в своей памяти, заменяя их на односложное жирное ДА. И верит ему.