немного об опасности выдирания фраз из контекста.

- А знаешь, - вдруг задумчиво начала она, - в паре всегда есть тот, кто любит другого сильнее. Их тела утопали в подушках, укутаны они были в один плед, а ноги были одним невозможным переплетением. – Бегбедер писал: «Те, кто любят всего сильней, никогда не будут любить взаимно». Да, я сейчас безжалостно вырываю фразу из контекста, но ее можно рассмотреть с двух сторон – или эта любовь не может быть взаимной по величине отдаваемого чувства, или этим людям просто хватает своей любви с головой и в ответном трепете они не нуждаются, такие вот фантазеры-романтики. На нее часто накатывали приступы философской мысли – также часто, как и легкомыслие овладевало ею. Ему не оставалось сказать ничего кроме: «Обожаю, когда ты начинаешь кидаться цитатами». - Ах, вот как? – почти восторженно выдохнула она. – Тогда как тебе такая мысль Гессе, что нас привлекают те, кто является нашими зеркалами? Раз мы зеркала друг друга, в чем я не сомневаюсь, можем ли мы любить друг друга одинаково? Кто из нас любит другого больше, а? Она впервые столь смело рассуждала о любви так решительно и откровенно, словно не о едва уловимой мелодии души, переходящей в ультразвук, а о скале, которая простояла и еще простоит не одну тысячу лет. Бесспорно, любовь может быть и скалой, но в случае наших героев это была бессловесная мелодия вздохов. Вот и сейчас он вздохнул, умерев внутри уже который раз, находясь рядом с ней, и не ответил ничего, лишь крепче сжал ее руку. - Да, я знаю, почему ты молчишь. Ненавижу монологи, но сегодня он мне необходим, потерпи. Просто мне так не хотелось бы стать той, кто любит меньше. Да и той, что больше, тоже. В первом случае я испытывала бы стыд, во втором – боязнь вызвать стыд. И с этого дня сомнения стали точить ее сердце и разум, порой откровенно накидываясь на добычу. Да, он ценит ее, любит. Но говорил ли он это когда-нибудь? Разве открывал он ей свое сердце так часто, как она ему? Да, в этом не было необходимости из-за их совершенно необыкновенной телепатической связи, позволявшей чувствовать любые изменения в настроении другого - да и знали они друг о друге, собственно, не из разговоров, а благодаря мосту сознаний. Но разве стремился он к ней так, как она к нему? Однажды сомнения взяли вверх и сердце сдалось. Очнулась она уже на холодной койке в больнице. Равномерно пищал какой-то аппарат, трубки тянулись, казалось, отовсюду, присоединяясь к ней. Повернув голову, она увидела на соседней койке его, спящего, положив руку под голову. В ней рос комок теплый комок жалости, трепета и стыда. Очень сильного стыда. На тумбочке рядом покоилась книга, явно принесенная им, открытая на определенном развороте, где был выделен карандашом целый абзац. Она пробежала глазами выделенные строки и нервно рассмеялась. «И она рассказала мне о юноше, влюбленном в звезду. Он стоял у моря, простирал руки и взывал к звезде, он мечтал о ней и обращал к ней свои мысли. Но он знал или полагал, что знает: человек не может обнять звезду. Он считал, что это его судьба — любить светило без надежды на исполнение желания, и на этой мысли построил всю свою жизнь как поэму о покорности судьбе и немом, непрестанном страдании, которое сделает его лучше и чище. Но все его помыслы были направлены на звезду. Однажды он снова стоял ночью у моря, на высоком утесе, и смотрел на звезду, и сгорал от любви к ней. И в миг величайшей тоски он сделал прыжок и ринулся в пустоту, навстречу звезде. Но в самый миг прыжка он подумал c быстротой молнии: это же невозможно! И тут он упал на берег и разбился. Он не умел любить. Если бы в тот миг, когда он прыгнул, у него нашлась душевная сила твердо и непреклонно поверить в исполнение желания, он бы взлетел и соединился со звездой». Это были строки из «Демиана», ее любимого Гессе. Не раз именно эта история про звезду заставляла ее проводить ночь без сна. И сейчас она лишь больше распалила ее стыд. В глазах снова все потемнело и веки сомкнулись. Ах, сердце, сердце… *** На аккуратном холмике лежало нескончаемое количество цветов, так, что земли было не видно. Весна цвела и пахла, солнце било в глаза. Она, запахнувшись в пальто, стояла уже не один час, не в силах оторвать взгляда от его последнего пристанища. Сердце больше не болело, в нем не было сомнений. В ней билось другое сердце, такое чистое и полное бесконечной любви ко всему. И к ней. Это сердце не могло стыдиться своих чувств, как не могло и обвинять ее. - Да, - вдруг на вдохе шепнула она. – Все-таки ты любил сильнее. *** «Любовь прекраснее, когда она невозможна, самая абсолютная любовь не бывает взаимной». Теперь, когда в них билось одно на двоих сердце, они достигли абсолюта.