Моя госпожа

Когда я тебя увидел, мне показалось, на дно Ямы опустилось солнце - столь яркими были твои глаза. Ясные, голубые и такие доверчивые в обрамлении мягких ресниц. Я хотел защищать тебя, чтобы твой взгляд как можно дольше оставался таким же по-детски наивным. Но кадар*, как всегда, решил все за нас — бунт в той тюрьме, джаннахам*, что перевернул всю нашу жизнь и связал ее воедино. Я, уже тогда мечтавший прикоснуться к твоей гладкой коже, не знавшей света, вкусить твой нежный цветок, и сдержавший себя в страхе потерять твое доверие, просто не мог поступить иначе. Ты должна была выжить. Пусть вдали от меня, но и вдали от этого кошмара. А помнишь..? Нет, конечно, это не сохранилось у тебя в памяти. В тот день надзиратели в очередной раз наведались к твоей матери - о, она была у них популярна. Разум их был замутнен кифом*, что беспечно тянули они из длинных трубок, заставляя тебя глотать едкий дым, от которого окружающий мир превращался в безобразные кляксы тьмы. А потом ты прибежала ко мне. Вся горячая от липкого пота, с блеском в глазах и тяжелым дыханием. Я испугался в тот момент, что ты заболела – в тот год жизни многих забрала лихорадка, но нет. Ты упала ко мне на колени и обняла за шею, хабибати*. Твое судорожное дыхание касалось моей шеи, заставляя меня дрожать, как в самую холодную ночь в пустыне. Я просто не понимал, что я делаю, эмира*, нет мне прощения! Но я просто не мог не прижать тебя к себе ещё сильнее, поддавшись гнусному искушению. И ты... ты сама меня поцеловала, в том нет моей вины. Твои горячие губы скользнули по моим, в требовательном отчаянии оставляя влажный след. Аурат* мой обожгло, точно его коснулись проклятые Аллахом языки джахима*, а я обнаглел настолько, что поцеловал тебя ещё сильнее, сдавливая в объятьях с такой силой, что мне показалось – еще немного, и твои кости сломаются под моим напором. Ты совсем не понимала, зачем я засовываю язык тебе в рот, и чуть не прикусила его. А моя рука уже была под слоем всех этих лохмотьев, что ты носила, развязав веревку, опоясывающую бедра. У тебя тогда совсем не было груди, только мягкие темные ареолы сосков, что я гладил, погибая от осознания вседозволенности, пока, одурманенная наркотиком, ты подчинялась моим страстным ласкам. Твоя по-детски нежная кожа, усеянная полосками шрамов и ссадин, сводила меня с ума. Подчиняясь безумному порыву, я раздвинул твои ягодицы, задевая пальцами вход, оскверняя тебя, хабибати, и отдавая свою проклятую душу в когти Иблиса*. Твоя неискушенная плоть оставалась равнодушной к моим отчаянным попыткам, и это отрезвило меня. Осознание того, как близок был я к греху, вынудило меня тут же отстраниться. Ты уснула в моих объятьях, а я больше не смел прикасаться к тебе, эмира. А потом начался бунт. В тот день я дрался за тебя так, как никогда в жизни не дрался за свою никчемную жизнь. Это было настоящее отчаяние. Если бы я не смог тебе помочь, моя жизнь оборвалась бы в тот же миг. Но хвала Аллаху, ты смогла, ты выбралась. Ты свободна. Твой образ – устремившейся в Джаннат* птицы, я хранил в сердце все это время. Он был там, когда на мне рвали одежду. Когда чужие руки ломали мне кости. Когда мой рот был полон соленого вкуса крови от выбитых зубов. Когда перед глазами плыли разноцветные круги от сломанной челюсти. И даже когда весь мир померк после того, как мне в лицо кинули тяжелый камень. Твой образ, надежда на твою безопасность помогли мне, когда я очнулся неделю спустя с раздробленной нижней половиной лица, без возможности нормально дышать, не испытывая боли. Рана, превратившей лицо в кровоточащий комок мяса, покрывавшийся смердящим гноем каждый день, была ничтожной по сравнению с тревогой за тебя, моя госпожа. Было ли это платой за твою свободу, твое Вознесение, либо же цена за тот грех, что совершил я, оскверняя тебя, мне неведомо. Я бы не выжил, но я бы умер счастливым, ведь ты спаслась. И совсем не обязательно было спускаться обратно за мной и придумывать это устрашающее приспособление, что впивается в мое лицо, пронизывая плоть и срастаясь с ней, чтобы спасти меня, твоего преданного слугу. Этот чужеродный предмет вызывает во мне боль, которую не в силах заглушить опиум, а перед глазами всегда пылают искры гнева. Но я терплю, как любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Вся моя жизнь - служение тебе. Иншаллах*. _____________________________________________ Кадар - в арабском языке это слово означает «решение», «приговор», «предел чего-либо», а также «размер», «величина», «степень», «достоинство», «мера»; «предопределение», «рок», «судьба». Вера в предопределение является одним из столпов ислама, который обязателен для всех мусульман, так как все явления в мироздании происходят по замыслу Творца. Джаннахам – Ад (араб.). Киф – марокканский гашиш. Хабибати – моя милая (араб.). Эмира – принцесса (араб.). Аурат - срамная часть человеческого тела, которую повелено скрывать. Джахим – адское пламя. Иблис – Дьявол. Джаннат – Рай (араб.). Иншаллах – «на все воля Аллаха» (араб.).