Victorae non arbitrare

— Я же тебе как отец, — сурово говорит Райс, когда Джесси впервые пытается его поцеловать. Он вынашивал это непомерно тяжёлое желание слишком долго и просто не смог больше терпеть, поддавшись вихревому порыву. Просто в какие-то моменты Гэбриел становится слишком привлекателен для того, чтобы думать о мелочах вроде этого маленького факта. У МакКри до смешного неловкая поза: он стоит на цыпочках, держась обеими руками за чужой пояс (если он опустит ладони ниже, то сможет нащупать косточки таза, а если ещё ниже…), приоткрыв влажные губы и едва ли не касаясь носом его щеки. Гэбриел же, в свою очередь, остаётся невозмутимым, как статуя, и только его тёмные-тёмные манящие глаза излучают непоколебимое убеждение. Ему не надо действий, чтобы Джесси его слушался. Только в самых экстренных случаях. — Хватит дурить, — произносит Райс мягко, но настойчиво, ибо только так и можно обращаться с обычно беспрекословными детьми. Внутри у ковбоя всё мгновенно окисляется от обиды, но он всё равно покорно убирает пальцы и отстраняется, надвинув шляпу и отгородившись ею от всего несправедливого мира. Он счастлив, что теперь у него есть близкий человек. Он проклинает мироздание, что человек этот ему слишком близок. И принципиален. — Я же тебе как отец, — спокойно замечает Гэбриел, когда Джесси садится на край его стола, словно секретарша восьмидесятых, и расстёгивает на рубашке три пуговицы из пяти. Начальнику хватает одного косого взгляда, чтобы разгадать истинные намерения своего подопечного — и снова их проигнорировать. Начальник разбирает какие-то документы, письма от ООН, резюме новых агентов Овервотча и прочую неинтересную ерунду, которой в Блэквотче заморачивались на порядок меньше. Сейчас, в этом просторном светлом кабинете Райс выглядит в меру уставшим, но умиротворённым. Наверное, хорошо иногда посидеть на месте после череды тяжёлых миссий… Ковбой цокает языком, выхватывая у бойца из пальцев очередной лист бумаги (господи, да кому теперь нужна бумага!) и мельком просматривает очередное описание перспективного агента, который при большой удаче будет направлен в более локальные подразделения организации по месту жительства. Странно, но в Овервотче почти не бывает его сверстников. Есть исключения, но до них Джесси нет абсолютно никакого дела. — А что насчёт того японца, с которым ты переписываешься? — осторожно интересуется Гэбриел. — Я, конечно, не хочу лезть в твои личные дела, но, по-моему, вы с ним неплохо ладите. МакКри беспечно машет рукой и говорит, что это ни о чём, и что Хандзо — совершенно не его тип. А ещё Шимада-старший вот уже год трахается с младшим братом, наплевав на все предрассудки и просто поддавшись жгучим чувствам… Но об этом, конечно, Джесси умалчивает. Пока что. — Я же тебе как отец, — терпеливо напоминает Гэбриел, когда во время тренировки Джесси совершенно неприлично трётся об него бёдрами. Ну, что он может поделать со своей откровенной молодостью, бьющей ключом, откуда можно и откуда нельзя? С тех пор как он узнал этот подлый приём, желание драться с наставником каждый день возросло до немыслимых масштабов. Ковбой искренне убеждал себя и Райса, что хочет вырасти достойным приемником солдата, способным держать удар, и это наполовину — нет, на все сто процентов — истинная правда, потому что другие мотивы хоть и важны, но при финальном подсчёте их можно не учитывать. Они вместе лежат на мате, разгорячённые от борьбы, все в ссадинах и синяках от метких ударов. Босс смотрит на подопечного со всей строгостью, приподнявшись на руках и коленях, чтобы не раздавить отпрыска своим немалым весом, а тот в ответ довольно щурится и тяжёло дышит. Нет, решительно пора заканчивать этот цирк, ну ей богу. Райс поднимается слишком резко, словно отшатываясь от чего-то опасного, и топает в сторону раздевалки. Джесси садится, сгибая колени, и в его глазах неожиданно сверкает горькая сталь. Наверное, нечестно красть чужие приёмы, подсмотренные у самого помощника командира, но если ничего другого не остаётся? — Джек не любит тебя, — нож летит тихо и попадает в цель, потому что Гэбриел останавливается, словно большая грозовая туча. — Ты для него просто отличный друг и самый надёжный товарищ. Он любит Циглер. И хочет Циглер. И знаешь, что? Мне тоже знакомо это отчаяние. Даже очень. Нет, Райс не позволяет себе злиться. Не позволяет себе проявлять лишних эмоций. Никаких эмоций, если быть честным. Только не снаружи. Он уходит, чтобы встретиться с Джесси через полчаса так, словно между ними не было этого короткого диалога, изменившего всё раз и навсегда. — Я же тебе как… ох, ты ж мелкий наглый засра… Такая вариация знакомой фразы нравится Джесси куда больше исходника. Он улыбается с видом полноправного превосходства, медленно расстёгивая чужую ширинку и чувствуя под молнией то самое, чего он так давно требовал. Сложно сказать, что у Гэбриела творится с физиономией: там намешано столько всего — смятение, протест, отеческий гнев, нетерпение — что МакКри просто ныряет лицом в его пах, развратно лаская его член губами через непозволительно тонкое бельё. Он знает, каким великолепием владеет его начальник, и теперь хочет растянуть момент, чтобы получить всё сполна и без остатка. Райс дёргается под ним, не в силах вырвать связанные руки и находясь в абсолютно беспомощном положении. Вот научил на свою голову оперативника, чёрт подери! И что прикажете делать? Да, в общем-то, ничего, мысленно отвечает ему ковбой, когда из трусов появляется полностью вставший член с пульсирующей головкой и прозрачной капелькой смазки на тёмной вершинке. Раньше надо было думать о том, что недооценивать соперника — это дурная привычка. — Даже не думай, — Гэбриел ещё пытается выглядеть угрожающе и авторитетно, чем вызывает у подопечного скептичный смешок. Мягкие влажные губы накрывают Райса, опускаются ниже, плотно смыкаясь на твёрдой плоти — и боец понимает, что стремительно проигрывает этот раунд. Джесси не умеет профессионально делать минеты, но старается так исправно, что вырывает у босса сдавленный стон, торопясь закрепить свою победу. Вид того, как МакКри с упоением отсасывает ему, не вынимая члена изо рта и изредка посматривая в чужие глаза, вызывает у помощника командира двойственные ощущения грязной неправильности и сладкой похоти. Твою же мать, а этот гадёныш умеет добиваться своего, раз так терпеливо выжидал подходящего момента! Райс ещё пытается контролировать себя, чтобы не начать бездумно трахать отпрыска (!) прямо в алые припухшие губы, но пацан диктует свои условия. Упругий язык вдруг исчезает — и боец открывает глаза, чтобы увидеть, как Джесси звенит пряжкой ремня, скидывая всё, что надето ниже пояса. Его собственный ствол гордо выступал вперёд, показывая, насколько он хочет обжигающей близости с… — Испорченный наглый мальчишка, — хрипит Гэбриел, опираясь на остатки своего здравого смысла, в то время как холодный воздух дразнил и изнурял его распалённую плоть. — Нравится соблазнять собственного отца, да? — Безумно, — кивают ему в ответ, неторопливо усаживаясь сверху и оглаживая ладонями грудь, попутно задевая соски. — Но если тебе это не нравится, попробуй сбросить меня отсюда. Получиться не получится, но зато испытаешь… массу… всяческих ощущений… Райс шумно сглатывает и не очень прилично ругается, чувствуя, как головка проскальзывает в уже растянутое отверстие. Кажется, его ждёт очень аморальная, но донельзя завидная участь быть объезженным до отключки. Но если МакКри этого так отчаянно хочет… что ж, победителей не судят, но боец отчего-то совсем не чувствует себя проигравшим.