devotion plus madness

Запутался. Швырнул мозг на другой берег реки, а сам прыгнул в воду с надеждой на то, что сможет избавиться от приторной смеси чувств и мыслей. Его убивают счастье прохожих и вкус ванили во рту, но больше всего — дурацкое приевшееся равнодушие. Джину не умеет плавать и жить, поэтому на контакт с людьми он редко выходит. Ему нравятся фиолетовые стены в его комнате, и он презирает зеленую кухню. Есть еще фантики в углу, которые совсем скоро перестанут быть элементом декора и начнут жить собственной жизнью. Есть забитый депрессивный плейлист и четвертый дневник серого цвета со страницами в линейку. «Мне нравятся руки людей. Худых людей, потому что на них видны костяшки и вены. Мне нравятся вены. Только не мои, там шрамы. Мне нравятся шрамы, но мои уродливые. Я их прячу». Запах зеленого чая вырывает из памяти моменты, которые лет пятнадцать висят на волоске и попросту занимают место, но это волнует всего лишь никого, потому что новая информация поступает в байтах. Так ничтожно живут только золотые рыбки и Джину. Четные числа ему совсем не по душе, потому что четно равно идеально, а идеально равно скучно, и на это жаль чернил и страниц. Он не потратит ни одной строки на рассказ о десяти красивых уличных фонарях или о двух клумбах у двери подъезда. Ни одна страница не узнает о дожде, потому что нельзя сосчитать капли, зато ему так нравится писать о Луне — она одна. Звуки биения сердца совсем недавно стали его любимой мелодией. Под них можно лежать на кровати, застеленной белой простыней, сложив руки на груди, а потом открыть глаза и увидеть старый потолок. А потом снова закрыть и думать. «Почему кто-то важен, а кто-то нет? Зачем я существую? И почему зебры называются зебрами, а не леопардами? Кто придумал языки и непонимание? Я смогу стать значимым? Что случится со мной после смерти?» И сколько бы он времени на раздумья не потратил, с каждым сеансом вопросов становится все больше, а количество ответов по-прежнему минус один. И каждый раз у него кружится голова, будто алкоголь заменил половину мозговых клеток, но Джину пьянеет только от одного. Сны он записывает в конце дневника, потому что иначе они испортили бы картину. Ему ничего хорошего не снится: зонты с острыми концами, люди с паршивыми характерами, улицы с разбитыми фонарями. На каждый серый сон он выделяет пять строк и три минуты из хранилища свободного времени — ровно столько ему не жаль. По личному мнению Джину, любовь живет до первого осколка льда в отношениях. Температура его личной зависимости — -83°C, и для него это слишком жарко. Человек из соседней квартиры понятия не имеет, что является чьим-то миром — недостигаемым миром в стеклянной коробке под напряжением. Да и сам этот мир — хрустальная ваза, завернутая в белоснежную атласную ткань и потрепанную джинсовую куртку. Хрустальная ваза любит играть на своей гитаре и сочинять песни для каждой новой любимой девушки. У Джину никогда не будет песни. *** Сегодня слишком холодно для посиделок на балконе, но только так можно в очередной раз услышать, как сосед сочиняет новую песню, как его сердце, от которого сегодня отвалился еще один осколок, заливает кровью мозг, и тот придумывает безумные строчки о боли. И так хочется ворваться в соседнюю квартиру, схватить безнадежного Сынюна за руки и пообещать, что он больше никогда не напишет ни единой грустной песни. Если бы можно было хоть на секунду забраться под кожу Сынюна и навеки там остаться, то Джину согласился бы безоговорочно. Только так он мог бы чувствовать сердцебиение единственного значимого человека, которому он в жизни ни слова не сказал. Соседняя квартира — слишком далеко, слова приветствия — слишком сложно. И ведь вместо того, чтобы рисовать никому не нужные портреты по памяти, можно было найти сто два предлога для знакомства, но это кажется настолько опасным, что Джину срывается с места и мечется по дому в поисках карандашей и альбома, чтобы снова вернуться на балкон и рисовать музыку Сынюна. Звуки, которым на несколько минут удалось успокоить Джину, неожиданно обрываются, и рисунок летит к чертям. Было бы неплохо жить свободно и забить на проблемы в своей голове, но это уже стало зависимостью. — Ты больной, — говорит единственный человек, которому не наплевать. — Он ведь даже не знает, что ты есть. — Зато я знаю, что он… Почти каждый день Мино приходит с работы и видит, как его друг медленно убивает себя одним из самых искусных способов. Ему жаль, что из-за какого-то человека Джину так и не реализует себя в этой жизни, не позволит ничему хорошему с собой случиться. Он ведь понятия не имеет, что на улице давно уже лето, ведь у него в голове дождливая неизлечимая осень. — Завари мне чай. Обычная просьба, которую Мино слышит каждый день, но именно эти три ничтожных слова заставляют его чувствовать себя вечным номером два в жизни Джину. Тот даже не заметил бы, приди он на несколько часов позже, потому что Кан Сынюн всегда и в каждой вселенной будет важнее. Мино уже начинает ненавидеть струны гитары, грустные глаза друга и процесс заварки чая. *** Через полтора месяца Джину будто переклинило. Никакого больше зеленого чая — и все мысли по полкам. Теперь он летает намного ближе к земле и пишет больше ответов, чем вопросов. К несчастью, некоторые вещи остались на своих местах. Сегодня, когда облака чересчур мрачные, а погода приобретает осенний оттенок, хотя за окном начало августа, Ким Джину решает снова начать курить. Мино будет в отъезде еще несколько дней, именно это дарит Джину ощущение полной свободы — впервые за несколько лет. Сон Мино был еще одним парнем из параллели, но он выделялся из толпы в столовой пристальным взглядом и слишком широкой улыбкой, которая настораживала. Джину совсем не собирался заводить друзей, и в первую очередь это касалось мальчика, который пугал его своей вездесущностью и чрезмерным вниманием, но время сделало свое дело, и он стал привыкать к нему. Мино пустил корни в жизнь Джину еще в старшей школе, когда они пообещали друг другу остаток жизни провести вместе. Сейчас один из них отдал бы все, чтобы изменить кисло-сладкое прошлое с лимонным послевкусием. Пачка сигарет семимесячной давности оказывается в руках Джину, и он по привычке вытягивает ту, что слева. На окончательное решение уходит три минуты и две нервные клетки, но сегодня его волнует только то, что из-за погоды будет ломить руки. На улице ни души из-за тошнотворной погоды, и это чем-то напоминает Джину его душевное состояние. С каждой затяжкой становится все труднее, наверное, дается в знаки капля совести и обещание не возвращаться к прошлому. — Есть запасные легкие? Этот голос Джину узнал бы из всех семи миллиардов существующих. Он даже толком понять не смог, что только что произошло: либо дым добрался до мозга, либо Кан Сынюн только что с ним заговорил. — Твой сосед уехал? — Уехал. Следующее, что помнит Джину, звонок в дверь и вопросительный взгляд Сынюна. Ему даже не пришлось просить разрешения войти — хозяин квартиры всем своим видом дал понять, что это ни к чему. — Я задыхаюсь дома. Трех слов было достаточно, чтобы позволить Сынюну заполнить своими рассказами тишину, своими жестами — пространство, а двумя выбившимися прядями волос — все мысли. И Джину предпочел бы слушать о том, что очередная бывшая должна была стать единственной, но она ненавидела его друзей, терпкий шоколад и красное полусухое. — И это был седьмой раз, когда меня выбросили. Не просто выбросили, а сначала вытянули все из мусорного бака, кинули меня на дно, а потом закинули весь мусор обратно. — Ты пьян. — Я пьян. Никакого отрицания, две порванные струны и четыре часа разговоров о никчемном. Они могли бы все это время посвятить чему-то более значимому, чем рисованию друг друга на старой желтой бумаге, пусканию самолетиков из окна и бесконечному разочарованию, потому что дождь крушит все рейсы, но предпочли делать именно это из-за избытка спирта в организме. И им это чертовски нравилось. Сынюну нравилось, что его слушают с интересом, нравились черные шторы в комнате Джину, и он бесконечно любил легкость в своей голове. Никогда прежде свобода не была так близко — всего-то в соседней квартире. Джину не мог понять, почему все так внезапно свалилось с неба. Сынюн уже совсем скоро найдет себе новое увлечение и сотрет из памяти маршрут в комнату Джину, их только что родившийся план по захвату мира и белоснежные простыни, которые не перестают мозолить глаза. Обо всем этом можно думать завтра, послезавтра и на третий день — тоже, но "сегодня" оказывается водоворотом и затягивает Джину в считанные секунды, а он и рад этому. *** С каждой проведенной вместе минутой под теплым летним дождем в голове Джину появляется все больше вопросов, которые так хочется записать в дневнике, но Сынюн все время отвлекает, заставляя забыть обо всем важном, заполняя мысли своим глупым детским поведением. От мокрой одежды знобило все тело, но это заботило их в последнюю очередь. Сынюн будто ошейник на него надел и водит за собой, как собачку. Перед глазами уже все плывет, светлая джинсовка превратилась в половую тряпку и больше не согревает ни миллиметра тела, но никого такой расклад не смущает. Джину уже почти утонул в ночном небе и совершенно точно растаял в объятиях Сынюна, который, по сути, просто не смог удержать равновесие и упал на него, но первый вариант звучит романтичнее. — А ты, — мямлит Сынюн, — красивый, — и обхватывает мокрые щеки мокрыми руками, удивляя самого себя. Джину и сам удивляется, когда тот самый Сынюн, который еще сегодня утром был просто звуками и в мыслях прорисованным образом, целует его под крышей остановки, тянет к себе за мокрую футболку, а потом сам же отталкивает. Немного больно, но потерпеть можно, не каждый же день такое случается. Сынюн садится на скамью, касается лбом коленей и пытается найти рациональное объяснение тому, что сейчас произошло, но мозг напрочь отказывается функционировать, и это дарит парню свободу. Он утешает себя тем, что утром никто из них этого не вспомнит, убеждает себя, что они оба пьяны и могут совершить ошибку. Таким образом он приходит к выводу, что хотеть поцеловать парня — нормально. — Молчи об этом, — медленно встает со скамейки и подходит к ничего не понимающему Джину, который с трудом различает реальность и выдумку. — Просто сегодня ты мне нравишься, — и снова целует, только теперь он на сто процентов отдает себе отчет в собственных действиях. Ни капля дождя не пробирается в их скромное укрытие, ничто не мешает Сынюну забраться рукой под футболку своего ночного увлечения и обеими руками прижимать парня к себе, заставляя доверять, верить. Домой они идут молча, Джину отстает на несколько шагов, потому что не понимает, как ему теперь себя вести, а Сынюн спешит: алкоголь выветривается и больше не дает права на глупости. — Спокойной ночи, — желает Сынюн, открывая дверь своей квартиры. — Я зайду завтра. *** Он зайдет завтра и расскажет о том, как у него раскалывается голова, о том, что он не мог уснуть до утра, потому что комната все время кружилась, и его тошнило от этого. Джину выслушает каждое слово о том, что Сынюну стыдно за вчерашний вечер, и он мало что помнит, но все к лучшему. Сегодня они не пьют, не делятся историями из прошлого и не пытаются вспомнить вчерашние события. Между ними полупрозрачная пелена недопонимания, несколько не сказанных слов, и они продолжают игнорировать то, что волнует обоих. — Я встречаюсь с друзьями сегодня вечером, ты идешь со мной, — заявляет Сынюн. Не хотелось бы признаваться, но сейчас, когда они так близко, Джину сложно даже думать о том, что у Сынюна есть другие — важнее, чем он. Желание запереть его в своей комнате и прятать от мира продолжает накапливаться и скоро дойдет до крайней точки. Только дураки попадают в подобные ситуации, и Джину тот тип, который будет слепо идти за предметом обожания, глотать все его слова, посыпая сахарной пудрой, и даже не задумается о том, что это неправильно. Они до вечера будут валяться на кровати и смотреть развлекательные шоу, которые никого уже не развлекают — убить время, всего-то. Потом Сынюн принесет альбом своего любимого исполнителя и будет умолять Джину послушать его. Тот сначала будет отказываться, прятать лицо в подушку, но потом согласится, включит ноутбук и звук на максимум — только бы Сынюн оценил. Никто из них не думает ни о чем важном — позволяют музыке забраться под кожу. Джину клонит в сон от баллад, но он не позволит себе уснуть в такой момент. Под четвертую песню, которая играет уже второй раз, они случайно касаются мизинцами и замирают, будто кто-то нажимает на паузу, но музыка продолжает играть, нагнетая обстановку. Сынюн был первым, кто повернул голову на бок, чтобы встретиться взглядом с Джину и попытаться прояснить ситуацию, но никакого ответа он не получил. Во взгляде Джину читались страх и желание, во взгляде Сынюна — интерес. Между ними три точки и два вопросительных знака, преодолеть которые является чуть ли не самой сложной задачей сегодняшнего дня. Джину рискует, рисуя указательным пальцем незамысловатые линии на правой руке Сынюна, и ждет, когда его уже отвергнут, но этого не происходит. Сынюн закрывает глаза и Бог знает о чем думает, но точно не возражает. Это вселяет в Джину смелость, и со временем её накопилось достаточно, чтобы осторожно взять Сынюна за руку. — Можно..? Вопрос не успевает прозвучать, потому что Сынюн не выдерживает и целует Джину, будто он знал, что тот хотел спросить. Это совсем не то, что было ночью. *** Теперь Джину возвращается домой под утро, таща на себе проспиртованное тело соседа. Теперь Джину два-три раза в неделю по несколько часов отсиживается на старом потертом диване и бьет свои же рекорды во всех играх на телефоне, потому что ему здесь явно не место. Он и сам чувствует, что не принадлежит ни этому клубу, ни этим людям, ни даже Сынюну, который каждый раз бросает его ради компании девушек — каждый раз новых. В один из таких вечеров к Джину подходит блондин с коктейлем бирюзового цвета и спрашивает его имя. — Джину, — сухо отвечает тот и продолжает пялиться в экран телефона, надеясь, что спугнет парня своей закрытостью. — Я Тэхён, — продолжает блондин, придвигаясь ближе. — Ты здесь один? — С другом. Спустя сорок семь минут бессмысленной речи Тэхёна Джину немного устает от этого навязчивого парня и жизни, но ни один мускул на его лице не выдает этого. От скуки Ким решил занять себя разглядыванием лица собеседника и заметил, что в нем нет изъянов, кроме излишней болтливости и тугого соображения. Джину понравились светлые волосы Тэхёна, и он тоже захотел осветлить свои – вечно темные. Он оценил его рубашку и винтажные джинсы и возненавидел свои рваные. Джину восхищался жизнерадостностью парня, которую не сразу заметил, и стыдился своей отчужденности и замкнутости. *** Мино презирал Сынюна и его образ жизни. Они пересеклись несколько раз в коридоре, когда тот приходил к Джину, но этого хватило на целый вагон ненависти. Зеленый чай сменился виски, и Мино стал еще менее нужным. Джину иногда рассказывал о том, чем они с Сынюном занимаются, о чем разговаривают, но никогда не упоминал о том, что Сынюн целует его, когда вздумается. Они могут смотреть фильм о душевнобольном парне, а потом Сынюн решит, что ему скучно, и просто нависнет над Джину, будет смотреть в глаза несколько секунд, пытаясь в который раз решиться на это, и поцелует, проводя левой рукой по талии парня. Джину никогда не заговорит об этом с ним, потому что боится спугнуть и не хочет терять. Пока что ему и этого достаточно. На нем нет никакого клейма, и он смирился с этим. Все становится куда проблематичнее, когда Джину отказывается проводить время с Мино и сбегает к соседу, чтобы тот снова подарил ему микроскопичную надежду на взаимность. — Ты собираешься разговаривать со мной о чем-нибудь, кроме него? — Ничего, кроме него, не имеет значения. Четыре ножа в грудь и два в спину — шесть слов Джину. Их прежняя близость сошла на ноль уже давно, но почувствовалось это только сегодня, сейчас. Мино абсолютно ничего не смыслит в любви, но точно знает, что его друг ошибается. У Сынюна в голове ветер и депрессивные мелодии, алкоголь и девушки, а не Джину — Мино почти на сто процентов уверен. *** Через несколько дней на горизонте снова появляется Тэхён, и Джину узнает, что он тоже курит, поэтому с ним проще. Они выходят на улицу каждый час и выкуривают по сигарете с ментоловыми капсулами, но никогда не раскусывают их — достают из разорванного фильтра после того, как потушат. Теперь Джину делает так каждый раз. У них мало общего, но это не мешает им разговаривать и спорить каждый раз сразу после встречи, а встречаются они теперь очень часто. У них в списке контактов все еще нет номеров друг друга, но это не резон. Сегодня они снова будут спорить и слушать музыку в наушниках, потому что в этом месте включают только нечто тошнотворное. Джину иногда задумывался над тем, почему Тэхён продолжает посещать это место, если каждый раз жалуется на напитки, освещение и музыку, но ответа никогда не находит. Уже давно стало привычным то, что Сынюна никогда нет рядом, но Тэхён стал ему достойной заменой. Настолько, что Джину не возражает, когда тот выдыхает ему дым в рот, задевая нижней губой его верхнюю. Тэхён улыбается странно и смотрит слегка заплывшими глазами, но не извиняется — это не случайность. — Еще? Не дожидаясь ответа, он снова затягивается и передает дым Джину, слегка ухмыляясь появившейся идее. Тэхён касается большим пальцем подбородка Джину и пытается найти в его глазах намек на запрет, и его отсутствие дает парню зелёный свет на любые действия. Тэхён сам прижимается к Джину, и даже прохладный сентябрьский ветер не испортит его плана. — Твой друг не будет против? — осторожничает блондин, даря парню последний шанс на отказ. Джину отрицательно машет головой и ждет, когда уже он по-настоящему почувствует вкус чужих губ, когда уже его поцелует тот, кто не делает этого из-за простого интереса или скуки. Тэхён боится все испортить: осторожно целует нижнюю губу, следит за реакцией и только после этого позволяет себе обхватить правой ладонью шею Джину, углубляя их поцелуй. Все это кажется таким невинным и одновременно грязным, что Джину не может понять своих чувств. Он все еще слепо любит Сынюна, который сейчас черт пойми где, но не может отрицать того, что ему нравится блондин в темно-зелёной оверсайзной куртке. Он ни за что в жизни не сможет сказать, что ему ненавистно то, что сейчас делает Тэхён. Прохожие замечают их почти сразу, но в этом месте никто их не осудит за любовь. Любовь? Скорее привязанность, ведь Джину никогда еще не ощущал, что его любят. Так любят. Он повелся на ощущение безопасности и комфорта рядом с этим парнем и разрешил ему любить себя, хотя сам никогда того же по отношению к нему не чувствовал. — Он ведь тебе нравится? — на секунду отрывается Тэхён, чтобы задать вопрос, ответ на который — очевиден. — Твой друг ведь не просто друг? Сохнешь по нему? — и снова целует, будто не хочет услышать правду. — Натурал, — резко отвечает Джину. Тэхён понимает немного больше, чем на то надеется Джину. А в частности то, что сам является обычным увлечением или попросту заменой, но возражений нет. Оба знают, что на них смотрят люди, но Сынюна они в толпе не заметили, как и остальных. Он вышел на улицу с коротко стриженой шатенкой и заметил их не сразу — слишком сильно увлечен девушкой. Сынюн смотрит и понимает, что ему это не нравится — он мысленно заклеймил Джину. Несмотря на то, что в нем достаточно алкоголя — еще и градус понизил, — он с уверенность может сказать, что Джину сложившая ситуация нравится немного больше, чем надо, и намного больше, чем он бы позволил. Его спутница спрашивает, знает ли он этих парней, но ответа нет. Через несколько секунд сформировался план действий. У Сынюна сжатые кулаки дрожат и глаза отдают красным, вена на лбу пульсирует, а все мысли слетают с полок. В определенный момент Тэхёна отрывают от Джину рывком и почти ломают челюсть совсем неточным ударом. Джину не может привести свои чувства в порядок, когда видит, что Сынюн продолжает выбивать из Тэхёна дурные мысли. Он не хочет видеть окровавленное лицо Тэхёна, потому что этот человек занимал не последнее место в его жизни, но одновременно ему приятно осознавать, что Сынюн не просто развлекался с ним. Ведь если было бы так, то стал бы он так реагировать? Джину улыбается где-то глубоко внутри, но снаружи не выдает ни единой эмоции. Ему даже страх изобразить сложно, созерцая это. — Сынюн, — все, что ему удается выдавить из себя. Одно тихое слово так и не долетает до Сынюна, но, к счастью, его попыталась остановить его же спутница и еще двое парней. Он не хотел останавливаться до тех пор, пока не увидел безразличное лицо Джину. — Твой выбор? — кивает на избитого Тэхёна. — Да пожалуйста. Девушка помогает ему подняться, извиняясь перед всеми, кому это пришлось увидеть, и уводит подальше от этого места, но Сынюн не готов так просто отпустить его. Он пытается оторваться от девушки и вернуться, потому что еще не все сказал, но она следует за ним каждый раз и снова пытается увести. В конечном итоге Сынюн просто оборачивается и кричит: — Предатель! Это последнее, что Джину слышит от него в тот день. *** У Мино выходной, и он все время пытается провести со своим другом, потому что сегодня все особенно плохо. Джину не сказал ему ни слова с того момента, как пришел, и все вроде нормально, потому что теперь они довольно редко разговаривают, но Мино знает, что обычно Сынюн появляется в их квартире к трем часам — не позже. Сегодня же его нет, хотя на часах уже восемь вечера. — Вы поссорились? — спрашивает он, когда оставляет чашку зеленого чая на прикроватной тумбочке Джину. Через час он еще раз заходит в его комнату и видит пустую чашку на полу и спящего друга, ответ ему больше не нужен. *** Джину боится услышать голос Сынюна или увидеть его самого на балконе, поэтому ближе к полуночи выходит покурить на лестничную площадку. Когда маленькая красная точка почти доходит до фильтра, Джину тушит сигарету о стену, разрывает фильтр и достает ярко-голубую капсулу. Он не хочет раскусывать её, чтобы освежить дыхание, потому что теперь это делать незачем. Он слышит два щелчка и невольно поднимается со второй сверху ступеньки, оборачиваясь. Хотя он весь день боялся встретиться с Сынюном, сейчас парень искренне надеялся увидеть его, поговорить с ним и прояснить ситуацию, но из квартиры выходит девушка, которую он вчера видел у клуба, и все хорошие мысли улетучиваются. Сынюн выходит вслед за ней и пытается не выдавать никаких эмоций, но фрустрацию спрятать ему так и не удается. Джину хотел открыть дверь своей квартиры, когда девушка присмотрелась к нему и заметила: — Это же тот парень из клуба, да? Она вопросительно смотрит на Сынюна, а тот в свою очередь не сводит взгляда с Джину, а Джину хочет убить чувства и воспоминания, поэтому просто заходит и запирает за собой дверь. Это может означать только одно — конечная станция их дружбы с привилегиями. Джину настолько больно, что хочется позвонить Тэхёну и попросить о встрече, но номера у него по-прежнему нет, поэтому остается только со слезами ворваться в комнату Мино и вывалить на него тонну новой информации. Он рассказал все: о случайной встрече на балконе, об их первом пьяном поцелуе под дождем и обо всех остальных тоже, о походах в клуб, о Тэхёне и о вчерашнем инциденте. Джину думал, что теперь будет легче, надеялся, что Мино поддержит его, как делал это раньше, но тот лишь попросил его выйти из комнаты. Он не считал своего друга бессердечным, поэтому до него не сразу дошло, что тот серьезен, как никогда, но когда Мино сорвался на крик, выхода не было. Мино никогда прежде не влезал в дела Джину, но вся эта история разбудила в нём то, что он так отчаянно пытался спрятать. Он сидел на кровати, обхватив руками голову, чтобы остановить их и себя. Не вышло. *** Балкон был настежь открыт, а Джину имел привычку скидывать одеяло на пол, поэтому холодный ветер, который прижился в комнате, не позволил ему досмотреть черно-белый сон. Он поднялся и посмотрел в сторону балкона — черные шторы почти сорвались с карниза. Джину быстро протер глаза, подошел к балконной двери и закрыл её, чтобы как можно скорее погрузиться в сон — начиная с сегодняшнего дня реальный мир был ему противен. Справа от кровати он увидел силуэт человека, сидящего на стуле. Подойдя ближе, он узнал в этом человеке Мино. — Ты что здесь делаешь? Джину включил лампу на прикроватной тумбе и заметил темные пятна на белом свитере Мино, но не стал размышлять об их происхождении. — Четыре утра, почему ты не спишь? — поднимает одеяло с пола, садится на кровать и накрывает ноги. — Утром же на работу. — Работа, — резко произносит Мино, — думаешь, это единственное, что для меня имеет значение? Он не похож на того обычного Мино, выражение лица изменилось — стало… злее? Он никогда не ухмылялся так, как сейчас, и это насторожило бы любого другого человека, но не Джину. — О чем..? — Думаешь, — перебивает его, — что я марионетка, которая может только работать, готовить тебе чай и слушать о Кан Сынюне? Ошибаешься. — Я не понимаю. — Хочешь, чтобы он любил тебя? Я знаю тебя столько лет, но все еще не могу понять, как твой мозг работает. Как ты влюбился в него? Он просто пел свои песни и бренчал на старой гитаре, а ты просто взял и влюбился? Неправильно. Почему ты даже какому-то парню из клуба позволил поцеловать себя? Тоже неправильно. Ты разрешил Сынюну привязать себя к нему, и это было чертовски неправильно, Джину. Я слежу за тобой столько лет, а ты… — поднимает взгляд и усмехается, — …ты следишь за другими. Сразу после этих слов Мино срывается, не выдерживает больше — у него для Джину сюрприз. Он быстро подходит к кровати и хватает Джину за горло, вдавливая его голову в подушку. — Хочешь знать, какое оно — его сердце? — Мино выжидает момент и всматривается в глаза Джину. Он хочет, чтобы все было идеально. Джину не понимает абсолютно ничего. — Хо-лод-но… — Мино что-то вынимает из кармана, но Джину не видит, что именно, — …е. Человеческое сердце упало на грудь Джину, и он в ужасе вскрикивает, пытаясь вырваться, но Мино физически сильнее. Из-за резких движений сердце скатилось на пол, заляпывая остатками крови пол. Мино ровно две секунды смотрит на него, все так же ухмыляясь, а потом переводит свой взгляд на Джину, наслаждаясь его испуганным взглядом. — Ты ведь так хотел его, — насмехается Мино. — Поздравляю, оно твое. Мино медленно опускает голову и делает то, о чем мечтал несколько лет, — целует Джину. Он рад, что наконец-то может предстать перед другом в своем истинном облике — больше никаких масок и притворства. Голоса в голове не давали ему покоя, но сегодня он сделал то, что они приказали. Каждый день он представлял себе этот момент, но ни одна из его фантазий не была настолько идеальной. Ему нравится страх Джину — только так можно приручить его. Мино целует подбородок и переходит к шее, которую все еще держит рукой. А Джину остается только быть жертвой, терпеть чужую любовь и пытаться разобраться со своей. Он задумывается над тем, как удавалось Мино столько лет прятать свою сущность, свое безумие. Ведь он всего-то жил в соседней комнате. Ключицы горят от коротких поцелуев, кожа на шее давно уже покраснела. Джину вспоминает о Сынюне и на несколько минут забывает о боли. Он ни в чем не провинился (разве что в том, что является последним ублюдком на планете), и ни в коем случае не заслужил такой смерти. Но сейчас это не имеет никакого значения. — Ты знаешь… — шепчет Джину, — …что болен? Его слова заставляют Мино остановиться и посмотреть Джину в глаза, но в них он видит совсем не презрение или страх, как ему казалось несколько секунд назад. Джину накрывает руку Мино на своей шее ладонью, и продолжает: — Мне нравится твоя болезнь. И сам целует его, снимая окровавленный свитер и слизывая застывшую кровь своей прежней любви — здоровой, мертвой — с шеи новой — безумной. Джину сам не успел понять, как ужас превратился во влечение, и докапываться до истины не собирается. Ему нравится то, что он важен для кого-то, ведь, по сути, он всю жизнь мечтал просто быть любимым, и сейчас его любят настолько, что готовы убить ради него. Для Мино важен только этот момент. — Врач говорил, что это заразно.