Красно-черное сумасшествие

Ичиго ведет от одного взгляда на черные полосы, убегающие под одежду. Кожа Ренджи блестит от мелких капелек пота под искусственным солнцем подвала Урахары, и Куросаки с трудом давит в себе порыв подойти и провести губами по его шее. Почувствовать вкус, услышать, как подскочит чужой пульс, ощутить на языке эти черные линии, уносящие в бесконечность. В голове у Ичиго бьет тревогу необходимость отвести взгляд, но мозги плавятся, словно шоколад на солнце, от одного вида Ренджи, который последнее время зачастил в Каракуру. Татуировки на его лице меняются, живут своей жизнью от каждого движения. Ичиго хочет, ему надо проследить их путь вниз, к вороту косодэ, взглядом, руками, языком. И дальше, под одеждой, провести широкой ладонью по груди, ярко расчерченной замысловатым узором, по сильным рукам, на которых разбегаются в стороны черные линии, крепко засевшие у Ичиго в голове. Дальше, дальше, ниже… Мысли тяжелым комом падают точно в хакама Куросаки. Откуда только у девственника такая живая фантазия? Выкручивая краны с водой и не обращая внимания на беспокойные окрики сестер, Ичиго запирается в ванной сразу после возвращения домой и яростно, почти до боли сжимает предательски подрагивающий член. Перед зажмуренными глазами вместо вспышек проносятся, увлекают его в царство личного безумия черные полосы на чужом теле. Когда это началось? Ичиго хмуро набирается в углу во время очередной попойки лейтенантов, проходящей почему-то в офисе шестого, и не может ответить на этот вопрос. Может, тогда, когда током прошибло от одного прикосновения и вида рассыпавшихся по плечам волос цвета крови? Может. Только тогда некогда рассуждать было, тогда он спешил Рукию спасти. Куросаки вертит в руках пустую пиалу, старательно не глядя на Ренджи. Может, позже, когда они друг из друга дурь вышибали в их личном мирке, в подвале хитрого торговца? Когда голова о другом думала, а взгляд своей жизнью жил, цеплялся, да отпускать не хотел эти черные полосы. Сколько он тогда из-за этого ударов пропустил, сколько раз среди ночи со стояком просыпался. Ичиго устало трет лицо, чувствуя, как глубоко внутри смеется, издевательски хохочет Пустой. Он скалит зубы, помахивая Зангетсу, и сверкает золотыми глазами, лишенными страха и сомнений: «Только волю мне дай, и этот шинигами, этот твой Ренджи, наш будет». Ичиго стискивает зубы. Последнее время его очень тянет согласиться. Потому что он сам – никогда. Слишком уж дорожит дружбой с Ренджи, чтобы вот так проверять ее на прочность, слишком уж много сомнений и вопросов роятся в рыжей башке, чтобы вот так, безрассудно, слишком уж… Тяжелая рука опускается по его плечо, мгновенно вышибая дух. -И-чи-го… - Выдыхает Ренджи ему прямо в ухо и неуклюже, пьяно, падает рядом. Конечно, совершенно случайно оставляя вторую ладонь на бедре Куросаки. Мир мгновенно сужается до чужого прикосновения, а взгляд, минуя волю, фиксируется на росчерках татуировок на его шее. Ичиго ведет. Он мог бы сам себе прочитать многочасовой курс лекций на тему: почему не стоит делать то, что он сейчас собирается сделать. Мог бы, но горячий, как чертова печка, лейтенант, прижимается к нему плечом и встряхивает головой, обдавая волной распущенных волос. Куда только подевалась эта резинка, когда Ичиго и так еле держит себя в руках? -Ренджи… - Хрипит он не своим голосом, наплевав на других лейтенантов. Тот момент, когда руки сами перемещаются на чужую форму, оглаживая и сжимая ее на груди, как раз там, где бьется абараевское безрассудное, не-его, сердце, Ичиго пропускает. Кажется, в пьяных глазах лейтенанта мелькает искра понимания. Абарай коротко ухмыляется и наклоняется, ловит его пересохшие губы своими. Ичиго замирает на мгновение, поверить не может, а потом, не отрывая взгляда, движется навстречу. Пьет. Реальность оказывается лучше любой его фантазии. Голова кружится, только вот уверен Ичиго, что дело совсем не в саке. Ренджи скользит губами по его шее, сжимает волосы на затылке, прижимает к себе. Почти больно, почти до хруста. Именно так, как надо. Так, как правильно. Ичиго шумно выдыхает. -А как же?.. – Мысль об остальных лейтенантах, наблюдающих сейчас очень интересную сцену, мелькает где-то совсем далеко, на границе сознания. Будто и неважно это. -Оглянись. – Полувздох-полусмешок. Волна мурашек, разбегающихся в разные стороны. И правда, Ичиго за своими терзаниями не заметил, как они остались совсем одни. Руки Ренджи как-то очень быстро находят прорезь в его хакама. Ичиго ловит это движение, находясь на грани реальности. Его красно-черное полосатое безумие следит за его лицом внимательным взглядом и перехватывает короткие выдохи у самых губ. -Ренджи… - Ичиго не выдерживает, утыкается горячим лбом в его плечо, когда рука лейтенанта уверенным движением проходится по его члену сквозь тонкую ткань нижнего белья. Словно по оголенному нерву, словно огонь в кровь плеснули, словно… Абарай глубоко его целует, и Ичиго чувствует, что готов умереть прямо сейчас. Прикосновение к оголенной коже – это слишком, темп, который взял лейтенант – это слишком, весь Ренджи, дикий, живой, не воспаленная фантазия мозга, реальность – это не просто слишком, это чересчур. Если бы Ичиго кто-то сказал, что оргазм – это маленькая смерть, то он ни за что бы не поверил. Раньше. А сейчас его выгибает дугой спустя какую-то минуту, выкручивает суставы, бьет по нервам, заставляя хватать воздух, словно рыбу, выброшенную на берег. В голове пустота. И хорошо. Ему хо-ро-шо. Ичиго обессилевшей куклой обмякает в руках Ренджи, который довольно, как сытый кот, ухмыляется и тянет к себе, скользит губами по взмокшему лбу с рыжей непослушной челкой. Черные линии татуировок разбегаются вниз по его шее. Куросаки осторожно проводит по ним кончиками пальцев, чувствуя, как внутри опять зарождается знакомое скручивающее сознание чувство. Его ведет.