***
Разговоры такие у Пети со Стасом происходили каждые два-три дня и заканчивались всегда одинаково. Петя дулся, но недолго, ибо влюблён он был в этого мужлана по уши. Они познакомились год назад на вечеринке у друзей, и Петя сразу распустил слюни на шикарного мускулистого парня. Стас тоже заметил обаятельного, застенчивого юношу. Заметил, оценил, и сходу так взял в оборот, что когда Петя пришёл в себя, то оказался дома у Стаса и уже с вещами. Всё было замечательно, кроме одного. Ночью Стас был нежным и внимательным любовником, а днём становился грубым и неотёсанным. Чувствительный и сентиментальный Петя устраивал романтические вечера, дарил возлюбленному трогательные подарки, изливался в нежных признаниях любви и носил бы Стаса на руках, если бы сил хватало. Но подарки тут же терялись, а ужин сметался без разбору, будь то пельмени из магазина или какая-нибудь «Ширли-пупа-тюрлюлю», над которой Петя полдня колдовал. А во время романтического вечера Стас, не отрываясь, смотрел футбол или вовсе засыпал. Не терпел сюсюканий и отмахивался от Петиных нежностей, как от мухи. Петя порой плакал, даже пару раз вещи собирал, заявляя, что найдёт человека, который будет его уважать и любить. Потом бурное примирение в постели и… через несколько дней, всё начиналось заново.***
Ещё Петя любил сопливые мелодрамы и таскал на них и Стаса. Тот зевал во всю пасть, а порой даже похрапывал и потом плевался всю обратную дорогу. — Ничего ты не понимаешь, — сладко всхлипывал Петя и сморкался в платочек. — Это любовь, Стасичка, настоящая любовь. Не то, что у нас. Стас аж остановился. — Не понял? А у нас чё не так? — А у нас, Стасичка: «дай пожрать», «встань рачком» и «отъебись, я устал» — Опять ты за своё? Вот не можешь по-другому, да? Тебе легче будет, если я каждые пять минут говорить буду: «Ах, Петенька, сюси-пуси! Ты такой сладенький, нежный и мягонький. Самый мой любименький человечек на свете! А без тебя — жопа полная»? — Да, я хочу так! — крикнул Петя. — А у тебя через слово: «жопа, жопа». Даже сейчас… Сзади вдруг засвистели, заулюлюкали. Петя со Стасом обернулись. Весёлая компания парней, гогоча, обступила их. — Ты гля, какие мальчики! А мы слышим: «жопа, жопа», а тут лямур оказывается?.. Ты смотри, смотри, какой хорошенький… А сосёт хорошо? И рачком любит, да? Петя застыл в ужасе. Стас задвинул его за спину. — Свалили на хуй, — мрачно процедил он. — Мы на хуй не ходим, мы ж не пидоры. А ты своему мелкому тоже в жопу даёшь? — Ребят, ну чего вы, — пискнул Петя. — Мы вам ничего плохого не сделали. Он со страхом оглядывался. Парней было четверо и все под стать Стасу: высокие и сильные. Помощи просить было не у кого. Редкие прохожие, видя эту сцену, торопливо разбежались. — Это вы ничего плохого не сделали? — удивился один из них. — Нет, вы слышали? Они ничего не сделали. — Жопотрахи ёбаные, — сплюнул другой. — Да вас удавить надо только за то, что вы на свет появились. Третий хохотнул: — Та лан те, Витёк, мы же люди культурные. И разойдёмся культурно. Давай нам своего сладенького и чеши на все четыре стороны, — и, изловчившись, схватил Петю за руку и дёрнул к себе. Петя взвизгнул, рванулся, но ему так вывернули руку, что в глазах звёзды засверкали. Где-то рядом заорал Стас, кидаясь на обидчиков. Петю отшвырнули в сторону. Он с размаху налетел головой на дерево, стоящее рядом, и мешком сполз на землю. Возле него метались тени, раздавались крики, мат, звуки ударов и хруст ломаемых костей. — Не трожь его, — орал Стас. — Не трожь, с-с-сука! Убью гадов! В глазах у Пети двоилось. Когда же он окончательно проморгался, четверо корчились на земле, а над Петей склонился Стас. Губы у него были разбиты, а один глаз закрылся полностью. — Как ты? — с тревогой спросил он. — Встать сможешь? Петя вцепился в него: — Стас, ты в крови весь. — Да хуйня, давай-ка, обопрись на меня, — Стас обхватил Петю за плечи и осторожно поднял. — Пошли, пока менты не нагрянули. — А эти? — Ну, ты ещё пожалей их, — сплюнул Стас на землю. — Не пидары они, бля, ага! Особенно по выходным. — Ещё встретимся, гнида, — донёсся невнятный хрип одного из валяющихся. — Обоих уроем. Стас от души пнул его. Он прихрамывал, одной рукой обнимал Петю, а вторую прижимал к боку.***
Войдя в квартиру, Стас сполз на пуфик, продолжая прижимать руку к рёбрам, и Петя с ужасом увидел, что меж пальцев течёт кровь. — Стасичка, они тебя ранили! — Да фигня, говорю, царапнули только. Тащи пластырь и перекись. Петя метнулся в ванную. Пузырьки выскальзывали из трясущихся пальцев и падали на пол. Хорошо, что толстый резиновый коврик на полу не позволял им разбиваться. Петя нашел, наконец, искомое и выскочил. Стас обнаружился на кухне. — Снимай скорей куртку, — Петя выложил лекарства на стол и кинулся раздевать Стаса. Но тот отвёл Петины руки и потащил его к раковине. Открыл кран и, наклонив Петю, стал умывать его, как маленького. — Ты же ранен, Стасик, надо сначала тебя. Что ты? — Что, что! У тебя бровь разбита, а морда вся в грязи. Хочешь заразу подцепить? Стой спокойно. — Но у тебя… — Стой, я сказал, — и быстро обработал ссадину. Потом, морщась, стянул с себя свитер. Петя ахнул. — Ой, только не скули, ладно? — поморщился Стас. — Говорю же, царапина. — Стасичка, бедный мой, — Петя чуть не плакал. — Больно тебе? — Не, не очень. Рана действительно оказалась царапиной, хоть и глубокой. Стас, несмотря на все Петины мольбы и слёзы, отмахнулся от него, и, залепив её пластырем, рухнул в постель. Причитая, как бабулька, Петя мазал мазями остальные синяки. — Петь, угомонись, пожалуйста. Ляг рядом… Петь… ты прости меня. Петя обомлел: — Че-го? Стас обхватил его лицо руками, заглянул в глаза: — Когда эта харя тебя схватила, я чуть не ошизел. Ты закричал, а в глазах такое было… Петька, если бы они тебе чего сделали — я бы сдох. Мне же без тебя жо… пиздец, в смысле. Я буду, Петь, и говорить буду слова всякие, и всё, что хочешь, только чтоб ты рядом был. — Стасичка, — Петя ткнулся лбом ему в грудь, — какие слова, зачем, я же всё видел. Стасик, милый, я же не знал, не думал, что ты за меня убить готов. Ты меня по-настоящему любишь, а я дурак… я такой дурак, — и он заплакал. — Это я во всём виноват, требовал от тебя глупостей всяких, и фильм этот дурацкий, зачем мы только пошли. — Вот дурило, ну чего рыдать-то? Можно подумать, я раньше не дрался. — Я не хочу, чтоб ты страдал из-за меня. — Да уж, пострадать придётся, пару дней точно трахаться не будем. Вот же жопа, а?