Долгие разговоры

- А знаешь, что я сделаю первым, когда выйду отсюда? - риторически вопросил Элрос, вися головой вниз. - Знаю, - Гэлион валялся на своей подстилке, недовольно глядя на молодого приятеля, висевшего на потолочной балке. - Ты снова напьешься. Все помещения дворца, вырытого в огромном холме, были построены на совесть, и укреплены — тоже; обрушение случилось всего один раз. Было это далеко не одну сотню лет назад, Элрос тогда еще и не родился, и, видимо, поэтому теперь и не принимал на веру предостережения куда более старшего и мудрого Гэлиона. Ну и что, что никто тогда не пострадал... Ну и что, что обрушили нарочно... - Вот именно! - Элрос приподнялся, хватаясь рукой за балку. Та слегка скрипнула. - Но на этот раз уж... - Да слезай ты, ради Элберет, - нервно отозвался Гэлион, которому сразу стало не по себе. - Висит, как мышь летучая... - На себя посмотри, - оскорбленно отозвался Элрос сверху. - Скоро плесенью покроешься. А я не могу без дела сидеть. - Так найди себе дело, - рявкнул Гэлион и тут же осекся. Не дай Эру, опять начнет стены найденным углем разрисовывать. И ладно бы еще что хорошее рисовал, а то всё одну и ту же деву в разных вариациях. Первые два месяца Гэлион и Элрос сидели в соседних темницах, им не было друг друга видно, но зато было отлично слышно. Когда король Трандуил с большей частью войска покинул свой дворец, направляясь к Эсгароту, все оставшиеся во дворце немного расслабились, и стража пошла на послабления узникам, особенно благодаря Элросу, который сумел уговорить своих бывших собратьев по оружию. Во многом его успеху в переговорах способствовало то, что стражу, постоянный пост которой теперь — после удачного побега гномов — находился неподалеку, за два месяца немного утомило выслушивание непрерывных громких переругиваний между узниками и взаимных обвинений. Начиналось дело каждый раз с пылких тирад более юного и порывистого Элроса, который обвинял приятеля в том, что тот в недобрый час и очень невовремя соблазнил его на дегустацию дорвинионского вина. Гэлион поначалу всегда оправдывался вяло, но по ходу перепалки постепенно входил во вкус. Заканчивались эти душераздирающие диалоги всякий раз бурным примирением, Гэлион и Элрос мерялись степенью своего раскаяния, а потом зачастую еще и принимались что-нибудь петь. Эхо в коридорах и переходах было преотличное, а уши и нервы у верных воинов лесного короля — не казенные. В результате узники оказались в одной темнице, крепко обнялись при встрече и с грустью вспомнили то событие, что довело их обоих до нынешнего весьма прискорбного положения. Впрочем, дальше все пошло, как и прежде, и они продолжили ругаться, мириться и петь, но теперь делали это значительно тише, не перекрикиваясь. Когда оба узнали от вернувшейся армии о Битве Пяти Воинств, Элрос места себе не находил и чуть ли не плакал, говоря, что должен был быть там. Гэлион же с высоты своего жизненного опыта и мудрости отнесся к вестям куда более философски, с интересом узнавая все подробности, когда при случае удавалось пообщаться с кем-то из стражи. Взрослый сын Гэлиона вернулся с битвы даже не раненым, и это было уже немало. У Элроса же была еще одна причина желать для себя доблести и ратных подвигов — причина очень личная и сокровенная, и эта личная причина прорывалась к их темнице при любом удобном случае. Вот и сейчас на лестнице, ведущей вниз, послышались легкие стремительные шаги. Элрос заметался на своей балке, услышав их, и свалился вниз — в спокойном состоянии он отлично приземлялся на ноги, но сейчас упал и явно ударился. Гэлион обеспокоенно поднял голову, но Элрос уже приподнялся, морщась и потирая колено, и метнулся к запертой решетке. Успел даже склонить голову к железным прутьям, перекинуть каштановую прядь волос на лицо и принять вид измученного осознанием собственной вины заключенного. Гэлион привычно закатил глаза и отвернулся к стене. Оно и к лучшему — решат, что он спит, и будут говорить тише, ничего лишнего не услышишь ненароком. Бывший приближенный короля и глаза закрыл — чтобы точно ничего не увидеть. Между узником и посетительницей, конечно, решетка, но Гэлион помнил себя в те времена, когда ухаживал за будущей женой. Решетка бы ему тогда ничуть не помешала. Внезапно стало грустно. Эледвен появлялась нечасто... Поначалу, когда жена только узнала о том, что он натворил, была в ужасе. И как призналась потом, за те несколько часов, что прошли от вскрывшихся обстоятельств до суда у короля, успела уложить все необходимое, думая, что Гэлиона теперь вообще изгонят из Леса; и готова была уйти с мужем. Хотя ни на ней самой, ни на их сыне опала Гэлиона никак не отразилась, когда Эледвен пришла в первый раз к темницам, была хмурой и неласковой. Потом постепенно смягчилась, приносила мужу и его собрату по несчастью и теплые покрывала — когда в подземном дворце с наступлением зимы похолодало, и домашнюю еду. От приходов возлюбленной Элроса же пользы для Гэлиона было куда меньше — юная дева пока просто о таком не задумывалась. Когда ее брат заступал на стражу, он пропускал сестру через охранение, и она частенько пробиралась к узникам, но приносила в лучшем случае — впрочем, это было уже много — еще теплые булочки. Лежать лицом в стену, стараясь не прислушиваться к тихому шепоту, на этот раз пришлось дольше обычного, а потом, как всегда, деву окликнули сверху, с поста. Она, опять же как всегда, задержалась до того момента, когда ее окликнут второй раз, и затем послышались удаляющиеся те же стремительные шаги. - Можешь поворачиваться, - позвал Элрос старшего приятеля. Молодой эльф уже ничуть не напоминал убитого своей участью узника — был невероятно доволен, волосы картинно растрепались и золотились в свете факелов, льющегося сквозь решетку, и он невозмутимо подбирал с пола какую-то тряпку. - Нравится? - Элрос подошел поближе, слегка прихрамывая. Гэлион недоуменно окинул его взглядом, и тут же понял — новая рубаха. С вышивкой. И вышивка явно не руки матери Элроса. Мать его тут тоже появлялась, и с ее появлением оба старались спрятаться куда-нибудь в дальний угол темницы. - Ты что, при деве переодевался? Хорош... - Она же должна была оценить, как на мне смотрится ее работа, - независимо ответил Элрос и подобрав с пола тунику и рубашку, ушел к противоположной стене, где медленно тек подземный ручей. Там при желании можно было и помыться, и постирать одежду. Правда, там было почти совсем темно. - В моей юности себе такого не позволяли, - проворчал Гэлион. - В моей юности себе даже смертные такого не позволяли... - А ты не завидуй, - донеслось от ручья. Сверху, от поста стражи, донесся возмущенный девичий голос, но что дева говорила, понять было нельзя. Гэлион насторожился, уселся... - Не волнуйся, - донеслось со стороны Элроса, который, судя по звукам, сейчас старательно ополаскивал свои одеяния. - Мириэль спросила, что у меня с ногой и кто меня так. - А ты?! - А я промолчал... - Многозначительно?! - А что я ей должен был сказать? Признаться, что с балки упал, едва заслышав звук ее шагов? - А твоих бывших товарищей тебе не жалко? Они тебя и пальцем не тронули... хотя мне иногда самому хочется! А она им там сейчас устроит. - Так им и надо, - удовлетворенно отозвались из противоположного конца темницы. - Нечего было насмехаться, что для того, чтобы оказаться на моем месте, нужно было очень постараться. Дождавшись, пока Элрос развесит выстиранное — всё на той же балке! — Гэлион уселся, завернувшись в теплый, принесенный Эледвен зимний плащ — обогреться здесь было больше нечем. Стало темнее — в переходах погасили часть факелов. Значит, закончился вечерний обход чертогов лесного короля, сменились дозоры и снаружи наступала ночь. Правда, спать совершенно не хотелось. К вынужденному бездействию, заключению и оторванности от жизни привыкалось плохо, но все-таки Гэлион уже давно взял себя в руки. Кто знает, когда им доведется выйти отсюда. У короля нрав непростой, и он злопамятен. Простит — нескоро, умолять — бесполезно. Впрочем, Гэлион не сомневался — еще несколько лет, и он будет думать, что изгнание или даже смерть были бы лучше. Нет, то что они теперь сами находились там же, откуда сбежали узники-гномы, было вполне справедливо... но не знать даже вероятного срока окончания своего заключения было очень тяжело. - Есть новости? - спросил Гэлион у Элроса. Тот, устроившись на своей подстилке, с блаженным выражением лица прижимал к себе тощенькую подушку и уже явно находился в счастливой полудреме, вызванной обилием эмоций. - Что-нибудь новое тебе твоя дева сообщила? - Что? - собрат по темнице приоткрыл глаза. - Ты же и сам все знаешь. Моя мама, твоя жена и сын... они же все уже давно договорились. На ближайшем празднике, ближе к его концу, будут просить короля за нас. По мне, так лучше пусть сошлют на границы на весь сезон, чем здесь... Гэлион только вздохнул. Значит, ничего нового. Элрос недовольно приоткрыл глаза: - Ты обладаешь поразительной способностью отбивать у меня все желание заснуть и видеть счастливые сны. Отец, пока был жив, хоть я и плохо его помню, тоже таким обладал. Гэлион грустно улыбнулся. Он отлично помнил отца Элроса — помнил, как тот родился, вырос, женился... как они сражались вместе, плечом к плечу... помнил, как родился и сам Элрос... Гэлион часто рассказывал Элросу о его отце, потому что матери это было слишком тяжело, а мальчик, а потом юноша, страстно хотел знать всё. За то время, что им пришлось провести в заключении, они обсуждали столь многое, чего никогда не обсуждали до этого, сколь хорошее вино бы им ни попалось. - Ты как-то обмолвился, что и сам едва помнишь своих родителей, - неуверенно, словно вступая на зыбкую почву, произнес Элрос. - Да, это было давно. - Ты был маленьким? Если тебе тяжело, не говори. - Мне было девятнадцать лет, когда я потерял родителей. Я почти ровесник нашего короля, он чуть помладше. Мы оба родом из королевства, которого давно уже нет, а то, что от него осталось, покоится под водами Моря. - Ты сам учил меня истории, - осторожно заметил Элрос. - И я знаю, о чем ты говоришь. А твои родители... они погибли, когда пришли гномы, или уже позже, когда пришли... - Позже, - отрезал Гэлион. - Я стараюсь не вспоминать. И потом тоже много чего было. И хорошего, и плохого. - Чего больше? - задал логичный вопрос Элрос — его задают все юные, когда слушают воспоминания старших о прошлом. - Хорошего, конечно. Если бы плохого было больше, разве жизнь имела бы смысл? Я тебе неделю назад много рассказывал о походе из Оссирианда... Линдона, как теперь. Как здесь обосновались, как я встретил Эледвен на границе, когда она, еще совсем девочка, пришла с востока с группой своих сородичей, просить приюта... ее и звали тогда иначе... До этого я не видел потомков тех, кто отказался от самого первого Похода на запад. - А тебе еще многое мне предстоит рассказать, - заметил Элрос. - Наконец-то ты начал рассказывать! Ведь теперь будешь? Нам все равно больше заняться нечем. Если начнешь, нам еще на полгода точно хватит. - На много дольше хватит, я тебя уверяю, - усмехнулся Гэлион. - А родись я чуть пораньше, рассказов хватило бы и еще на дольше. Впрочем, предания Первой Эпохи для меня были еще свежи. Это ты знаешь по книгам, а там далеко не всё достоверно. - Вот как? - оживился Элрос и обличающе указал на друга. - После того, как я твоей милостью оказался здесь, ты просто обязан... - А ты пообещаешь, что не будешь больше висеть на балке. - Могу даже поклясться. - Обещания будет достаточно, - как-то странно посмотрел на него тот. - Обещаю, - серьезно кивнул Элрос. - А почему тебя так это волнует? - Не знаю, - честно и немного ворчливо признался Гэлион. - Может, потому, что сам не очень понимаю, как я выжил и сумел столько прожить, будучи еще более безрассудным, чем ты. - Безрассудным? Даже сейчас? По тебе этого не скажешь. - А ты думаешь, такое меняется? - Надеюсь, что нет. Возможно, дело просто в том, что выживают самые безрассудные? - Элрос весело тряхнул золотисто-каштановой копной, что уже начала подсыхать после купания в подземном ручье. - Нет, - ровно ответил Гэлион. - Любые на моей памяти уходили — и безрассудные, и осторожные; и великие, и те, что оставались в тени великих. Уходили великие душой и великие в глубине своего падения... А мне просто не нравится, когда ты висишь на балке вниз головой и заставляешь меня нервничать. Это всё, чего я хочу. - Я не стану, я же обещал, - с негодованием отозвался Элрос. - Рассказывай.