Просто любить непросто

*** Город утопает в золотистом свете рождественских гирлянд. По улицам уже больше месяца танцевальным шагом кружит праздник и сметает всё на своем пути. На время праздников Бэкхён занят на дополнительных представлениях, а сегодня ему даже пришлось подменять одного из заболевших эльфов и участвовать в промо-акции. Бэкхён любит свою работу. Ему нравится перевоплощаться, примерять разные образы, наблюдать за реакцией людей на свою игру, зная, что когда снимет маску и смоет грим, то снова будет собой. И для него не существует незначительной работы и роли. Он с одинаковой страстью вкладывает часть души в злодеев, принцев, котов, глупых красавчиков, эльфов, в конце концов. Последняя неделя отнюдь не радует погодой: ударили морозы, не оставив надежд на классическую рождественскую сказку со снегопадом. Бэкхён добирается домой с другого конца города и основательно замерзает. Не спасают ни теплый пуховик, ни длинный шерстяной шарф, ни шапка плотной вязки, надвинутая по самые глаза. В квартире слабо пахнет табаком, тепло и тихо, потому что Чондэ ещё в студии, чем-то помогает режиссеру. Бэкхён быстро переодевается в растянутый, но привычно-уютный свитер и мягкие штаны, варит на кухне очень сладкое какао, чтобы быстрее прогнать от себя призрак мороза. В общую комнату тоже прокралось рождество. Вместе с цветными гирляндами и ёлкой. На пушистых ветках переливаются разномастные шары, трепещут пуховыми крыльями маленькие ангелочки. И Бэкхён размышляет, когда они успели обзавестись ёлкой и обрасти таким барахлом для её украшения. Он ни капельки не удивится, если узнает, что Чондэ собирал всё это по соседским квартирам — кому чего не жалко. Есть у них такое общее хобби — знакомиться с соседями и разводить их на всякие незначительные мелочи и эмоции. Эмоции часто достаются отрицательные, но бывают и приятные исключения. Ёлка совсем не лишняя, поскольку в этом году они — не они, а Чондэ — решили, что будет праздник. Пригласят несколько друзей, в том числе живущих в этом доме. Бэкхён не сопротивлялся. Они с Чондэ нередко ходили в гости, но редко устраивали что-то вроде посиделок сами. Тем более дома. Некоторые из приглашенных им и не друзья пока, но праздник — красивый повод исправить такое положение вещей. И какой же праздник без рождественского дерева? Правильно — никакой. Усталость растекается по согревшемуся телу, знать, что никуда не надо идти, очень приятно. Бэкхён некоторое время пристально смотрит на игрушки, поблескивающие среди зеленых виниловых иголок, и решает зажечь гирлянду. Может быть, как в детстве, это добавит волшебства. Ночь самое время, потому что в полумраке в магию проще поверить. Подойдя вплотную к ёлке, замечает, что на полу, у самого ствола, лежит коробка, которой днём не было. Огоньки он всё-таки зажигает, но сердце сжимается по другому поводу: дизайн коробки выглядит очень знакомо. Бэкхён садится прямо на пол, скрестив ноги, и осторожно подтягивает находку ближе. Плотный картон прохладный на ощупь. Коробка бледно-голубого очень зимнего оттенка. С прозрачной вставкой на откидной крышке. Но содержимого не видно — окошко покрыто рукотворной изморозью. Широкая атласная лента, фиксирующая крышку, поддается легко. Бэкхён почти перестает дышать прежде чем открыть коробку, потому что боится загадывать что может быть внутри. Вместе с сюрпризом магия пришла в комнату на мягких лапах и расположилась за спиной, а Бэкхёну страшно спугнуть. На свободном ложементе лежит кукла. Даже на голубом фоне она смотрится светлой. Белый костюм, свободная рубашка и брюки, сшит без изысков. Штучных кукол обычно одевают роскошно, но не в этом случае. Светловолосый мальчик смотрит прямо перед собой с легкой улыбкой на тонких губах. Бекхён бережно достает куклу и подносит к лицу, чтобы рассмотреть крошечную родинку над верхней губой. Чтобы посмотреть в глаза, так похожие на его. Это не жутко, даже при том, что лицо куклы повторяет его собственное, а каждая деталь, вплоть до формы пальцев на ногах, — Бэкхён уверен — копирует тело. Шарниры, спрятанные под непритязательной одёжкой, позволяют Бэкхёну без труда усадить куклу себе на колено. — И как твоё имя, двойник? — спрашивает Бэкхён и заглядывает в коробку, там абсолютно точно должна быть карточка с именем. Искомое находится без труда. И Бэкхён смеется, на карточке перьевой ручкой выведено: “Снежный ангел”, а ниже приписано: “Потом вернешь — он мой любимый”. Бэкхёну никогда раньше не дарили кукол и в этот раз тоже не повезло. — Стало быть, ты  гость? —  спрашивает он у куклы. — А ты, стало быть, сходишь с ума от тоски? — раздается мягким шепотом в ухо. — Чондэ! — Бэкхён резко оборачивается, но Чондэ уже отпрянул и заливается смехом, стоя посреди комнаты. Умеет же подкрасться. У Чондэ волосы взъерошены после шапки, щеки красные от уличного холода, а на линзах очков видны капельки влаги. — Я понимаю, у тебя тут интимный разговор. Но нам не мешало бы сходить в магазин, — глядя на вытянувшееся лицо Бэкхёна, он добавляет: — Да, там холодно и мерзко, но нам нужна еда. И алкоголь. И вообще, рождество через два дня. Приедет твой мастер в том числе. Одевайся. — Вот умеешь ты испортить настроение. А ещё друг, — Бэкхён нехотя укладывает куклу в коробку и поднимается на ноги. *** Бэкхён всегда считал себя откровенным и довольно решительным молодым человеком. За словом в карман не лез и шел по жизни легким твердым шагом. А потом влюбился. И не то чтобы это обстоятельство сильно изменило его характер, но проблем определенно прибавило. В частности при общении с предметом обожания Бэкхён превращался в очень непохожее на себя молчаливое создание. Слов, чтобы выразить свою привязанность, хватало с лихвой, только все они казались неуместными и неправильными. Раньше ничем подобным вроде признаний в симпатии он не занимался, а отлично развитые навыки болтологии как-то не улучшали общую картину. Вообще, во всем был виноват Ким Чунмён, живущий этажом ниже. Нет, Бэк влюбился не в Чунмёна, и тот даже не заказывал у шамана ритуал, чтобы сломать жизнь неугодному соседу. С этой задачей Бэк сам блестяще справился. Но именно вредность Чунмёна стала причиной встречи, которая, как трамвайные пути, разделила жизнь Бэкхёна на нормальную и с приправой влюбленности. Началось всё воскресным весенним днем, когда у Бэкхёна и Чондэ закончился дома чай. И они по привычке спустились на шестой этаж. На дворе стоял, вертикально как стрелки часов, полдень, и ничто не предвещало неприятностей. Чунмён парень не плохой, но раздражительный, особенно, если приходить к нему за полночь, они поняли и не приходили. Ну, почти. С тех пор, как начал встречаться с их другом Пак Чанёлем, он раздражался чуть реже, но к истории Бэкхёна это не имело ровным счетом никакого отношения. Однако Чунмён их послал. Культурно и без мата, даже маршрут рассказал. Перед этим уточнил, что самый крупный производитель чая — Китай, так что идите-ка ребята к китайцам на первый этаж. И закрыл дверь. Тащиться на первый все равно что в магазин, и Бэкхён совершил роковую ошибку: предложил подняться на восьмой, там соседи не такие вредные. К госпоже Чон звонить не стали, предположив, что в этот час она выгуливает двух своих белых болонок, и немного опасаясь, что если это не так, сама их напоит чаем и заболтает до полусмерти. У старушки бесспорный талант, и даже Бэкхён не мог её переговорить. Семья Ким — родители трёх непоседливых детей возраста от пяти до двенадцати лет — имела привычку уезжать на выходные, прихватив с собой дедушку и любимца семейства — стремившегося к форме шара французского бульдога. Звонить к ним в тот момент было бесполезно. Господин Ли — ворчун еще хуже Чунмёна — возраст и оставшаяся в прошлом военная карьера накладывали отпечаток. Просить его о чем-то себе дороже. Самой вероятной кандидатурой поставщика чая являлась милая девушка Со Ин Джи, которая держала интернет-магазин девчачьих мелочей. Был ещё некто в дальней квартире с неработающим звонком, но этого некто за полтора года проживания в доме ни Бэкхён, ни Чондэ не видели и сомневались в его существовании. Ин Джи однажды рассказала, что там живет какой-то парень. Но они не знакомы. И звонок он отключает — не любит гостей. Её самой не оказалось дома, а Бэкхён совершил вторую роковую ошибку, ради интереса нажав на кнопку звонка загадочной квартиры, и тот внезапно откликнулся звонкой трелью. Пришлось ждать пока откроют. Когда на пороге возник хозяин, Бэк понял: в его жизни взошло солнце. Рыжее, круглолицее, с рассеянной улыбкой, одетое в широкие кофту и штаны ярких цветов. Каких именно, Бэк не заметил, глаза слепило. — Добрый день, мы ваши соседи снизу, Ким Чондэ и Бён Бэкхён, — начал говорить Чондэ со смущенной улыбкой, вместо Бэка, у которого в горле застряла половина приветствия. — Ким Минсок, — ещё шире улыбнулось солнце. — Чем обязан? — Простите за вторжение, но у нас закончился чай. Не одолжите немного? — поправив очки, продолжил Чондэ, потому что Бэкхён всё ещё давился словами. — А… входите, — дверь гостеприимно распахнулась. — Поищите на кухне сами? Извините, у меня работа, не люблю отрываться… Похоже, Ким Минсок смутился своего же объяснения. Бэкхён завороженно шагнул в квартиру, вслед за Чондэ. В гостиной, которая судя по всему служила также спальней и кухней, слабо пахло клеем и красками. А еще, кажется, пылью, лавандой и деревом, как на лесопилке. Только стружек под ногами не оказалось. Чондэ удивленно осматривался вместе с Бэком, хотя оригинальностью обстановки квартира не блистала. — Кухня — туда, — Ким Минсок махнул рукой, задавая направление. — Если хотите, можете пить чай. Там, кажется, есть печенье в полке над столом. Извините, я минут через пятнадцать освобожусь. И направился в противоположную сторону, чтобы скрыться за дверью в другую комнату. А Бэк пялился на прикрытую дверь, пока Чондэ не дернул его за руку. — Нифига себе доверие к людям,  — восхищенно выдохнул он и потащил Бэхёна на кухню. — Бэк, ты чего? Влюбился? — Не ори, — отмер наконец тот, понимая, что лучше сказать как есть. Чондэ всё равно знает Бэка лучше самого Бэка и многое подмечает, делает выводы и лучше до этого не доводить. — Нет, но близок к тому. Ты видел это солнечное чудо? —  Видел. Но ты преувеличиваешь, —  Чондэ пожал плечами. Бэк только фыркнул на подобное безразличие и занялся поисками чая и печенья. Ким Минсок появился как раз, когда чай заварился и успел слегка подостыть. — А ты всегда так просто пускаешь незнакомых людей к себе на кухню? —  поинтересовался Бэкхён, собравший наконец волю в кулак и вернувший голос. — А вы разве незнакомые? Вы же живете на седьмом, да? Я видел вас несколько раз. Вы не опасные, —  выдал Минсок и снова улыбнулся ободряюще и по-доброму. У Бэка в очередной раз отказал речевой аппарат. — А вот наш сосед снизу считает нас с Бэком мини-бригадой психологического террора и немного психами, — улыбнулся Чондэ и проигнорировал пинок Бэкхёна, который пришелся по голени. — Мы и раньше заходили, но звонок не работал. — Меня громкие звуки отвлекают от работы, поэтому отключаю дверной звонок и телефон, — пояснил Минсок. —  А чем ты занимаешься? — спросил Чондэ. — Я — скульптор. — Ого. А мы актеры, театральные. — Мы сильно помешали? — неожиданно для себя и невпопад спросил Бэк. — Нет. Я уже почти закончил, когда вы пришли. — Ин Джи из соседней квартиры говорит, ты не любишь гостей, — продолжил Чондэ и снова проигнорировал пинок Бэка. — Просто я не люблю прерывать рабочий процесс и как-то не складывается с гостями, — Минсок развел руками. — А что ты делаешь? — спросил Бэк. — Кукол. — Фарфоровых? —  влез Чондэ. Он переставил ноги под столом, пинок превратился в бесполезное дрыганье. — Из полимерной глины. С фарфором мы не сошлись характерами. И мне кажется, это хоть и классический материал, но безумно хрупкий. Я… — Минсок замялся. —  Да, наверное, не доверяю фарфору. — А можно посмотреть на кукол? — оживился Бэкхён. — Давайте не сегодня. У меня жуткий беспорядок и куклы, которые есть, далеко убраны. Если интересно, приходите в среду после семи. Я их достану и включу звонок. Они попрощались. Бэку откровенно не хотелось уходить, но Чондэ мягко подталкивал в спину и напоминал, что у них ещё пьеса не читана, роли не учены, и вообще, им надо бы поторопиться в сторону работы. По дороге на их седьмой этаж Чондэ спросил, зачем Бэк пинался и почему себя так вел. Заявление Бэкхёна, что тот сам хотел поговорить с Минсоком, вызвало приступ смеха: — Ты был не способен говорить. И смотрел на Минсока так, что стыдно было даже мне, — сказал, продолжая веселиться, Чондэ. А Бэк за анализом собственного поведения даже забыл возразить. В назначенное время они пришли с коробкой чая и пачкой печенья. Бэкхёна не то что сильно увлекали сами куклы. Скорее дежурный интерес к работе предмета воздыханий. А за прошедшие три дня Бэкхён обвздыхался по поводу и без, и стал сам на себя не похож. Даже язвительность притупилась. Зачем поперся Чондэ, которому Бэк прозрачно намекал, что лучше бы не надо, он не понял, но в груди зашевелилось некое подобие ревности. С момента последней — и единственной — встречи Минсок стал ещё лучистее, если есть такое определение. Бэку было трудно подобрать определение для Минсока и своих метаний. Взгляд кофейных глаз, на дне которых плясали золотые искры, заставлял мысли путаться, а язык говорить то, что лучше бы держать при себе. Мастерская показалось волшебной шкатулкой с тысячей секретов, рассованных по ящичкам и полкам. Деревом пахли ошкуренные, но не окрашенные этажерки, судя по всему, новые, на которых стояли коробки с материалами. Комод с мелкими ящиками тоже имелся, как и большой стол с рабочей лампой. Если в прошлый раз в мастерской и был беспорядок, то Минсок успешно с ним справился. Бэк даже подумал, что у них такого порядка никогда дома не было, хотя Чондэ регулярно нудел о необходимости уборки и даже убирался. На светлой поверхности стола лежали несколько картонных коробок с неброским абстрактным узором. Минсок аккуратно достал куклу ростом около тридцати сантиметров и протянул Бэку — он ближе стоял. Бэкхён осторожно сжал шелк ханбока, на девочке был национальный костюм, сочетающий глубокие голубые и фиолетовые оттенки, белоснежную прозрачность газа. Всмотрелся в поразительно реалистичное лицо, казалось, кукла сейчас улыбнется красиво очерченными губами и дрогнут пушистые ресницы. Лицо словно светилось изнутри нежностью персиковых оттенков. Даже глаза с детально проработанными радужками цвета темного шоколада не выглядели пустыми стекляшками. Осторожно, кончиками пальцев, Бэк провел по гладким смоляным волосам. — Как настоящие, — его заворожила точность. Каждая складочка, каждый штрих, каждая черта. Даже кисти маленьких рук смотрелись очень по-человечески. — Что это за магия такая, Минсок? — спросил Бэк очень тихо, но его услышали. — Какая магия? — Вдыхать жизнь в стекло глаз. Если бы она не была такой крошечной, я бы решил, что это живой человек. — Польщен, — Минсок улыбнулся. — Но я просто люблю свою работу. Мне нравится делать кукол. Это увлекает. — Они прекрасны, правда. Ты мастер, — сказал Чондэ. У него в руках был субтильный мальчик с европейским лицом, золотистой шевелюрой и россыпью веснушек по сливочной коже. Одетый в короткие штанишки и белую рубашку он больше напоминал детскую игрушку, чем девочка в руках Бэка. Он снова посмотрел кукле в лицо и понял, что окончательно влюбился в Минсока — человека, способного вдохнуть жизнь в бездушное. Всего у Минсока осталось пять кукол в костюмах, которые, как оказалось, шила его подруга, и две без одежды, ожидавшие, когда их заберут, чтобы завершить образ, воплощенный на эскизе. Остальных купили. Минсок продавал их через интернет. Иногда покупатели приобретали кукол прямо на выставках. Они рождались неспешно — две-три в месяц. Минсок так и сказал, что его куклы “рождаются”. Каждое лицо выполнялось вручную: вылепить — руками и шпателем — потом высушить и расписать. Тела делались по заготовкам, но тоже расписывались, чтобы придать индивидуальные черты — веснушки, родинки, татуировки, шрамики. У каждой куклы свое имя и история. Работать на заказ Минсок не любил. Зато в голове роилось множество образов, которые он мечтал воплотить. Малая часть уже стала эскизами. Пока они пили чай и смотрели фото проданных уже кукол, Минсок рассказывал. О материалах, последовательности работы, а Бэкхён чувствовал себя маленьким ребенком, который попал в сказочный домик. Несмотря на учебу в колледже искусств и работу в театре у него не было знакомых кукольников. Тем более такого уровня, кто мог подарить частичку души своим произведениям. О цене Бэк не спрашивал, но понимал, что стоит такая кукла сумасшедших денег. А Минсок пустил их без опаски в квартиру уже второй раз и теперь увлеченно читал лекцию о куклах. От мыслей о том, что Минсок может быть таким доверчивым, в душе у Бэкхёна шевелилось беспокойство. С другой стороны, Минсок выглядел сильным и умным, человеком, который видит, кому можно доверять. И обмануть его — задача не из легких. В глазах Бэка он выглядел настолько идеальным, что дух захватывало. Минсок стал тем исключительным случаем, когда Бэкхёну было приятно слушать чужой голос, а не говорить самому. Даже если бы Минсоку пришло в голову читать учебник по квантовой физике на хинди, Бэкхён бы увлеченно слушал. Это его беспокоило. Так же, как и пытливые глаза, задерживающиеся на лице, словно формирующие в голове какой-то новый образ. Или это просто воображение разыгралось из-за того, что отчаянно хотел понравиться, но не мог даже рта раскрыть и включить обаяние. От Минсока не хотелось уходить. Хотелось запустить пальцы в короткие рыжие волосы, попробовать на вкус широкую улыбку странной формы, услышать, как звонкий голос переходит на интимный шепот. А наваждение разрушил Чондэ. — Бэк у нас влюбчивый, но очень скромный, — весело изрёк он неизвестно по какому поводу, а у закашлявшегося Бэка чай потек через нос. — Что ты несешь? — он даже на миг забыл, что нужно сохранять лицо, и треснул Чондэ по плечу. Минсок засмеялся, глядя на них, заставил вспыхнуть и вновь закрыться в себе. *** Бэк привык, чтобы им восхищались, чтобы за ним бегали, сам он до такого не снисходил. И вообще прекрасно прожил на поверхности планеты Земля без малого двадцать шесть лет, почти ни в кого не влюбляясь и принимая обожание в свою сторону как должное.   Минсок ничего подобного не предлагал. Он смотрел на Бэкхёна, как на друга, интересовался, как другом, и даже во взаимных прикосновениях его ничего не смущало и не наводило на мысли о сексуальном подтексте. Это било по самолюбию. Через несколько встреч к Бэкхёну вернулись привычный стиль общения и поведения, но не душевное равновесие. Бэкхён снова стал общительным и громким, активным и интересным. Он говорил, рассказывал, шутил легко, иногда зло, но всегда остро. Минсок смеялся, хлопал по плечу, рассказывал свою забавную историю, и время убегало сквозь пальцы, а Бэкхён по-прежнему не знал, как ему заинтересовать Минсока. Ходячее искушение не искушало, а завоевателем Бэк никогда не был, хотя умел бывать настырным. Но это не красиво, не изящно и не подходит гордому Бэкхёну, поэтому может быть только актом отчаяния.   — Бэк не будь дураком, скажи ему. Я уже не могу смотреть на твои мучения, —  сказал как-то Чондэ. Они шли домой через сквер глубокой ночью. — Кому? — уточнил Бэкхён, сыграв удивление из рук вон плохо. —  Какие мучения? — Минсоку. Душевные мучения. Ты опять начал перекрашивать волосы раз в месяц. Цвет меняется, а проблема остается, да? — Я тебе что девчонка, чтобы от прически жизнь менялась? — ощетинился Бэк. — Нет. Ты — баран, — грустно констатировал Чондэ. — Которому и хочется и колется, но сделать для этого он ничего не желает. Гордость и самомнение переживут, если ты расскажешь человеку о своих чувствах первым. Бэкхён помолчал. Обжегшись на молоке — дуют на воду. Он обжегся один раз, и ему этого было более чем достаточно. Страх быть отвергнутым человеком, воспоминания о котором заполняли все существо, бились живым пульсом под кожей, обладал поистине парализующей силой. И эти ожоги — Бэк предчувствовал — будут заживать долго и с болью. Это трусость не раскрывать себя и просто быть рядом? Чондэ словно мысли прочел: — Ты не тот, кто может спокойно находится рядом, быть тенью, ты не умеешь ждать. И ты уже у края терпения, а значит, скоро начнешь чудить. Бэк только пожал плечами. Чондэ прав. Сто раз прав. Но Чондэ не чувствует того, что чувствует он. Даже если знает его как облупленного, не сможет примерить всех противоречий. Бэк подозревал, что Чондэ к Минсоку ближе, чем он сам. — К чему этот разговор? — Да так, — Чондэ мягко улыбнулся. И достал сигарету. — Не хочу потом никого утешать. Но если он тоже молчит, это не значит, что Минсоку ты не интересен. — Что? — оживился было Бэк. — По-прежнему предлагаю рассказать о своих чувствах первым. — Однажды уже рассказывал. Хватит. Переживу, перестрадаю и забуду, —  отмахнулся Бэкхён. К концу лета всё ещё не отпустило. Бэкхён не находил себе места: смотреть на Минсока, находиться рядом и дружить стало невыносимо. Желания давили, неудовлетворенность выливалась в странные формы меланхолии, вроде ранжирования деревянных палочек для еды по цвету упаковки или заучивания наизусть отрывков из произведений Кинга. Чондэ язвил. Бэк чувствовал себя больным и никчемным. Однажды вечером после изматывающей репетиции, собираясь просто упасть на кровать и уснуть, он чистил зубы, размышляя под жужжание зубной щетки о бренности бытия и гипотетической правоте Чондэ. Меньше бы болело, мучило, если бы признался в своих чувствах раньше. За прошедшие месяцы он ещё больше отчаялся увидеть в любимых глазах намек на исполнение своих желаний. Сдаться на милость чувствам для Бэкхёна всегда значило одно — перестать быть собой. Это Бэк всегда играл и мастерски изображал чувства, это он всегда управлял и манипулировал чувствами, но не наоборот. Он мысленно простонал. —  У тебя зуб болит? — заботливо спросил Чондэ, заходя в ванную. —  Нет. С чего взял? — Бэкхён старательно рассматривал себя в зеркале. Но следующая реплика заставила его подпрыгнуть. —  Значит, спермотоксикоз победил с разгромным счетом. —  Что?! — Ты стонешь во время чистки зубов. Значит, тебе либо больно, либо приятно. Электрической щетки было жаль, поэтому в Чондэ полетел тюбик с зубной пастой. Не повезло — тот ловко увернулся и покинул поле боя со зловещим хохотом. Однако, Бэк успел заметить кое-что странное. — Чондэ, вернись на минутку, — попросил он. Чондэ вернулся. Они достаточно давно делили квартиры, чтобы не убивать друг друга из-за подколок или дуться по мелочам. — Да? Бэкхён осмотрел Чондэ очень внимательно, чтобы отметить не домашнюю одежду: выглаженную футболку, узкие джинсы, даже новые очки прямоугольной формы в объемной оправе достал. — И куда ты такой красивый? — вопрос закономерен, потому что на часах почти девять вечера. — К Минсоку. — Что?! — Бэкхён почти подпрыгнул во второй раз. Теперь уже от ревности и обиды, от чувства, что Чондэ сам договорился с Минсоком и  хотел уйти без него. — Если соберешься за десять минут, пойдем вместе, — вежливо сообщил Чондэ. — Иначе будешь догонять. — Почему раньше не сказал? — возмутился Бэк. — Мы говорили, что на днях соберемся. — Не говорили. То есть я не помню. У  меня из-за новой экспериментальной постановки каша в голове. Я запутался в датах, — начал говорить Бэк.   — А также в чувствах и Минсоке. Так, я выхожу через восемь минут, — Чондэ оборвал едва начавшуюся тираду и скрылся за дверью, а Бэкхён заторопился. Преодолевая последние ступени лестницы на восьмой этаж, он вспомнил, что они, и правда, хотели все вместе посмотреть кино и плотно поужинать в честь грядущего выходного. Именно по этой причине Бэкхён волок в руках пакет с тремя коробками сока и упаковку с баночным пивом, Чондэ нес ещё две. — Такое чувство, что мы собираемся зависать у Минсока всю ночь, а еды совсем не взяли. Это неправильно. И ты же знаешь, что я много пить не смогу, —  тараторил Бэк, пока они не подошли слишком близко к двери нужной квартиры. — Еда с Минсока. Если что-то не понравится, предъявишь претензии ему. Ну или он тебе, если уничтожишь его годовые запасы, — усмехнулся Чондэ и легонько постучал в дверь ногой. — Напомни мне, почему я с тобой дружу, —  Бэкхён покачал головой, попутно пожалел, что руки заняты, и нельзя поправить волосы, которые наверняка уже легли так, как им нравится, а совсем не так, как он их укладывал. — Я всегда говорю тебе правду в лицо. — Разумно. Не будем рушить нашу идиллию, — легко согласился с доводом Бэк. — А что мы, кстати, будем смотреть. Вроде в последний раз мы так и не договорились. — Американскую историю ужасов, — ответил Минсок, вовремя открывший дверь. — Пять. — Что, все пять сезонов? — Бэкхён едва не выронил пиво, но Минсок успел подхватить коробку, оказавшись непозволительно близко. А потом отобрал упаковку, невзирая на то, что Бэк вцепился в неё мертвой хваткой. — Пятый сезон. — То есть сериала на всю ночь хватит? — уточнил Бэкхён. — Если не надоест, — улыбнулся Минсок и ушел в сторону кухни. — Всегда можно переключиться на что-то другое, — донеслось уже от холодильника. — Хорошо бы. — Бэкхён никогда не был любителем ужасов и с удовольствием посмотрел бы что-то другое. — Но учтите, что вся моя седина будет на вашей совести, — отчеканил он и выразительно ткнул пальцем в сторону сначала Минсока, потом Чондэ. — Моя совесть переживет, — цинично сообщил Минсок. —  А еда будет? — спросил Бэкхён, окинув взглядом набор снеков на столике перед диваном. И только в тот момент заметил, что Чондэ не участвовал в разговоре, и это странно. Они сидели в комнате, освещенной только большим монитором для эффекта полного погружения. Сериал Бэкхёна впечатлял только с профессиональной точки зрения. Он подмечал особенности игры актеров второго плана, попутно размышлял, когда успел стать настолько серьезным, что препарировать фильм ему было интереснее, чем  чувствовать. Хотя чувствовать ужасы та ещё радость, Бэкхён бы предпочел чувствовать взаимность в своей влюбленности. Когда он скатился в недобитого романтика? Когда мысли о Минсоке начали преобладать в голове и ломать его жизнь?   Противоречия между ожиданиями и реальностью Бэк запивал пивом и удивился, когда Чондэ схватил за руку: — Уверен? Это будет четвертая. Однако Бэкхёна только раззадорило то, что в нем алкоголя уже больше нормы, а отрицательные эффекты не наступили. Пил он редко, просто потому что не получал особого удовольствия от состояния опьянения. Банка пива. Две. Потом начинало тошнить, кружилась голова, хотелось прилечь и отключиться. Это совершенно неподходящие состояние для веселья. К тому же у Бэкхёна дури на троих хватит и без всякого допинга. — Уверен, — твердо кивнул Бэкхён. — Минсок, останови запись. Я хочу курить, — попросил Чондэ. Услышать от некурящего Минсока: “Я с тобой!” — было для Бэка ударом ниже пояса. Он почувствовал себя выпавшим из потока событий, словно эти двое что-то скрывали. Невыносимое состояние. И Бэкхён поплелся за ними, благополучно оставив банку на столе. На балконе было тесновато, но они разместились. Чондэ отошел подальше со своими сигаретами, а Минсок с заговорщическим лицом извлек — откуда, Бэкхён не заметил — пачку бенгальских огней. — У нас праздник? — Лето провожаем. Предлагаю сжечь последний день. — Минсок вручил ему две палочки и потянулся к Чондэ за зажигалкой. Короткий щелчок. Ещё один. Бэкхён смотрел, как в темноте со слабым треском рассыпались охапки мелких искр, таяли на лету. И неважно, что уже за полночь и по календарю наступила осень, они сжигают последний день лета. Сердце невыносимо сжалось, наверное, до размера грецкого ореха, до ощутимого напряжения в груди. А на губах застыла больная улыбка от невыносимого: Минсок стоял рядом, едва касаясь плеча плечом. Это слишком близко, для Бэкхёна, для его натянутых нервов, для его крови, где алкоголя болталось чуть выше допустимой нормы, для его кожи, которую жгло прикосновением. Искры растворялись в темноте, окрашивая такое близкое лицо Минсока мистическими вспышками. И алкоголь наконец закружил голову, мешая отчаяние и желание, вынуждая Бэкхёна упасть на низкую тумбочку, ибо стоять стало невозможно. — Эй, ты как? — обеспокоенно спросил Минсок, присев на корточки рядом. — Через полчаса отпустит, Минсок, — подал голос Чондэ, про присутствие которого Бэк насмерть забыл. — Не переживай. Я пройдусь, сигареты закончились, могу завернуть в аптеку. Минсок рассеянно кивнул. А Бэк оперся о прохладную шершавую стену, глотая свежий воздух, так, словно не стоял последние пять минут на балконе. Чондэ обещал скоро вернуться. А Бэкхён прикрыл глаза и расслабился, до тех пор пока не потрясли за плечо. — Держи, — Минсок впихнул в руки холодный стакан. — Что это, Минсок? Мне лекарства не помогают, само проходит,—  пытался возразить Бэк. — Это вода. Пей. Пришлось пить, тем более что очень хотелось. Минсок сидел рядом, всё также на корточках, и смотрел в лицо так пристально, что Бэку стало жарко. — Прости, я испортил вечер. — Все нормально, — с этими словами Минсок отобрал стакан. — Пойдем внутрь. Помочь? — Сам справлюсь, не надо думать, что я совсем беспомощный, а? —  вспылил Бэкхён. Почему-то у него уже полгода не получалось выглядеть красиво или хотя бы прилично на глазах Минсока. Оставалось с ним поругаться для полноты картины, и с чистой совестью Бэкхён мог забыть обо всех чаяниях и шансах на взаимность. И хоть в запасе оставался еще один грязный ход, Бэкхён пока не дошел до точки невозврата. В комнате было пусто. Чондэ, видимо, ещё не вернулся, включен свет и выключен монитор, как доказательство, что ночь ужасов закончилась. Для Бэкхёна она только начиналась - он всё-таки решил пройти до края и заглянуть в бездну к своим страхам. — Минсок, ты мне друг? Путь до дивана оказался сложнее, чем Бэк предполагал. Голова все еще кружилась. Пусть его слегка вело, он выдержал  испытание с честью и попутно зарекся пить в ближайшие два года. Минсок кивнул и сел рядом. Такой красивый и невозможный. Наверное все-таки алкоголь сыграл злую шутку с восприятием Бэкхёна, наполнив момент демоническим очарованием. Если Минсок друг, должен выслушать. И Бэкхён говорил, выливал на голову свои эмоции, те, что не перестрадались, не перетерлись, не поблекли. Говорил о том, что не хотел любить. Любовь — это неудобно. — Любовь — это зависимость почище алкоголизма. Пусть звучит цинично и эгоистично, но предпочитаю когда меня любят. А сам я не готов, не хочу любить так, чтобы до последней капли, чтобы восхищение в глазах. У меня не так уж много есть в этой жизни, чтобы приносить в жертву кому-то. Я умею ценить, умею быть нежным. Однако для меня любовь — это дырка в сердце, необходимость перемалывать себя, отдаваться во власть своих чувств. Страшно. Страшно, когда управляют чувства, а не я, — сказал Бэкхён и посмотрел на Минсока. Тот оставался спокойным. — То есть. Во взаимную любовь ты не веришь? — уточнил Минсок. — Взаимная не значит равноценная. Все равно кто-то любит больше. И больше отдает. Иногда отдача соответствует жертве, — тут же пояснил Бэк и потянулся за водой, отметив внимательность Минсока в нему. — Любовь все равно для тебя жертва? Предыдущее суждение вышло слишком резким. — А что, нет? Ты поступаешься привычками, временем, желаниями, чтобы получить взамен нечто, называемое “отношениями”. На одной эфемерной “любви” отношений не построишь, —  Бэк сделал пару крупных глотков. —  Вот с Чондэ у нас отношения. Мы часто готовы поубивать друг друга, высказать в глаза все нелестности, но и простить — тоже. Сколько раз мы помогали друг другу. Притерлись. Это честно. В любви с честностью хуже. — А почему с Чондэ не любовь? — осторожно спросил Минсок. — Потому что он не будет мной восхищаться. И облизывать. Я так не смогу, — к злым словам добавилась улыбка. — Он очень добрый и заботливый друг. И одеяло подоткнет, и забытые вещи привезет, и на стриптиз сводит, но между нами нет искры. Не было никогда. — По сути тебе нужен восхищенный зритель, — сделал вывод Минсок с непроницаемым лицом. — И ты способен любить только свое отражение в чужих глазах? Что же хорошего в тебе как в партнере? — Ничего. И я об этом говорю честно. Сексуальность, острый язык, смазливая внешность, — Бэк рассмеялся. — Но ты же находишь со мной темы для разговора? Я всё-таки умею слушать. Можешь не верить, но мне не жаль помочь, когда просят. Или не просят. Главное не навредить. Я ударяюсь в философию и демагогию. Я умею быть смешным. И мне говорили, что это привлекает. Если тебя смущают дифирамбы самому себе, то я могу уйти, — договорил он, немного сомневаясь в своих словах. Голова всё еще кружилась. — Оставайся, — благодушно улыбнулся Минсок. — Мне интересно. — Я умею находить и решать проблемы. Короче, я кладезь недостатков и достоинств, что из этого что, решай сам. И вот любовь — это просто жирное пятно на моем мировосприятии. Если смещается центр тяжести моей личной вселенной — это катастрофа. Последние месяцы у меня такое чувство, что отняли что-то важное. Без тебя я стал чувствовать себя неполноценным. Меня мучают вопросы: “Если ты примешь меня, вернусь ли я в нормальное, целое состояние, а если отвергнешь, шанс снова стать полноценным будет утрачен? Я навсегда останусь только частью Бён Бэкхёна и никогда уже не стану цельным?” — Вот видишь — я тебя люблю, а ты для этого даже ничего не сделал, только появился в моей жизни. И заменил солнце. А ты про отражение… — Бэкхён, ты… — Я не настолько пьян, чтобы не соображать, что болтаю. Прошу тебя, Минсок, просто заткнись и побудь другом. Я слишком много с тобой молчал, чтобы не воспользоваться моментом. А ты не лечишься. Вернее, мои чувства. Вот как ты забрался в мою голову? И почему я не могу выселить тебя оттуда? Хотя почему голову? Такое чувство, что ты живешь в голове, сердце, животе, бежишь вместе с кровью по венам. Ты, как зараза, поражаешь каждую часть меня. Неотвратимо изменяешь, заставляя сомневаться в себе. Я больше не буду прежним? Да и не знал ты меня прежнего, так что не суть. — Бэкхён, послушай, — попытался вклиниться Минсок. — Не хочу, Минсок. Сейчас не хочу. Считай все вопросы риторическими. Сейчас я хочу говорить. Ты мне все скажешь потом, хорошо? Если еще будешь говорить со мной. Давай не будем разыгрывать драму. Да, я ущербен из-за тебя, но все в этом мире проходит и меняется. Хотя нет, люди остаются прежними. Это дает надежду, что я вернусь в прежнее состояние, когда залижу раны. Бэкхён проснулся от жажды, а светившее в лицо солнце мешало провалиться обратно в объятия сна. К уютному запаху лаванды примешивался запах свежесваренного кофе. Лаванда, как у Минсока в квартире. Стоп! Веки пришлось разлепить, чтобы подскочить и ошарашенно оглядеться. — Какого хрена? — пробормотал Бэк озадаченно. Он сидел на краю широкой кровати, явно не своей. Полностью одетый, и это с одной стороны радовало, с другой — трудно было не разочароваться. Вчера Бэкхён решился на отчаянный шаг в надежде избавиться от привязанности в Минсоку. Во-первых, он всё-таки признался, что у него есть чувства к Минсоку; во-вторых, говорил, что не хочет этих чувств; в-третьих… А вот с “в- третьих” выходила накладка — Бэк не мог вспомнить, успел ли он предложить Минсоку одноразовый секс. Видимо, нет, если он жив и относительно здоров — других признаков похмелья, кроме жажды, не наблюдалось. И ему даже разрешили ночевать здесь. Странно, что Чондэ не провел его домой. Эта зараза что, так и не вернулся после своего: “У меня закончились сигареты”? Смылся, слинял и оставил Бэка с Минсоком, чтобы они разобрались или наломали дров. Щелкнула, складываясь, ширма, отделявшая спальную зону от остальной комнаты. Напротив кровати стоял серьезный Минсок. — Ты же понимаешь, что номер с “я был пьян и ничего не помню” не прокатит? — твердо спросил он, глядя исподлобья, и бросил Бэку бутылку с водой. — Жаль. — Каким-то чудом Бэкхён бутылку сцапал, пожал плечами и лучезарно улыбнулся, лучше перейти в наступление. —  Я действительно кое-чего не помню. Например, как оказался в твоей кровати. И почему вообще ночевал здесь. — О, поверь, это не самое интересное, — Минсок иронически изогнул брови. —  Я тебе расскажу. Но сначала кофе.   Бэкхён так и не разобрался, готовиться ли ему к смерти или ещё рано. — А где Чондэ? — Дома, наверное. Иди умываться, — серьезным тоном велел Минсок, и у Бэка не возникло мысли возражать. Когда он вернулся из ванной и присел за стол, Минсок мирно прихлебывал кофе и жестом указал на полную чашку, ожидавшую Бэкхёна. — Я вчера буянил? — Бэк никак не мог оторвать взгляда от чашки, на зеркальных гранях которой абстрактный узор блюдца складывался в фигуры бегущих животных. — Прости, если так. И рассказал все вчера, потому что мне это было нужно. Прости, что обременил тебя своими чувствами, — он наконец поднял глаза и залюбовался Минсоком, облитым солнечным светом. — Вчера ты просто заснул посреди исповеди. Жалко было будить, пришлось оставить здесь, — объяснил Минсок. — Что до чувств… Пей кофе. И заткнись на то время, что я буду говорить. Это недолго. Хорошо? — добавил он спокойно. Бэк кивнул и пригубил чашку, чтобы с языка не посыпались вертящиеся там вопросы. —  Знаешь, я тоже ненавижу чувство, когда каждый твой вздох, каждое твое действие принадлежат другому и всё делается ради кого-то. Когда привязан и предан настолько, что важно просто быть рядом, — Миносок сделал паузу, похоже, сомневаясь стоит ли продолжать. —  Наверное, у каждого в жизни есть история про любовь и обиды. Когда-то меня бросили, как надоевшую игрушку. И дело даже не во мне, а в том, что тот человек любил всё новое. Я сам выбрал запереться в своем мире и все делать только для себя. Мы похожи в том, что избегаем проявлений сильных чувств. Ты как актер наверное умеешь отделять чувства от себя. Я вкладываю их в кукол. Ты говорил про одноразовый секс. — Ещё одна пауза. И как назло в чашке Бэкхёна закончился кофе, а вопросы остались, пришлось прикусить губу. — Но подумай сам, что произошло бы дальше? Ты стал бы избегать меня, а я тебя. Напряжение. Общение сходит на нет. Я не уверен, что тебе полегчало бы после секса. Не уверен, что мне хватило бы одного раза. После встречи с тобой я хочу делить чувства с другим человеком, а не выкладывать всё до последней капли в работу, — Минсок замолчал. Бэкхён силился понять, что делать дальше, и почему он не понял, что Минсок тоже страдает. Из-за него, между прочим. — Я бы хотел быть вместе. Попробовать, — нарушил тишину Бэк. — Ты сам себе противоречишь, — заметил Минсок. — Ночью говорил, что не хочешь любить и мечтал вылечиться. А теперь хочешь пробовать. Я не смогу любить тебя так, как ты себе это представляешь и как привык. Я не собираюсь, как ты выразился, “облизывать” тебя. Ты прав, на одной любви отношений не построишь. Даже если мы нравимся друг другу, отношений может не получиться.     — Мне это подходит, — ответил Бэкхён и пожал плечами, оказалось, это совсем не страшно. — Ты мне нужен. Если я тебе нравлюсь, то попробую пережить. — Так просто? — О, совсем не просто. Для меня по крайней мере, — улыбнулся Бэкхён. —  Я, например, ждал завтрак в постель и утренний секс. А получил выговор, сомнения в своей сознательности и подостывший кофе. Но я готов смириться. —  Похоже, мне тоже будет не просто, — Минсок поднялся из-за стола. — И нам обоим не помешает подумать ещё раз. Бэкхён понял, что разговор закончился, но не понял чем. Ведь они в итоге ни до чего не договорились. —  Минсок, сколько ты будешь думать? —  Сутки. Или чуть больше. У Бэка снова пропал дар речи, как после знакомства. И он поплелся в коридор, даже успел надеть обувь и разогнуться, как вдруг оказался прижатым к стене. Горячие ладони скользнули по щекам. Пальцы Минсока коснулись вишневых прядей.   — Компенсация за разочарование, — порывистым выдохом в подбородок. Поцелуй растекся кофейной горечью по губам. Язык, по-хозяйски скользнувший в рот, аккуратно коснулся нёба, зубов, столкнулся с языком Бэка. Бэк ответил, сдался целиком и полностью. Они — два человека, которые боялись любить, но очень хотели. До дыхания переходящего в хрип, до бешено колотящегося сердца, до стягивающего живот желания. И Бэкхён был готов выпрыгнуть из одежды и начать раздевать Минсока, когда его аккуратно отстранили и выставили за дверь со словами. — До завтра. *** — Это же ты принес коробку? — спрашивает Бэкхён у Чондэ, проверяющего длинный список покупок. Вопрос больше формальный, принести больше некому. Минсок, не смотря на то что ему доверили ключ от квартиры, ни разу им не воспользовался. Да и уехал он на неделю на выставку, именуемую красиво и немного пафосно: “Салон авторских и уникальных кукол”. Звал Бэка поехать с собой, но не сложилось. — Угу, — Чондэ кивает в знак согласия. — Настоящее Рождество. Два добрых волшебника на меня одного красивого, — улыбается Бэкхён и обнимает его. — Спасибо. На самом деле Бэк немного запутался. Он уже отправил сообщение Минсоку с благодарностью и вопросом, почему тот показал “Снежного ангела”, но ответа пока не получил. Бэкхён не в обиде, что куклу ему не подарили. Он все-таки не ценитель. А дарить такую волшебную вещь не ценителю — кощунство. Она должна приносить радость, щекотать чувство прекрасного, или какие там чувства вызывают в своих владельцах подобные куклы. Бэкхён не очень понимает коллекционеров. Не признаваясь никому, он боялся, что их отношения повлияют на работы Минсока. Его страхи не оправдались: куклы по-прежнему почти живые, такие, которым хочется дать имя, аккуратно прикоснуться к маленьким рукам, посмотреть в живые глаза. Он обязательно спросит, боялся ли Минсок того же, что и он, когда тот вернется. Идти никуда не хочется: в предпраздничные дни магазины забиты людьми буквально круглосуточно. Нет, Бэкхёна вовсе не раздражают люди. Бэкхёна бесят очереди и ожидание, пусть и небольшое. — Пойдем, мучитель, — говорит Бэкхён и поправляет воротник толстого свитера. — Я почти приполз домой, убитый морально и физически, надеялся, что в ближайшие двенадцать часов никуда не пойду. Господи, уже бухчу как Чунмён, — смеясь замечает Бэк. — Но ты когда-нибудь играл эльфа? Это утомительно, особенно когда не стоишь на сцене, а исполняешь роль аниматора. И вместо милых, вредных детишек вредные, упертые взрослые. И чей гениальный ум дошел до того, что информацию о премьере должны распространять рождественские персонажи? — Я понял твои творческие страдания, — хмыкает Чондэ, надевая ботинки. — А ты никогда не подрабатывал грузчиком? Я, например, полдня таскал коробки из костюмерной на склад и обратно. — Ладно, не ворчи, я понял, что ты тоже страдал. — Минсок должен приехать завтра? — Чондэ застегивает куртку под самый подбородок. — Да. Я скучаю. Наверное, впервые я кого-то так жду. — Бэкхён методично наматывает шарф. — Недельное расставание — это не драма, Бэк,  — Чондэ улыбается. Бэкхён открывает дверь, за которой обнаруживается Минсок, поднявший руку к кнопке звонка. Он смущается, словно его застукали на месте преступления. — Привет, — машет он и продолжает стоять на пороге. Руки Бэка действуют быстрее головы, втягивая Минсока в квартиру за воротник расстегнутой куртки. Прижимаясь губами к горячим губам, Бэкхён забывает думать о чем бы то ни было. И не может, впрочем. Одной мысли о том, что Минсок вернулся со своей выставки на день раньше, вполне достаточно для счастья. Вторая мысль о том, что сегодня Бэк будет спать не один, добавляет радости. У Минсока горячие и сильные руки, которые сжимают в объятиях до хруста костей, и это важнее всех остальных событий на этой неделе. — Понял, — неделикатно громко раздается за спиной. — Я пошел. А твоя спальня, Бэк — первая дверь направо. На случай, если ты забыл. Оторваться от Минсока, равносильно попытке сдвинуть шкаф в одиночку — тяжело и нерационально. — Прости, Чондэ, я сейчас. — Не надо, я сам как-нибудь. Не скучайте,  — Чондэ подхватывает ключи, улыбается напоследок и выходит за порог. — Куда он? — удивляется Минсок, освобождая Бэкхёна от объятий и верхней одежды. — В магазин за продуктами для вечеринки. Как некрасиво, — Бэкхену немного стыдно. — Сейчас, подожди минуту. Он сбрасывает ботинки и нашаривает в кармане джинсов телефон, пока Минсок разувается и снимает куртку. Все-таки хорошо, что они с Чондэ как-то дошли до первого этажа и познакомились с китайцами. Они милые отзывчивые ребята, все трое. Но один особенно. Насколько Бэкхен знает Чондэ, тот расстроился, хоть и оставил их вдвоем по своей воле. И решил притащить все покупки в одиночку. Упрямый. Наверняка, сейчас он не поехал на лифте, не было слышно движения кабины, а пошел вниз пешком. Его почему-то это успокаивает. Чондэ добрый, что бросить без помощи будет неправильно. Ради этой помощи Бэкхён набирает номер. На звонок отвечают после пятого гудка. — Алло, Исин? Привет, сделаешь одолжение? — Минсок обнимает осторожно, гладит по спине, и от этого кожа горит, и очень хочется избавиться от одежды. — Там сейчас мимо вашей двери будет проходить Чондэ. — Легкие поцелуи как будто разведывают территорию от виска к скуле, и чуть ниже. Дыхание щекочет ухо, потом шею. Напряжение растет и Бэкхён опасается, что начнет стонать в трубку. — Поймай его за руку и напои какао. — У нас нет какао, — сонно отвечает Исин. — Его никто не пьет. — Прекрасно. Сходи в магазин за какао вместе с Чондэ, хорошо? — предлагает выход Бэк. А тем временем поцелуи все развязнее ласкают его шею, и Минсок тянет свитер с Бэкхёна вверх, ибо он мешает. Но Бэк ещё не успел договорить, поэтому стойко держится и дышит ровно, хотя получается с большим трудом. — Буду должен. Спасибо, Син. Ты ангел. — Какой ты милый, — смеется Минсок, стягивая наконец свитер. Легче Бэкхёну от этого не становится — по прежнему жарко и нечем дышать. И он сам избавляет Минсока от его нелепой подростковой толстовки. — Не люблю чувствовать себя сволочью. — Под толстовкой обнаруживается кофта, которая тоже идет в пешее эротическое вместе с футболкой Бэкхёна. Минсок находит правильную дверь и они вваливаются в спальню, на ощупь ища кровать, не переставая целоваться. Для разговоров будет время, но потом. Бэкхён ещё ни разу не пожалел, с тех пор как они решили встречаться, с тех пор как решили не оглядываться на прошлое. Забыть про обиды, нанесенные другими, сложно. И Минсоку тоже. Ему нетрудно было открыть дверь и пустить незнакомых парней в квартиру, но чтобы впустить Бэка в свою жизнь чуть дальше, пришлось преодолевать барьеры. Просто сказать, что надо “просто любить”. Любить не просто: сердце ноет от тоски, когда расстаетесь не надолго. И когда тело хочет близости неконтролируемо, словно не виделись целую вечность. И когда друг друга не хватает в каждом действии и мгновении. И когда поцелуи, прикосновения почти не утоляют жажду быть вместе. И когда обоюдное желание срастись не делает различий, кто любит больше. Любовь это не просто. И больно. Они решили, что так и будут день за днем любить друг друга со всей силой, на которую способны, верить друг другу во всем и не уметь иначе. Иначе они слишком разные и не получаются “они”. А любить будет не просто, но справедливо. *** Со своего седьмого этажа Чондэ отсчитывает ступеньки шагами. Это успокаивает и очищает мысли. Хотя странных среди них всё ещё немало. Говорят, с возрастом круг общения у каждого человека сжимается, труднее пустить кого-то нового в свою жизнь. У Чондэ ещё совсем не тот возраст, чтобы предаваться философским изысканиям глубинного смысла жизни, но как-то так складывается, что он все больше времени проводит один. Сначала Чанёль нашел своего зануду. Как он с ним вообще встречается? Чунмён не плохой парень, но немного зажатый и не любит подпускать к себе чужих. Он с Бэкхёном пришли пригласить Чунмёна на вечеринку, а он после минутного размышления — поверьте, минутная пауза в разговоре это очень долго — сказал: “Мы вам перезвоним. Всего доброго” — и закрыл дверь. Это немного удивило. Как будто он собеседование проводил. Чондэ мог бы позвонить Чанёлю, но ведь интереснее общаться вживую. Чунмён перезвонил на следующий день и сдержанно уведомил, что они с Чанёлем придут, уточнил, не нужно ли что-то с собой принести. Удовлетворился ответом, что все будет на месте, и быстро попрощался. Бэкхён нашел Минсока, стал часто бывать у него и меньше времени проводить дома. Чондэ с Бэкхёном всё еще живут и работают вместе, и он рад за Бэка, грустно же от того, как все быстро изменилось. Никто его не заставлял идти одного, но Чондэ выбрал путь наименьшего сопротивления, поскольку знает, что Бэк потом изведется и будет спешить домой, и в результате они забудут купить половину необходимого. Чондэ поглубже натягивает капюшон и прячет руки в карманы. Дороги до магазина — пять минут. Однако холод норовит пробраться под одежду. — Чондэ! — У самых дверей круглосуточного магазина его хлопают по плечу, и только в этот момент он понимает, что сжался почти в комочек, то ли от холода, то ли от грусти. Рядом стоит Исин — обитатель квартиры на первом этаже. Он всклокоченный, словно только что из постели, и куртка застегнута наполовину, из ворота торчит голая шея. — Исин, ты с ума сошел? Холод же на улице. Почему ты в таком виде? — возмущается Чондэ, шагая в открывшуюся дверь. Очки приходится снять: линзы моментально запотевают, лишая обзора. Сначала занятые руки удерживают Чондэ от того, чтобы поправить одежду на Исине, потом мысль, что он ведет себя как мамаша рассеянного и непоседливого ребенка. Все-таки сказываются годы жизни с Бэком, о котором нет-нет да и приходилось заботиться. — Я думал ты рано ложишься. — Решил дойти до магазина. Вышел и увидел тебя. Только сейчас догнал, — поясняет Исин. — Сигареты закончились. — Сигареты? Ты же бросал курить, — удивляется Чондэ. Он возвращает очки на нос, и мир вокруг обретает резкость. Оказывается, Исин уже раздобыл тележку. — Ага, — непонятно чему радуется он, улыбается так, что на щеке играет ямочка, а вокруг глаз собираются морщинки. — Шестой раз за год. А ты? — А я готовлюсь к рождеству. Вы же придете? Исин следует за Чондэ между полок. И первым делом почему-то забредают в отдел напитков. — Я приду, — говорит Исин после паузы. — А ребята уехали, вернутся только в январе. Так что я один. Ты, кстати, какао варить умеешь? — он вертит в руках баночку и подозрительно её осматривает. — Умею. А ты нет? — Чондэ достает из кармана список, чтобы ничего не забыть. — А я нет, — подтверждает Исин. — Сваришь для меня? Чондэ сам оставил наедине Бэка с Минсоком, полагая, что так будет всем лучше, и тревожить их как-то не очень хорошо. Да и свою психику надо пожалеть, мало ли что можно увидеть дома, придя не вовремя. На улице он замерзнет, ходить час по магазину перспектива не самая радужная, на этом фоне приглашение от Исина выглядит заманчиво. Чондэ все равно некуда деваться, и он кивает, соглашаясь. Но даже если бы не было всех этих причин, Чондэ бы согласился. Точно бы согласился.