Страх

Микеланджело старался вести себя как обычно, но подавить совершенно новую форму страха было трудно, почти невыполнимо. Он вообще не был силен в подавлении чувств: всегда открытый и простой, не привыкший усложнять, он выражал их сразу и без утайки, будь то радость или грусть, восхищение или разочарование, неуверенность или желание идти вперед. Но глядя на то, как спокойно ведет себя Лео, стоя в переднике на кухне и замачивая посуду; на то, как Раф, лениво развалившись на диване, пролистывает журналы; на то, как Донни, привычно зевая после бессонной ночи, проворачивает шуруп в системном блоке при помощи отвертки — он просто был вынужден сделать исключение. За завтраком по непонятной ему причине вилка вдруг выскальзывает из пальцев и звонко бряцает по фарфору тарелки с недоеденной лазаньей. Майки торопится поймать ее, но не успевает и просто улыбается братьям, которые с интересом смотрели на него, улыбается глупо и растерянно. Это же просто вилка. И когда он берет в руки скейт, чтобы, как обычно, ураганчиком пронестись по логову, страх на время отступает, и Майки отдается любимому занятию без остатка на целых три часа. Он напрочь забывает об осторожности, и любимая статуэтка Лео осколками отправляется в мусорное ведро. Лео злится, но непоседа удирает от него на своем четырехколесном друге и беспрерывно хохочет. Еще день или два ничего не происходит, и обладатель оранжевой маски вздыхает с облегчением. Как оказывается, преждевременно. В понедельник тренировки возобновляются, и от одного голоса Лео, будившего остальных в шесть утра, внутри все сжимает ледяными тисками. Странное дело, но во время поединка Рафаэль замечает беглый косой взгляд голубых глаз, направленных на его саи, которые прошли в сантиметрах от головы младшего брата. И когда это повторяется вновь, он наносит удар ногой в корпус, и Майки не успевает среагировать, отвлекшись на лезвия. Его буквально сметает с места и опрокидывает на татами в двух метрах от Рафа. Последний подает ему руку, чтобы поднять на ноги, и ощущает густой пот на его ладони. Бунтарь не слишком внимателен к мелочам, но после стычки со Шредером он стал замечать некоторые изменения в поведении Майки, которые он отчаянно пытался скрыть. После их самой первой стычки со Шредером, состоявшейся несколько дней назад. Рафаэль переживает за брата, и если сам он отнесся к поражению с разгоревшейся злобой и жаждой реванша, Микеланджело не был похож на него по темпераменту. Лео стал проводить в додзё еще больше времени, чтобы в следующий раз не подвести братьев, и с невероятной решительностью устраивал со Сплинтером один спарринг за другим. Донни же просто стащил в лабораторию всю транспортабельную технику, требующую и не требующую починки, чтобы лишний раз все проверить — просто занял голову, чтобы не думать о случившемся. Майки же не находил себе места. Когда Рафаэль открывает дверь в комнату весельчака после отбоя, как обычно без стука, тот с криком подскакивает на кровати, а по его виску сползает капля пота. Раф выставляет руки перед собой ладонями наружу в успокаивающем жесте, а Майки еще несколько секунд не может поверить, что ему ничего не угрожает. — Черт, Раф… Я же только начал засыпать, — слегка охрипшим голосом выдавливает ниндзя. Он откидывает в сторону одеяло, сбрасывает ноги с кровати и упирается в них локтями, чтобы немного наклониться и перевести дух. Майки совершенно точно не хочет беспокойства Рафа по этому поводу, но уже ничего не может с собой поделать. — Зачем ты сюда пришел? — в какой-то другой момент он бы обязательно подобрал слова помягче, чтобы не нарваться. Но только не теперь. — Как раз-таки поэтому, балда, — мастер сай подходит к кровати и садится на край возле брата, пока тот выпрямляется и смотрит на него уже почти без страха. — А что не так? Я в порядке. И хотя улыбка выглядит убедительно, Раф ему не верит. Потому, что Майки сам отчасти не хочет, чтобы Раф ему поверил. — Ты можешь говорить это кому хочешь, но только не мне. Я уже давно понял, что с тобой происходит. Микеланджело стыдливо опускает голову и прячет взгляд. — Раф, я… — Майки, то, что произошло — это не разбитая посуда и не ссадина, оставленная на утренней тренировке. Я имею в виду… это не то, что происходит каждый день или считается в порядке вещей. И нет ничего страшного в том, что ты боишься. Ну, я так думаю, потому что этот терминатор в доспехах — та еще непобедимая скотина. И… знаешь… Черт, вот не люблю всю эту фигню! Разговоры по душам по части Лео! Видит бог, я пытался! Обладателя оранжевой маски смешит настроение Рафа, но более того только трогает, трепетно задевая натянутые до предела струнки. Майки улыбается, пусть и немного с грустью, чувствуя благодарность и одновременно непонимание того, что он должен делать, чтобы с тем же пофигизмом относиться ко всему, как это делает бунтарь. — Спасибо, Раф. Старший брат чувствует в его словах невесомое облегчение, но знает, что этого недостаточно. Он должен попытаться еще раз, чтобы избавить Майки от боли и страха. И он решает поделиться тем, к чему пришел самостоятельно пару лет назад, без какой-либо помощи Лео или Сплинтера. — Знаешь, Майки, чего по-настоящему стоит бояться? — голубые глаза обращаются на него с интересом и детским любопытством, задавая немой вопрос. — Бояться надо точно не врагов. И даже если в какой-то момент тебя порежут в черепашью соломку — ну и что? Ты был готов к этому. Страшнее всего, когда тебя предают близкие. Когда ты полностью доверяешь им, доверяешь свою жизнь, жизнь тех, кто дорог, а они всаживают нож тебе в спину. Очень редко, но иногда я думаю об этом, и под панцирем у меня пробегают мурашки… И скажи мне, разве страшно умереть от вражеского клинка после такого? Майки смотрит на него, а в голове бушует нескончаемый поток мыслей. Так необычно слышать подобное от Рафаэля. И в глубине души Майки понимает, что он прав, но одновременно с этим тревожится. С чего вдруг Раф стал бы об этом думать? Бунтарь отвечает прежде, чем Микеланджело успевает задать вопрос. — Ну, вот именно поэтому я и не боюсь ни черта на этом свете, — Раф улыбается ему своей фирменной полуухмылкой, и на душе Майки становится тепло. — Потому что у меня самые лучшие, самые верные братья, которые только могут быть. Раф встает, не глядя хлопает брата по плечу и шагает к выходу. — Ложись спать. И не вздумай никому проболтаться о том, что я тебе сказал! Иначе одним подзатыльником ты не отделаешься. Свет гаснет, и мастер нунчак улыбается по-настоящему. Все-таки, что бы там Раф не говорил, а в нужный момент он тоже может поддержать, если захочет. Его слова повторяются в голове эхом, до того правильные, что Майки засыпает почти сразу, как голова касается подушки. Потому что в ней больше нет сковывающего и липкого страха.