«Бессовестный»

Их знакомство нельзя было назвать романтичным. Он поймал её за воровством вишни в саду, когда поливал грядки по просьбе матери, а она, неловко спускаясь по забору, зацепилась джинсовой тканью за дощатый выступ и порвала свои любимые шорты, до крови разодрав коленку. — Кто тебя так научил по заборам лазать, дура? — с невозмутимой холодностью произнёс он, усердно продолжая лить воду из шланга на и без того затопленные грядки. Дабу вздрогнула и нервно шмыгнула носом, с опаской утерев его чумазой рукой. Ох, и всыпят же ей. Хотя в голове она уже придумала гениальнейшую отмазку для здешней сердобольной тётушки. Правда, что-то голос у этой тётушки сегодня был прям как у дядюшки... Грубый. Как и манеры. — Ты кто? — ни минуты не колеблясь, спросил Гопал, угрюмо сведя брови на переносице. — А ты? — в ответ поинтересовалась она, обернувшись и недоверчиво разглядывая высокого пацана в клетчатом жилете. — Я первый спросил. У мальчишки было на редкость суровое лицо: серьёзное, мрачное, с плотно сжатыми губами, густыми бровями и пронзительным взглядом, взирающим исподлобья так, что он одним своим видом внушал страх в любого, стоящего перед ним. Но только не в неё. — Дабу! — с вызовом ответила девчонка и сжала кулаки: по всей видимости, ей снова придётся драться. — «Дабу», — хмыкнул пацан. — Чё за стрёмное имя такое? — Сам ты стрёмный, — фыркнула девчонка, на всякий случай отодвигаясь поближе к заборчику. — И чем это тебе не нравится моё имя? — Так парней называют обычно, — пожал плечами тот. Дабу замерла, разжимая пальцы. Мальчишка был хоть и страшный, но явно неполноценный: только обделённый разумом инвалид мог стоять на грядках по щиколотку в воде и как ни в чём не бывало болтать с воровкой в собственном саду средь бела дня. От этого открытия ей сделалось значительно лучше, и она даже почувствовала себя увереннее. — А тебя-то самого как звать? — Гопал, — гордо ответил он, немного поразмыслив. Совсем немного. Где-то минуты с две. — «Гопу», значит, — усмехнулась она, уже придумав в уме блестящий план побега. — Так ты говоришь, я по заборам лазить не умею? Она вскинула одну бровь так, словно вызывала его на дуэль. — Не умеешь, — спокойно отозвался он. Девчонка сделала свои и без того большие глаза ещё больше и с наигранной заинтересованностью произнесла: — А как надо? Гопал нехотя отложил в сторону шланг и подошёл к ней. — Вот, смотри, — начал он, хватаясь за верхнюю доску и подтягиваясь на ней. — Ой, ну я так не смогу! Ты же вон какой высокий, а я маленькая и слабенькая! — Дабу уже вовсю вошла в роль невинной жертвы и сейчас от души веселилась над ничего не подозревающим Гопалом. Мальчишка нахмурился, прикидывая в уме варианты. — Ладно, тогда вот так, — он положил правую руку на нижний выступ забора, а затем поставил туда же ступню левой ноги, одновременно свободной рукой хватаясь за доску повыше. Дабу тихо фыркнула, стараясь удержаться от смеха. Она прекрасно лазила по заборам ещё с тех пор, как ей стукнуло пять, но было забавно смотреть, как этот нескладный по всем параметрам, долговязый пацан пытается её этому научить. — Ну что, запомнила? — хмуро спросил он, спрыгнув обратно на землю и отряхивая ладони от налипших на них мелких щепок. — Даже не знаю, — протянула она сокрушённо. — Говоришь, вот сюда нужно ногу ставить, да? Дабу, воспользовавшись наивностью своего "учителя", легко, словно бабочка, вспорхнула на самый верх и уже готова была сделать долговязому ручкой, как внезапно ощутила эту самую ручку на себе. Точнее, на своём ухе, которое крепко сжимали грубые мужские пальцы. — Ай-яй-яй! — заверещала она во весь голос. — Больно же, идиот! — Не так быстро, — запоздало ответил ей Гопал и, всё так же держа за ухо, снял с забора. — Сперва ты вернёшь всю вишню, которую у нас украла и извинишься перед моей матерью... А потом дашь ей своё колено на обработку, чтобы не было заражения. Дабу была готова расплакаться от досады. Этот мальчишка оказался совсем не таким глупым, как она думала, и получилось так, будто, скорее, он провёл её, чем она его. — Я буду драться! — шмыгнула она носом, стараясь не зареветь. Всё равно в приюте, где она жила, это был единственный способ выбить для себя хоть что-нибудь. — Попробуй, — спокойно ответил Гопал и поднял её над землёй, точно пушинку, легко перекидывая через плечо и ровным шагом направляясь в дом, несмотря на то, что Дабу изо всех сил молотила его спину руками. Прошло двенадцать лет с тех пор, а Гопал по-прежнему уливал водой грядки до размеров небольших индийских озёр, а Дабу таскала вишню из их сада, но уже безнаказанно. За это время много чего изменилось: его мать вышла замуж, и у него, помимо своего брата, появилось ещё трое сводных, бездельников, которых он от всей души недолюбливал. Особенно старшего — Мадхава — вот уж по кому с детства плакала пальцеломалка. Ещё у них появилась собака. Жуткий монстр. Впрочем, под стать ему: суровая щетинистая морда и вечно горящий взгляд с застывшей в нём приятной думой о том, кого бы убить... Дабу тоже изменилась: она выросла, стала пошире в плечах, и уже чуть больше напоминала девушку. Симпатичные тёмные веснушки стали почти незаметны под вечно смеющимися карими глазами красивой кошачьей формы, поблёскивающими лукавыми огоньками. Гопал терялся, когда смотрел в их бездонную глубину и каждый раз после этого брал самый большой тесак в доме и шёл точить карандаши для младшего Лакшмана, который внезапно для всех увлёкся инженерным делом. — Ч-ч-ч-что эт-т-т-то с б-ббб-ратом? — удивлённо вопрошал старший Лакшман в таких случаях, глядя на удаляющуюся по коридору дома фигуру с тесаком. Младший только пожимал плечами и с энтузиазмом выбирал для себя новый инструмент из полуметрового ящика с подточенными карандашами, втайне радуясь, что теперь-то карандашных запасов для чертежей хватит на целый год. — Да влюбился он, неужели не видно! В комнату вошёл Мадхав со стаканом апельсинового сока в руке и плюхнулся на диван, по-хозяйски возложив ноги на столик. Лаки аж подскочил на своём месте. — «Влюбился?! В кого???» — перевёл его жесты младший Лакшман. — Да ясное дело, в кого. Мэдхав одним кивком головы направил взгляды братьев в дверной проём, где на крыльце вместе с Гуди Дабу меняла лампочку, стоя на стремянке под потолком. На ней были всё те же короткие джинсовые шорты с оборванными краями, но ноги казались уже намного длиннее. Братья многозначительно переглянулись. — А в чём, соб-б-б-бст-венно, п-п-пппроблема? — спросил старший Лакшман. — Проблема в том, что твой брат (в смысле, наш) — идиот. Мадхав отпил из бокала с соком и снова кивнул в сторону крыльца, на котором нарисовался Гопал, молча наблюдающий за Дабу и мрачно почёсывающий щетину. — Он катастрофический "не-романтик", — подытожил Мадху. — Переломал пальцы всему городскому населению, а как в любви признаться — так чуть ли не в обморок хлопается от страха. В этот момент с крыльца донеслось угрюмое и не очень внятное Гопаловское: — Ты это... Ну... Высоко ж... Смотри... стремянку не опрокинь, корова. Дабу обиженно поджала губы. — Вот, о чём я и говорю. Клинический случай. — Мадху приложил ладонь к лицу. Младший Лакшман непроизвольно хрюкнул от смеха. — Хорош см-м-м-мммеяться! — одёрнул его брат. — Все мы н-н-н-нне без г-г-г-греха. — Ты, наверное, хотел сказать: "не без врождённого порока"? — весело поправил младший. — Н-н-н-неважно. — Старший упёр руки друг в дружку. — Надо п-п-п-пппомочь б-б-б-брату, р-рраз т-т-т-такое д-д-ддело. Мадху тяжко вздохнул и отставил стакан с соком подальше на столик. Из всей семьи у него одного была репутация донжуана, нравящегося женщинам. — Ну, что могу сказать, — сделал он глубокомысленный вывод, — братец твой (то есть, наш) рожей не вышел с рождения. Манерами его судьба обделила, как и интеллектом, так что тут, как говорится, гиблое дело.., — он поднял глаза на расстроенных парней, пожирающих его упрашивающим взглядом. — Ну хорошо-хорошо! Может, что-нибудь и выгорит. Мадху не был так же умён, как его младший брат и настолько же силён, как его сводный, но зато он был хитёр. И, вооружённый этой самой хитростью, он теперь ни свет ни заря бил и выкручивал в доме все лампочки, чтобы Дабу как можно чаще лазила по стремянкам. Что, конечно же, очень не нравилось Гопалу, но тот лишь молчал и угрюмо прогуливался взад и вперёд вокруг копошащейся под потолком девушки. Один раз, когда она, по своему обыкновению увлёкшись вкручиванием, чуть было не навернулась вниз с приличной высоты, он дёрнул её за ногу: — Дай, я вкручу. Ты... это... ща стремянку сломаешь, а матери потом платить. Дабу обиженно слезла вниз, вручив ему лампочку, и демонстративно удалилась вместе со стремянкой, пока Мадху тщетно бился с другой стороны зала о стену, прилегавшую к крыльцу. — Идиота кусок, — негромко пробормотал он сквозь зубы. — Кто ж так девушку клеит? — Кто здесь? — напрягся Гопал, осматривая потолок крыльца на предмет вражеских шпионов. — Совесть твоя, вот кто, — продолжал ругаться Мадху вслух. — Хотя, как показала практика, ты у нас от рождения бессовестный. Гопал задумчиво почесал щетину. — А чего тебе-то надо? Мадхав покрутил пальцем у виска, в дверную щель глядя на то, как его брат разговаривает сам с собой на крыльце. — Долг у тебя предо мной. За случайно сломанный палец сыну миссис Патель, Арьяну. Гопу на секунду замер, а затем согласно закивал: о том происшествии могла знать только его совесть. Ему и в голову не могло прийти, что Мадху видел это из цветочной лавки своими глазами. — У меня денег нет. — Мне и не нужны твои деньги, — фыркнул Мадху, пробубнив вполголоса: — Хотя пара сотен рупий бы не помешала... но не о том речь! В качестве возмещения предлагаю сделку: ты целую неделю выполняешь все прихоти Дабу, а я тебя прощаю. И мы квиты. Идёт? — Идёт, — согласился Гопал, как тотчас же спохватился, — Постой, а Дабу тоже провинилась? — Нет, тупица. Это такое наказание. Мы, Совести, деньгами, понимаешь ли, не берём (хотя стоило бы). Берём поручениями, понятно? — А-а-а, — растерянно протянул Гопал, который ничего не понял, но очень не хотел выглядеть в глазах собственной совести ещё более бессовестным, чем уже был. Поэтому он просто безмолвно ушёл. Даже ни разу не задавшись вопросом, отчего это его совесть говорит голосом его сводного брата. ... Дабу, конечно, уже привыкла видеть Гопала каждый день... ...но не в шесть утра у себя в комнате, угрюмо стоящим возле изголовья её кровати. — Ааааа! — закричала девушка, натягивая одеяло до подбородка. — Не ори, — по-дружески осадил её Гопал. — Говори, чего хочешь? — Ч-ч-что знач-ч-ччит, чего хочу?! — заикаясь, в точности как его брат, несмело произнесла Дабу, выглянув из-за пододеяльника. — Если ничего не хочешь, тогда я пошёл. Гопал уже развернулся к дверям, когда Дабу, злая от того, что её беспричинно разбудили в такую рань, бросила ему вслед: — Кофе я хочу. В постель. Горячий! И с булочками, — и напоследок зашвырнула в него вынутым из-под кровати бюстгальтером. Каково же было её удивление, когда Гопу вернулся в комнату с подносом в руке, на котором оказалось всё, о чём она его попросила: и кофе, и булочки... и даже ломтик тоста. — Ты... чего это? — изумилась она, оглядывая Гопала с головы до ног. — Не заболел случайно? — Нет. — сухо отрезал Гопал. — Это всё совесть. — А-а, значит, она в тебе, наконец-то, проснулась, — язвительно заметила Дабу, стрельнув колючим взглядом в щетину Гопала, которую тот тут же с опаской почесал. — Она и не спала. — Приятно слышать. Дабу откинулась на подушках, вытянув ноги по кровати во всю длину, и, усмехаясь, полюбопытствовала: — Что ещё просила тебя сделать твоя совесть? Гопу растерянно пожал плечами. — Она сказала выполнять все твои прихоти неделю... — ЦЕЛУЮ НЕДЕЛЮ?!? — Дабу аж подпрыгнула в постели, не сумев скрыть своего восторга. Гопал продолжал мрачно чесать щетину, наблюдая за ней. Что-то ему всё меньше и меньше нравилась эта сделка с собственной совестью. Это была самая яркая и насыщенная неделя в семействе Притам-Чопра. Братья, сидя в гостиной, каждый раз втихую ржали, когда Гопал проходил мимо них в гламурном голубом фартуке, расшитом вишенками, с кастрюлей или прочей посудой в руках, взглядом изрубая их на куски. Он мыл, он стирал, он пылесосил... А уже ближе к пятнице он начал разбираться в том, что женское нижнее бельё категорически нельзя стирать вместе с мужскими чёрными носками, иначе его хрупкая нежная текстура испортится и полиняет. Правда, он понял это только после того, как уже загубил пару комплектов, в связи с чем был вынужден сопровождать Дабу в салон интимной одежды и материально возмещать ущерб. Хотя вот только в четверг купил ей почти два пакета нарядов, три — кукурузных палочек и четыре — шоколадных хлопьев. А до этого, в среду, спустил все деньги на катание на водном мотоцикле и в парке аттракционов на берегу. Гопал был почти уверен, что ещё день-другой, и Дабу попросит в личное пользование слона, а убирать за ним, по всей видимости, поручит ему, поэтому он на всякий случай обходил этих животных за тридевять земель, когда водил Дабу на прогулку. А это теперь приключалось гораздо чаще — чуть ли не три раза в день: утром она шла на пляж купаться, и он был вынужден работать для неё пляжным грибком всё то время, пока над ними пекло горячее южно-индийское солнце; днём её тянуло в кафе, и Гопу со вздохом платил за все те горы мороженого в вафельных стаканчиках или с вишнёвым сиропом, что она себе заказывала; вечером они шли в кино. Гопал ничего не смыслил в романтических картинах, но нахаляву есть попкорн, пока Дабу отвлекалась на экран, ему нравилось. Иногда, когда она сильно переживала за героев, ему даже хотелось положить руку ей на плечо. Так... по-мужски. Чтобы утешить. Но отчего-то он не решался этого сделать. Тем более, что вокруг них всегда сидело столько людей, а Дабу, как назло, ещё и громко комментировала всё происходящее. Они и не заметили, как пролетела неделя. Возвращаясь запоздно субботним вечером с очередного фильма, Дабу умудрилась выпустить из рук связку воздушных шаров, купленных у входа в кинотеатр, и Гопал бегал за ними по всему пирсу, пытаясь их поймать, под её звонкий, раскатистый смех. А ведь и правда смешно, когда человек, который одним своим видом устрашает половину города, носится по ночному пляжу за воздушными шариками... Дабу остановилась, глядя на то, как он пытается допрыгнуть до последнего, который уже на всех парах прибрежным ветром сдувало в море. Ради неё ещё никто и никогда так не старался, и это делало её в собственных глазах особенной... нужной. Ведь во время жизни в приюте о своей ненужности ты понимаешь раньше. Гопу возвращался обратно с единственным, спасённым из воды, шариком. Мокрый и всклокоченный. — Вот, держи, — он протянул ей нитку, и Дабу, коснувшись его руки, на секунду замешкалась, подняв свои красивые кошачьи глаза и глядя на него так, что Гопалу стало не по себе. — У меня есть ещё одно желание, —тихо сказала она и добавила чуть слышно: — Поцелуй меня. В прозрачной морской тишине почти оглушающе раздался бой часов с площади. Гопал отступил на шаг, пошатнувшись, и абсолютно невозмутимым тоном произнёс: — Вот и воскресенье. Неделя прошла. Дабу вдруг почувствовала себя той маленькой наивной девочкой в их первую встречу, готовой разрыдаться от обиды. — Ты... Она не закончила фразу, сорвавшись с места и на бегу закрывая глаза рукой, чтобы спрятать брызнувшие из них фонтаном слёзы. — Кретин! Тупица! Безмозглый идиот! — ругался Мадху во весь голос, бороздя просторы зала из стороны в сторону. — Расстроить такую девушку!— он хлопнулся затылком в стену, как от неё тут же послышался знакомый шепоток: — Совесть... ты ещё тут? Отпрянув, Мадху перекрестился, но осознав, кто находится по ту сторону, грозно выругался: — Нет меня! У таких людей как ты Совесть подолгу не задерживается. — Я тут это... чего хотел спросить. Можно мне контракт продлить ещё на недельку? — Да хоть на всю жизнь!! Всё равно ты вряд ли от этого поумнеешь,— в сердцах сплюнул на пол Мадху и, пнув ногой соседнее кресло, поднялся к себе, оставив сияющего Гопала радостным стоять на крыльце. Правда, радость Гопу длилась недолго. Ровно до того момента, когда вместо долгожданного поцелуя разобиженная Дабу в отместку не попросила у него слона. В личное пользование.