Чем ближе к небесам, тем холоднее

Дженсен сидел рядом, свешивая ноги в воздушную пропасть между стрелой строительного крана и фундаментом подземной стоянки. Получается, даже немного под землю. Он балансировал на металлической балке настолько привычно, что не казался со стороны циркачом — напротив, стрела крана выглядела удобнейшим местом для отдыха и встречи нового дня. Пухлые губы обхватывали белый фильтр, а кончик сигареты краснел от каждого вдоха. Джареду никогда не надоест любоваться. Как бы ни курил Дженсен, каждый раз это зрелище завораживало. Зажимал ли он сигарету в уголке рта и болтал о чем-то без особой охоты, или отнимал ее от губ, сдавливая в пальцах с навечно сбитыми костяшками. Сбитыми на его маленькую вечность… Джаред разглядывал его и не мог наглядеться. Этого не хватало, но он смотрел в надежде насытиться. Грязная, траченная местами кожанка бывшего черного цвета — сейчас скорее цвета асфальта, — плотные джинсы, рваная зеленая рубашка в клетку, ссадины на руках и почти сошедший синяк на скуле. Настоящая красота правильных черт, добрые смешливые глаза, слишком соблазнительные губы с запекшейся кровью в уголке рта. Так Дженсен выглядел ровно за один день до своей смерти. — Дай прикурить, — раздалось сверху. По балке шел новый парень. Говорят, в прошлом гимнаст, потому так быстро и приспособился ходить на строительную башню и нечасто падать. Выглядел он, правда, скорее как простой псих. Семейные трусы, тапки и только черный плащ накинут сверху. Ну, и шляпа довершала образ не самого нормального гражданина. Джаред спрашивал в их первую встречу о причинах такого вида, тот сказал, что выбегал за сигаретами в магазинчик рядом с домом. Сутками позже его там же битой по голове и огрели за двадцать баксов. Джаред сигареткой поделился, да сам чуть не навернулся. Нестрашно, конечно — свободного падения таким, как они, не видать, но вот подниматься обратно проблематично. Для Джареда вся эта технология «сейчас здесь, секунду спустя там, куда хочешь попасть» пусть и знакома, но не так привычна, как людям, умершим спустя много лет после него. Он не мог толком представить, куда хочет попасть, вот и промахивался порой. Если бы не Дженсен, и не лез бы в небо. Но тот рассказывал про телепорты, про разные фантастические сериалы, какие смотрел, пока еще был жив и работал в видеопрокате. Дженсена все это не пугало, не казалось потусторонней магией, для него все было почти объяснимо и весьма удобно. А Джаред тащился за ним как привязанный. Джаред представил, как странно они, должно быть, смотрятся сейчас. И если бы кто-то мог их увидеть, наверняка подумал бы, что лишился ума. Если Нового парня и Дженсена еще можно было представить на улицах этого города здесь и сейчас, то одетый типично для начала двадцатого века Джаред выбивался из общей картины. Белая рубашка, простые шерстяные штаны, растрепанные волосы и легкая тканевая куртка шли ему, подчеркивая все достоинства молодого сильного тела. Он выглядел почти живым и казался скорее сбежавшим со съемочной площадки актером, чем недоживым трупом. Это сравнение он тоже почерпнул у Дженсена, хотя сам поначалу предпочитал думать о себе как о бесплотном духе. Да и сейчас считал себя более правым. Джаред закурил и словно нечаянно уронил зажигалку. Добротная, металлическая, она, должно быть, звучно приземлилась совсем недалеко от действа, вызвавшего всеобщее уныние в рядах местных ангелов-хранителей — на стыке трех районов, на этой самой стройке, двое отморозков насиловали девчонку, решившую, что она достаточно крута, чтобы тусоваться с по-настоящему плохими ребятами. У ангелов-хранителей заведено отвечать за неспасенные судьбы на отведенных им территориях — по году впишут каждому. Иногда, когда особенно безнадежный случай вписывали в его послужной список, Джаред вспоминал, что умер совсем молодым и любая мелочь могла изменить этот неоспоримый факт. Так где же был его ангел-хранитель? Почему не попытался «уронить зажигалку»? *** События жизни и смерти Джареда Падалеки, сына иммигранта, работника фирмы, предоставляющей услуги доставки, разгрузки и мелкого не профилированного ремонта, впечатлили бы только заядлого фаната детективов, истории криминалистики или истории иммиграции в США на худой конец. Сам Джаред родился не в Штатах, хотя вырос уже на Свободной Земле. Работал за копейки, радовался жизни и рос отличным, сильным парнем. У него было будущее, и он верил, что сможет если не достичь американской мечты, то хотя бы стать полноценным членом такого разношерстного общества. Когда его вызвали на отдаленную от города ферму якобы выкорчевать яблоню, он думал больше о том, что немолодая леди вполне может подкинуть симпатичному юноше чаевых за хорошую работу, чем о смерти и том, что будет там, за чертой. Не думал он о том, насколько печально все закончится, даже тогда, когда эта самая леди вела его сквозь роскошный цветущий сад под хмурым, копившим тучи к дождю небом и просила сначала выкопать яму рядом с домиком для гостей, где она хотела посадить подрощенный саженец рододендрона, а потом подобную яму, только значительно длиннее и глубже — как она сказала, для компоста. Туда же Джаред должен был перенести мешок, валявшийся у сарая — по словам леди, в нем был собранный мусор. Заплатила она вперед, поэтому Джаред все вырыл, а заподозрил что-то, только подняв мешок, но даже тогда мысли о смерти не посетили его. Он никогда не видел и не трогал трупы, но, взвалив на плечо тяжелый холщовый мешок, сразу понял, что в нем. Или кто. Джаред весь побледнел и шаг за шагом терялся все сильнее, а леди Говард, не переставая улыбаться, контролировала проделываемую работу. Она стояла на дорожке, всего в трех метрах от Джареда, несущего труп и неспособного думать ни о чем другом, кроме того, чтобы быстрее закончить и убраться оттуда ко всем чертям. Потом он сообщил бы в полицию, потом выкупался в речке, которую видел по пути в это дьявольское место, потом ужаснулся происходящему… Уже пройдя мимо, оставив леди Говард за спиной, Джаред услышал ее мягкие шаги — за ним она шла на отдалении. — Полно, мальчик мой, бросай его скорее в яму. — За спиной Джареда она стояла недалеко, но совсем не боялась мужчины вдвое больше ее самой, узнавшего то, что не следует. Дрожащими руками сбросив страшную ношу в собственноручно вырытую могилу, Джаред резко обернулся, еще не зная, что собирается сделать, и успел только увидеть в руке ухоженной леди маленький пистолет с двумя дулами. Он сразу узнал «последний шанс» Ремингтона — маленький, но убойный Дэрринджер, какой когда-то в шулерские дни был у дяди Роджера, жившего с семьей Падалеки по соседству. Глупое узнавание и оглушительный выстрел подвели черту под недолгой и не слишком яркой жизнью Джареда Падалеки, сына иммигранта, любящего брата и так потом и не найденной жертвы преступного деяния во имя наследства. Он не узнал, как тщательно закапывала его и своего мужа, в этот момент по всем документам и свидетельским показаниям находившегося в командировке на другом конце штата, леди Говард. И какие красивые хризантемы она сажала на их могиле до самой своей смерти в богатстве и одиночестве. А розовые лепестки вымахавшего в величественного и прекрасного гиганта рододендрона, который она перед удачным совершением убийства и в самом деле собиралась сажать, укрывали все вокруг ковром божественной красоты. Всего этого Джаред так и не узнал, потому что оказался совершенно внезапно на скамейке в парке, невидимый и неслышимый никем. Он долго держался за грудь, не мог перевести дыхание и забыть тот самый последний миг своей жизни, боялся встать и куда-то пойти. И так было ровно до тех пор, пока какой-то выпивоха не решил сесть на его место прямо сквозь него. Джаред вскочил, от страха не в силах даже крикнуть. Так началась нежизнь Джареда Падалеки. *** Раньше все устроено было хуже. Почтальонам работалось как в аду. Ангелам-хранителям работалось как в аду. Всем работалось как в аду, но некоторые хранители подбирали другое сравнение, в зависимости от прижизненного вероисповедания и образования. Когда-то верующий Джаред, получивший редкое для таких как он образование и умевший читать, первое время пытался сравнивать впечатления от нежизни в рамках религии, но вскоре понял, что хранители в большинстве своем друг друга избегают и вообще с каждым годом накапливают не знания, а угрюмость. Поэтому он оставил сложный вопрос веры неразрешенным даже для себя. Ангелы-хранители пребывали на земле в качестве бесплотного духа, способного касаться только неживого, ну или чего-то вроде того. Цветы же живые, но их Джаред мог трогать, а вот взять за руку мальчишку шести лет, увлекшегося игрой и шагнувшего с тротуара прямо под колеса приближающегося автомобиля — не мог. Других ангелов-хранителей, впрочем, тоже коснуться было невозможно. И вот таких одиноких сто лет получал каждый новоиспеченный ангел-хранитель, а дальше копил штрафные годы, если плохо работал, и сбрасывал — проявив стремление к очень тяжкому труду и богатую фантазию. Это же надо было придумать, как остановить безмозглую дуру или идиота, идущего на верную смерть, или предотвратить настоящий несчастный случай, потому что оставленную включенной газовую конфорку сам завернуть хранитель отчего-то не мог — руки просто проходили сквозь пластик или металл. Но мог уронить стакан со стола и надеяться, что укладывающаяся спать тетеря заметит надвигающуюся верную погибель. Мог напугать собаку, чтобы та подняла лай, если от упавшей сигареты только-только занималось одеяло и трагедиями еще не пахло. Хранитель мог многое сделать и многое же мог упустить, но для этого он должен был узнать о том, что он хранитель. Для этого существовали почтальоны. Они узнавали о прибытии нового хранителя заранее и спешили к месту встречи. Почему-то в этом городе хранители всегда появлялись в парке. Почтальону оставалось новенького хранителя отыскать и все ему рассказать, пока тот не сошел с ума, шарахаясь тенью среди людей. Раньше ангелы-хранители и были чаще со сдвигом и работали дольше — не успевали порой их найти вовремя, — а сейчас почтальоны и метро пользовались, и наземкой не брезговали. Но раньше с транспортом было плохо, потому и стал известен предел — двести лет. Даже самый неудачливый или злобный ангел-хранитель не служил на своем участке дольше. Никто из них не служил вблизи мест своей жизни, никто никогда не видел своих родственников. Никто из тех, кого за свои семьдесят семь лет нежизни встречал Джаред. Кто-то пытался найти, узнать, тратил на это весь запал души и бросал. Все отрабатывали лет по сто пятьдесят, а то и все двести, никого особенно не интересовала возможность сократить срок своего бесплотного существования. Хранители в большинстве своем проводили время просто — им доставало встающего солнца, наблюдения за определенными личностями и помощи только им, что часто никак не влияло на срок службы. Хватало смотреть, но не жить, хватало того, что с ними происходило, пока они ожидали чего-то большего за очередной чертой. Джаред все ждал, что и он станет такой же безразличной тенью, которая выполняет работу ради сокращения срока своего тягостного существования, а не потому что считает, что жизнь — это самое важное. Что ему перестанет быть интересно. Ждал и ждал, но все никак не переставало. Он шатался по городу, по чужим районам, наблюдал за хранителями и часто пытался заговорить, узнать, кто они. Что вообще их всех объединяет и определяет такое посмертие?.. Хранители редко шли на контакт, а вот почтальоны поболтать любили, так что дружбу Джаред водил в основном с ними. Мало кто старше тридцати — и никто старше пятидесяти — попадал в хранители. Это обстоятельство почтальоны либо не желали объяснять, либо на самом деле не знали причин. Но одно было известно точно: ангелам-хранителям всегда была положена насильственная смерть перед службой и сто лет ее впереди. Минус год за каждую спасенную судьбу на своем участке и плюс год за не спасенную. Учет велся согласно каким-то своим правилам, и все несчастные случаи плюсовали годы, а заказные убийства — нет. Изнасилования плюсовали, а аварии — нет, но не всегда. Бытовая мокруха шла в плюс, а все жертвы стихийных бедствий шли мимо. Все, что плюсовало годы, их и вычитало, если ангел-хранитель умудрялся предотвратить трагедию. Были и ангелы-хранители, которые даже не пытались разобраться, что считается, а что нет, и просто по совести вели дела, не впадали в апатию, и в целом казалось, что они жили, просто таким вот новым и необычным способом — не касаясь, не питаясь и не засыпая никогда. Таким и оказался Дженсен. Джаред встретил его в начале последнего десятилетия двадцатого века. Как и положено, возник Дженсен в парке и долго сидел на лавочке без движения, а Джаред пытался угадать, как он умер. Джаред как раз отлынивал от работы после того, как не сумел предотвратить смерть одной пятилетней дурочки, очень любившей спички. Как ни перепрятывал коробок, а она все равно нашла — под потолок забралась, но нашла. И почтальона Дженсенова видел. Это был все тот же старина Джим, который встретил Джареда десятками лет ранее. Джим был словоохотливый, он-то и сказал Джареду, что старики вроде него не хранителями становятся, а почтальонами, что убили его краснокожие еще во времена освоения Америки, и что жить ему, даже так, не надоело пока, а как надоест, так тут же появится другой почтальон. У них так вахта сменяется. Они с Джаредом часто встречались, с ним первым завелась нормальная дружба, и с ним же можно было увидеть каждого нового ангела-хранителя. Джаред то начинал скучать и принимался шерстить свой район в надежде на сокращение срока, то расстраивался и ничего не делал в парке, где начал свой внежизненный путь, поджидая вечно опаздывающего Джима. В тот день почтальон тоже опоздал, но не к Джареду. Джим тогда что-то долго бубнил Дженсену в поникшую макушку, Джаред курил под моросящим дождем, наслаждаясь ощущениями без последствий в виде простуды. А ведь во времена Джареда от нее сдохнуть можно было. Он как раз думал о том, как жалко, что не сдох. Было же — болел. Чего богу душу не отдал?.. Как было бы легче. Либо спокойное небытие, либо другая жизнь. А чем всевышний не шутит, может, даже рай, вроде ж не грешил, не успел. Вот только вера рассосалась в Джареде за все годы жизни и нежизни. Долго слишком жил, ничего в мире вокруг по сути не менялось, не получалось уже ни во что верить, только усталость накопилась, неизменно страша перевесить все остальное, что было в Джареде. Вот он и сидел и думал о своих уже привычных страхах. И тогда Джим махнул ему рукой, подзывая. Приглашая подойти и получить в свою жизнь Дженсена. В нежизнь. Он подошел, Дженсен поднял взгляд, протянул руку и Джаред без малейших сомнений потянулся навстречу. Их ладони прошли сквозь друг друга. Под пакостным мелким дождем, подмокший и пропахший сигаретами Джаред мог вонять, но не мог пожать руку обескураженному свеженькому мертвецу, которому еще только предстояло понять, что он здесь наблюдателем на ближайшие сто лет — чуть меньше, если постарается, и в два раза больше, если не повезет. — С прибытием тебя на самую безрадостную службу, какую ты мог себе представить. Если перед смертью ты успел задаться мыслью, что ж тебя не спас ангел-хранитель, так вот теперь у тебя есть что-то вроде ста лет на поиски ответа. Дженсен ничего не ответил. Он просто улыбнулся, поднялся с лавочки и попросил: — Дай закурить. Если это вообще возможно. Джаред, обычно славший всех воровать себе сигареты самостоятельно, достал одну и молча протянул. Дженсен взял, касаясь его пальцев — так Джаред видел, но ничего не чувствовал, — и просто поблагодарил. Совсем ничего не сделал, чтобы вызвать такую неожиданную и сильную боль там, где так давно билось сердце. Тогда Джаред и не подумал бы назвать это любовью. Тогда он даже не понял бы, что способен чувствовать такое к мужчине. Тогда у него еще был шанс развернуться и никогда не узнать Дженсена по-настоящему. Теперь Джаред мог только жалеть, что способен что-то испытывать. *** Они не касались друг друга, чтобы не вспоминать, что не могли. Джаред лежал на кровати, замерев в ожидании, только руками сжимал углы ненавистной подушки с наволочкой из сине-зеленой шотландки. Ее трогать он мог. Дженсен стоял над ним на коленях, опираясь на прямую руку рядом с плечом Джареда, а другой проводя вдоль его длинного складного тела на расстоянии секунды до касания. Дойдя до шеи, Дженсен дрогнул, а Джаред закрыл защипавшие глаза. В невозможности дотянуться друг до друга оба отпрянули. Джаред сидел на кровати поникший, весь уменьшившийся и разбитый. Он точно знал, что его движения и поза на другой стороне клетчатой койки повторяются точь- в-точь. Он закрыл глаза, не смел повернуться, но видел отчетливей некуда, как умерший в начале последнего десятилетия двадцатого века самый большой любитель дерьмовых кожаных курток трет ладонью свой коротко стриженный затылок и тяжело дышит. Джаред помнил их первую ночь именно такой. Он пылко признался в своих чувствах, не сумев вынести их противоречивости, и совсем не ждал взаимности, но Дженсен улыбнулся сладко и нежно и признался в чем-то схожем. К тому моменту они были знакомы семь лет. Пошли в мотель. Стащили пару забытых пачек сигарет и пробрались незримыми тенями в запертый номер. Сделать вид, что они могут быть ближе, было идеей Дженсена. И предлагая это, он выглядел отчаянно — кусал нижнюю губу, не знал, куда деть руки и взгляд. Он делал шаг вперед, и Джаред отступал. Шаг. Шаг… Еще. Упираясь спиной в стену, Джаред почти дрожал, и не было ничего, что он жаждал в этот миг больше поцелуя. В зеленых глазах напротив он читал те же чувства, но они не ощущали даже дыхания друг друга, где-то на задворках сознания четко понимая, что уже давно не дышат и глупо даже мечтать о другом. Но они не остановились. Играли в жизнь — в самую опасную игру, из-за которой и погибли. Дженсен улыбался открытой, дарящей ощущение собственной особенности улыбкой, тянул руки к Джареду и делал вид, что чувствует ответ. Джаред тоже всего лишь делал вид. А в постели все разбилось. Игра оказалась слишком жестокой. В тот день Джаред последний раз видел улыбку, за которую полюбил Дженсена, но человеческие чувства так и не оставили его бесплотного тела. *** — Эй! — Хрипловатый голос Дженсена разорвал тишину утренних часов. Джаред вздрогнул, на секунду метнулся взглядом к Дженсену и тут же повернулся туда, куда тот смотрел. Новый парень раскинул руки в стороны, в пальцах чадила сигарета, а плащ бился в порывах ветра, дразня неосязаемой связью с живым миром. — Ты чего? — снова крикнул Дженсен, но Новый парень уже наклонился вперед и в следующий миг пафосным самоубийцей соскользнул с кончика стрелы. И трех метров не пролетел — растворился в воздухе. Джаред мог бы поклясться, если кому-то вообще это нужно, что их серийный самоубийца уже собрался внизу на перекопанной под стройку земле и из первого ряда наблюдает сцену насилия. С крана тоже было видно, но без ненужных деталей. Девушка валялась у стены, может, и без сознания, а насильники дали деру, еще когда Джаред зажигалку свою «уронил». Хранителям там уже нечего делать, нечего было с самого начала. Дженсен смотрел с тем же недоумением, а потом пожал плечами и соскользнул вниз. Не так пафосно, как Новый парень, но гораздо изящней. Дженсен и падения словно были созданы друг для друга — слегка качнувшись на руках, он выбросил тело вперед и неуловимо гладким движением, выпрямившись уже в воздухе, полетел вниз. Его куртка успела слегка задраться, а руки — инстинктивно взметнуться вверх. Таким он и растворился в рассветной дымке. На Джареда никто не смотрел, да если бы и посмотрел, то увидеть не смог бы, но из всех троих только он действительно выглядел самоубийцей. Ему самому так казалось. Ведь те, кто хочет умереть, они не красуются, не ловят ветер, не группируются для прыжка. Им на самом деле страшно делать шаг вниз, но они его делают, потому что очень сильно хотят закрыть глаза и ощутить покой. Так Джаред и прыгал. Он закрывал глаза и надеялся, что повода их открыть у него не будет, но каждый раз его надежды оказывались тщетными. Внизу Дженсен с Новым парнем уже стояли. Даже закурить успели. Сгорбились мутными тенями над все еще лежащей у стены девушкой и молчали. Джареду смотреть на тело не хотелось, он и так знал, что там. — Наверное, убегая, приложили камнем. По-быстрому и достаточно для большинства, — отрывая сигарету от губ, заключил Дженсен. — Но эту били больше. Ее и не опознают скорее всего, — вставил свою лепту Новый парень, затягиваясь глубже. Он свою сигарету держал зубами и говорил оттого слегка неразборчиво. Еще год назад Джаред не стал бы подходить ближе. Может, из жалости, может, из трусости, а может, и из-за неизжитого сочувствия. Его передергивало от вида смерти, он уходил в себя и долго искал выход среди людей и их еще не закончившейся жизни. Сейчас его тревожил только неисполненный долг. Не сильно, но тревожил. Как и всех остальных присутствующих. Вот только сделать они уже ничего не могли, поэтому отвернулись от мертвой девушки и пошли по своим уже назревшим делам. Распрощавшись с Новым парнем, Джаред с Дженсеном решили идти со стройки пешком. Их районы находились в разных сторонах, но можно было дойти до развилки вместе. Они всегда пользовались этой возможностью. Дженсен курил, мимо них прошла первая группа рабочих. Они и найдут девчонку… Джаред обернулся им вслед, а Дженсен не стал. Близился перекресток, на котором им придется расстаться и пойти выполнять свои непосредственные обязанности. Джаред снова будет смотреть на носки своих запачканных землей ботинок, Дженсен протянет к нему руку и погладит по щеке — не дотрагиваясь, не имея возможности это сделать. А Джаред снова пожалеет, что его сердце вообще способно любить. *** Восемь лет назад Джаред считал, что все те человеческие чувства, что он испытывает, все слабости и воспоминания — все они ему необходимы. И что-то совершенно новое, что поселилось в его сердце, тоже очень ему нужно и важно. Чтобы поделиться своим открытием, он ждал Джима. Пришлось несколько дней провести в парке, прежде, чем тот появился. Джаред уже пах как табачный завод, когда единственный, кто точно знал больше, чем говорил, и много больше, чем Джаред мог предположить, появился в конце аллеи. Он хромал прямо к Джареду, добродушно улыбался и казался именно тем, кто обязательно подскажет, что делать с переполняющей Джареда любовью. Необъяснимой, лишней, но такой восхитительной. Джаред ждал, потому что верил, что ему помогут, а когда дождался — не знал, с чего начать. Мялся, спрашивал, как дела, как дела у всего света, прятал глаза и расхаживал как мальчишка у пивного ларька. Джим сам догадался, как внутрь заглянул. Дал Джареду для начала высказаться, слушал долго и терпеливо несвязный бред, терзавший не испытывавшую ничего подобного невинную душу. Дослушал и сказал, что Дженсен создан для Джареда, а Джаред для Дженсена и вот на это среагировать как-то иначе, кроме как по-детски Джаред не мог: — Быть не может? — Быть может все, — спокойно ответил почтальон и развалился на любимой лавке, всем видом выказывая расположение к разговору. — То есть, для ангелов-хранителей в этом нет ничего запретного? — Запреты для людей. Это они их придумали, им и соблюдать. Джаред на это насупился, и они надолго ушли от темы, так его тревожившей. Говорили о вере, говорили о работе хранителей, спорили и уходили все дальше и дальше от бередящего сердце Джареда чувства. Джим только все чаще повторял, что не им решать, не им верить, не им чувствовать. Джаред путался в его словах, ведь Джим так отлично понимал его собственные чувства к Дженсену и все повторял, что Дженсен был дан Джареду для этой большой любви, потому что им обоим она была необходима, чтобы быть теми, кем они уже были. Джаред отмахивался, ему казалось, что любовь к его хранительской работе не имеет ничего общего, но додумать эту мысль он все никак не мог. Соскальзывал в размышления о своем светлом чувстве и том, как глупо, наверное, сейчас выглядит. И хорошо, что видит его только Джим. И принимая все на веру, Джаред полушуткой спросил, доставая сигарету: — Джим, а ты мне часто врешь? — Конечно. Кто ж тебе, такому еще человеку, правду скажет? — Так я никем другим и не буду. — Джаред затянулся поглубже. Сигареты не дарили ни покоя, ни удовлетворения, но их можно было трогать и вдыхать. Хранителям этого доставало, чтобы всем составом пополнить ряды курильщиков. Джаред и ответа не ждал — по обычаю он ждал Дженсена, ждал, что пройдет еще один день. Дышал не воздухом, а привычкой, уже давно не слушал Джима, только смотрел на отражения людей в грязных лужах и слушал, чем звенит жизнь вокруг. Внимал зову долга всей пустотой внутри себя. А Джим ответил, прекрасно зная, что его правдивый ответ уже ничего не изменит: — Будешь, мальчик, будешь. *** Сегодня они были вдвоем. Новый парень давно не появлялся. Он уже не был новичком, но кличка так привязалась, что его имени никто и не спрашивал. Дженсена снова потянуло к холодному негостеприимному небу, а Джареда потянуло за Дженсеном. Они уже даже не разговаривали. Давно не вели бесед о прошлой жизни, о жизнях внизу. Джаред не спрашивал ни себя, ни всевышнего, никого не спрашивал зачем ему эта живая боль в сердце. Непрекращающаяся. Зудящая. Иссушающая все то, что когда-то было им всем. В тишине пасмурного неба, на стреле крана, который не сегодня-завтра уберут, Джаред хоть на секунду хотел найти в себе силы поверить, что однажды эта боль прекратится. Но он опустил голову, и его взгляд упал на их руки. Дженсен в кои-то веки не курил. Обе его руки крепко сжимали металл под ними, а рядом лежала ладонь Джареда. Тот сидел, сгорбившись, в руке тлела сигарета, а сквозь мизинец был виден палец Дженсена. Напоминание о сильнейшем желании, которому не сбыться. ..Эти мелочи сражали вернее и больнее, чем пуля, убившая так много лет назад. Как сейчас.