Юри, давай!

1. - Только посмотрите, что творят! - Давненько такого не было. Вот чего не хватало этой серии Гран-при: ярких эмоций! Тех эмоций, к которым мы привыкли с Никифоровым на льду. - Сегодня мы, можно сказать, тоже увидели Никифорова на льду! - Витя как всегда. - Будем надеяться, это не обязательный элемент произвольной программы. Комментаторы смеялись, Виктор улыбался тоже. Юри бросил взгляд на экран, но выступление уже закончилось. Шёл самый обычный обмен мнениями. Два голоса говорили на русском, в котором он пока был откровенно плох. Понимал отдельные слова и простые фразы, мог прочитать надписи, однако смысл диалогов почти всегда ускользал. - Пока мы ожидаем оценок за произвольную программу японского фигуриста Юри Кацуки, посмотрим повтор. Сальхов, каскад, блестяще исполненный риттбергер, а вот и флип… Так и есть, четыре оборота! Всех удивил под конец своего выступления. Жаль, упал, но сам факт. - Его выносливость отмечали и раньше. Просто не справился с волнением. - Ох, я и сам едва справляюсь с волнением! - Саша! - Согласись, прогресс очевиден: в этом сезоне Кацуки катается как дышит. Всё-таки зря мы сомневались в тренерском таланте Виктора Никифорова. Не только на выходки горазд… - Результаты. - Серебро. Серебро! Посмотрите, Витя, кажется, даже больше своего подопечного рад! - Сегодня есть, чему радоваться. А наш Григорий теперь, к сожалению, только четвёртый… Ролик закончился, и Виктор убрал смартфон. - Говорили что-то смешное? - уточнил Юри. - Ты так улыбался. - Да, смеялись над моим поведением. - На всю страну? - Как же иначе? Юри покачал головой. Некоторых особенностей русского менталитета он так и не смог понять, хотя последние полгода имел счастье любоваться ярким примером каждый день. - Я бы с ума сошёл от смущения, если бы моё поведение осмеяли. - Даже будь оно смешным? Ещё пару месяцев назад Юри непременно испытал бы самую настоящую неловкость, но теперь только подыграл Виктору: - А оно таким было? - Выражение твоего лица я, пожалуй, не забуду до старости. - Смешное? – насел Юри. Прозвучало тоже не очень-то серьёзно. Он привык к шуткам Виктора, и тому стало трудно его провести. …Но где-то глубоко внутри вопрос действительно волновал. На эмоциях после выступления можно и смеяться, и плакать - это он проходил. Наверное, можно было и целоваться, если не принимать такие поцелуи как нечто особенное. Юри не потребовал объяснений сразу, боясь выдать свой интерес, и после, в номере, корил себя до поздней ночи. Теперь, когда жизнь подкинула второй шанс, он решил идти до конца. «Чем ещё заняться в ожидании рейса, как не выяснением отношений?» «Когда в моём внутреннем голосе успело появиться столько сарказма?» Юри пресёк спор с самим собой на корню и сосредоточился на собеседнике: - Виктор? - Конечно, смешное, - он улыбнулся. - Но мне понравилось. Юри напрягся. Странную фразу про шутку, в которой есть доля шутки, он, вроде, понимал, но в ряде ситуаций принимать отказывался. Раздражало, что Виктор иногда и сам не мог определиться, всерьёз сказал что-то или «просто так». Склонившись к уху Юри, он шепнул: - Хочу увидеть это выражение ещё. Ты не против? Виктор опять сыграл на самом больном! Юри сглотнул. Как можно было говорить такие вещи, сидя посреди международного аэропорта, рядом с огромным количеством людей? И как на это следовало реагировать: шутить или отвечать пошлости? Юри хотел сгореть от стыда. Конечно, он не был против! Обжечься о плейбоя – скверная история, но переживаемая. Останавливало другое: как признаться в страсти тому Виктору, которого глупый мальчишка в глубине души до сих пор считал недостижимым гением и божеством на земле? - Юри? - Не спрашивай у меня таких вещей, - Кацуки смотрел в пол. - Как же тогда узнать ответ? Виктор обнял его. Не дурашливо и даже не по-дружески. Разум мог оставаться в смятении, но тело всегда безошибочно угадывало такие нюансы. Всё внутри устремилось к этому объятию. - Юри… - Да! - выпалил он. - Э-э-э? - Ответ: да. Но не здесь, Виктор! - Ты даже не уточнил, шутка ли это… Успех! Не сдержавшись, Юри пихнул его в бок. Точнее, попытался. Виктор успел увернуться и засмеялся, словно только этого ему и не хватало для полного счастья. Беззаботный, заразительный смех. Укол ради укола. Так кидают камни в воду, чтобы увидеть круги. «Виктор…» Юри не мог на него насмотреться. С самого апреля не мог. Даже когда злился. 2. Огни аэропорта размывались за пеленой дождя. Заканчивалась посадка. Юри смотрел в иллюминатор, не чувствуя ничего определённого, и это нагоняло тоску. Обычное дело после нескольких насыщенных дней, но он не любил усталость. И перелёты тоже не любил. - Расслабься, - Виктор взял его за руку. - Извини, не могу. Просто не обращай внимания. - Я люблю летать. Всегда удивляюсь, если кто-то боится, - Виктор тоже посмотрел на огни за стеклом. - Прощай, Пекин! Теперь одним воспоминанием больше. - Ты грустишь? - удивился Юри. - Это хорошая грусть. У нас говорят: светлая. - Когда тебе хорошо от того, что плохо? - Нет, - Виктор улыбнулся, - когда тебе так хорошо, что уже плохо. Это совсем разные вещи. Как объяснить-то… Усталость от счастья или вроде того. М-м-м, я сказал что-то непонятное? - Всё, - честно признался Юри, - но я, кажется, догадываюсь, о чём ты говоришь. Виктор был слишком близко: сидел рядом, как бы случайно касаясь плечом, пах так приятно, говорил вкрадчиво... Его голос проникал прямо в сердце. Это смущало. Больше волновали только моменты, когда он предугадывал желания или озвучивал то, что сам Юри только собирался произнести. Словно в голову залезал. А в свою пускать не спешил. - Виктор. - Да? - Чего ты сейчас хочешь больше всего на свете? - Чтобы Боженька сжалился надо мной и оставил место D пустым. - Я серьёзно! - И я серьёзно, - Виктор подмигнул. - Смогу вытянуть ногу. - Болит? - Ноет. Терпимо, но неприятно. Я уже принял меры. А чего хочешь ты? Только честно! «Я даже в мыслях боюсь это произнести». Вслух Юри сказал: - Чтобы полёт прошёл нормально. Поскорее бы оказаться в нашем ледовом дворце… - Да, увидеть твой идеальный четверной флип... - Виктор! - Что? - Ты смеешься? - Тогда и ты смеялся, когда решил показать мне, насколько я плохой тренер. Об этом они тоже ещё не говорили. На волне эйфории от взятого серебра Юри совсем забыл, что несколько раз ослушался Виктора. Приятная лёгкость разговора лопнула как мыльный пузырь. - Извини. - Я и сам так делал. Юри вздохнул. Не зная, что ответить, он отвернулся к иллюминатору. Минут через пять объявили, что посадка окончена. - Е-ес! - тихо сказал Виктор. Место рядом с ним осталось пустым. Надо было видеть его лицо, когда он услышал об эконом-классе! Юри всерьёз испугался, что Виктор откажется лететь, но тот перенес путешествие стоически. Даже почти не ворчал. Что-то подсказывало, что с мая, когда покупались билеты, обожаемый тренер просто успел забыть о необходимости испытывать недовольство. Такой он был… забывчивый. Юри улыбнулся. Потом помрачнел. Кто бы мог подумать: чужие недостатки стали казаться ему приятным дополнением к образу! «Так низко я ещё не падал». 3. Когда загорелось зеленое табло, Виктор расстегнул ремень безопасности и с выражением неземного блаженства вытянул ногу. Он и раньше несколько раз жаловался на боль. Давала знать о себе старая травма. - Побудешь подушкой для своего старого тренера, Юри? - А?! Кацуки воскликнул больше от возмущения, что Виктор улегся ему на колени раньше, чем получил ответ. - Вот так хорошо. Юри стрельнул взглядом в сторону мест А, В и С, но, видимо, Никифоров молился своему «Боженьке» так горячо, что тот освободил ему целый ряд! - Юри, - ласковый шепот не предвещал ничего приличного, - ты когда-нибудь делал это в воздухе? - Без комментариев. - А у меня было пару раз. Нежные прикосновения пальцев к руке от костяшек до запястья - и воздух как будто закончился. К тому же, Юри всё ещё мутило после взлета. Он снял очки, убрал в карман куртки и, сделав глубокий вдох, растер пылающие щеки. - А хотел бы? - Не знаю. - Да ладно! - Мне не нравится секс в общественных местах. - Не похоже на честный ответ, - Виктор продолжал невыносимо медленно водить пальцами по ладони. Мимо прошла стюардесса. Даже не взглянула, но Юри всё равно напрягся. - Нам обязательно говорить о сексе сейчас? - Конечно, - Виктор закрыл глаза, - это так заводит… Юри не сдержал смешок. Вид у Никифорова был такой, будто он сейчас уснет. Хорош соблазнитель! - …но если не хочешь, - Виктор действительно зевнул, - то ничего личного, я вздремну. Разбуди, когда станет тяжело. - Да. Он отключился моментально - только голову повернул. Бледные губы приоткрылись. Послышался тихий свист. Рука Юри сама потянулась к волосам. Такие они были тонкие и мягкие, невероятно приятные на ощупь. Иногда Виктор, заболтавшись, засыпал прямо в его комнате, и он этим пользовался: почти невесомо проводил ладонью по щеке или перебирал пальцами светлые локоны. Это стало таким привычным. Кацуки откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза. В полудрёме казалось, что самолёт опять медленно катился к взлётной полосе. Бортпроводники показывали немногочисленным пассажирам привычный набор действий в случае аварийной ситуации, но он уже падал - снова падал на лёд, вцепившись в Виктора, едва успев соприкоснуться с ним губами. Приятное воспоминание омрачал синяк на половину бедра. Вчера Юри не мог сидеть. Виновник, конечно, попросил прощения, но больше ржал как ненормальный, фантазируя на тему, как это выглядит со стороны. Стоило больших сил сдержаться и не ответить, что так задница не болит даже после секса. Останавливала неизбежность дальнейших расспросов. Виктор был слишком любопытным. Болело и сегодня. Юри кое-как вытянул ноги под креслом. Окончательно засыпая, он попытался вспомнить, сколько лет прошло со времён общения, которое могло сойти за роман, и потерялся в датах. Даже лицо Микаэля стерлось из памяти. Он помнил его запах, помнил, каким тот был на ощупь, но если бы встретил на улице, то едва узнал бы. Слишком уж старался забыть несколько безумных дней и ночей, когда любопытство взяло верх над здравым смыслом. Кацуки тогда только распробовал жизнь вдали от дома и первые серьёзные победы, был окрылен, делал много, думал мало. «Всегда бы так». Теперь прошлое казалось смешным и не стоящим переживаний. Микаэль отдавался со знанием дела, а те пару раз, что он уговорил Юри попробовать наоборот, почти забылись. Ничего такого, если сравнивать с тем, как болели порой стёртые ноги, но пыхтеть под парнем, которого не любишь, оказалось скучно и неприятно. Почти как целовать девушек. Свои предпочтения он понял довольно рано. Хотя лет до пятнадцати честно считал, что восхищается только талантом Виктора Никифорова. «Виктор». Это имя всплывало в голове в самые неподходящие моменты. Юри редко поддавался соблазну, но... «Как бы ты смотрел на меня, узнав, что я дрочил, глядя на плакаты с тобой?!» Во сне Никифоров только заразительно смеялся и подмигивал: - Вау! Вот это признание! Какой ты на самом деле... Теряя терпение, Юри хватал его за плечи, прижимал к себе и жестко целовал, заставляя плавиться в объятиях. - Да, продолжай, пожалуйста, - просил Виктор, красиво закатывая глаза, - я хочу тебя. Ох, чёрт, как же хорошо! Юри вставлял ему так, что кровать тряслась и раскачивалась всё сильнее. - Виктор… Виктор! Юри ощутимо подбросило, и он проснулся. В неприятном полумраке перед глазами вспыхнуло красное табло. Снова тряхнуло. Голос из динамика сообщил о входе в зону турбулентности. Виктор рывком поднялся, ухватившись за спинку кресла, и что-то пробормотал. Невообразимая картина всё ещё плыла перед глазами. Лицо горело, а член стоял как у подростка. В затекших ногах, кажется, взрывались иглы. - Что за?.. Виктор зевнул, приглаживая волосы. Он выглядел одновременно рассеянным и серьёзным. «И как только ему это удаётся?» - Юри? Где мы летим? - Понятия не имею. - Сколько времени прошло? - Не знаю. Я тоже спал. - Видел что-то приятное, - Виктор приблизился. - Не помню. - Это был не вопрос. - Извини, - Юри кашлянул, поняв, что разоблачен. Наверное, следовало смутиться, но его разбирало нездоровое веселье. Куртку он запахнул скорее по привычке, ведь основное освещение было выключено. Самолёт продолжало трясти. - Извиню, если расскажешь. - Нет. - На том свете уже не увидимся. Этот смешок добил окончательно. Юри открыл рот, чтобы возмутиться, и едва не прикусил язык – затрясло ещё сильнее. В конце салона громко охнула женщина. Было действительно неприятно. Холодно. Страшно. Один Кацуки уже дрожал бы от липкого ужаса, но в компании Никифорова ситуация обретала сюрреалистические черты. «Неужели он совсем не боится умереть?» - Давай, говори. Услышу только я. Виктор подставил ухо. Оно было близко, возле самого носа. Юри вдохнул запах с лёгким оттенком пота и окончательно поплыл. Как во сне, он коснулся изгиба ушной раковины губами и шепнул: - Я видел тебя. Мы были вместе. - Вау, - выдохнул Виктор. - А подробности? - Без подробностей. Губы почти нашли губы, когда самолёт вдруг выровнялся. Вспыхнул свет. Юри отвернулся и уже затылком поймал разочарованный вздох. Снова загорелось зеленое табло. - Выпусти меня, - сказал он. - Пойдём вместе. - Нет! В туалете Юри хватило нескольких точных движений рукой, чтобы кончить. Он представил Виктора, который прижимался сзади и шептал на ухо то ли немыслимые нежности, то ли грубые словечки. «Ты когда-нибудь делал это в воздухе?» - передразнил внутренний голос. «Просто заткнись». Перед тем, как выйти, Кацуки четыре раза умылся холодной водой. Не помогло. Зеркало показывало такое, что стыдно было возвращаться с этим лицом обратно в салон. «Соберись! Возьми себя в руки. Эрос нужно оставить для выступлений, а не…» Даже в мыслях это звучало слишком жалко и неправдоподобно. Юри тяжело вздохнул. Он всё ещё хотел Виктора. Здесь и сейчас. 4. - Успешно? Юри не нашёл приличных слов, только глянул в ответ, но Виктор, кажется, понял, что перегнул палку. Во всяком случае, какое-то время он сидел молча. Даже достал смартфон и начал что-то читать. Записанные кириллицей стихи. Секунд через десять постное выражение его лица изменилось, став расслабленным и немного мечтательным. Это было похоже на приятную усталость. «Интересно, после секса он выглядит так же?» «Бинго! Лучшая мысль вечера для обретения душевного спокойствия». Юри отвернулся к иллюминатору, пытаясь прогнать все лишние мысли. - Тебя обнять? - Не нужно. - Станет легче. - Что? - Станет легче, - упрямо повторил Виктор. – Я хорошо тебя изучил. Ты быстрее расслабляешься в объятиях. - Не в таких. - Хуже девственника. - Какой ты всё-таки настырный, - Юри вздохнул. - Опыт у тебя есть, это видно, - Виктор пожал плечами. - Я бы понял, если бы ты был юн или не мог разобраться с чувствами и желаниями, но ты просто занимаешься тем, что отталкиваешь от себя то, чем хочешь обладать. Это касается не только секса. «Вот сейчас было больно». Виктор вернулся к чтению. Как ни в чем не бывало. Даже не хмыкнул. Юри тоже успел неплохо его изучить - он переставал шутить в одном случае: когда раздражался по-настоящему. «Почему он злится? Не могли же мы всерьёз пойти туда вдвоём! Или…» Нужно было чем-то себя занять, чтобы перестать думать: например, попытаться разобрать ситуацию, объяснить, что шутить на тему их высоких и не очень отношений прямо сейчас Юри не готов. «Начать издалека». - Что ты читаешь? Это стихи? - Да, - короткий кивок. - Русские? - Русские. - Виктор, не сердись на меня, пожалуйста. - Ну и кто здесь настырный? - Ложись обратно. Виктор посмотрел странно, но два раза предлагать не пришлось. Устроив голову на коленях Юри, он уже улыбался. Вспомнилось, как Плисецкого задевала такая отходчивость. Почему-то Юрио считал её слабостью. Страшным недостатком. Виктор только отмахивался, шутя про свои пятнадцать лет. Говорил, что никогда бы не подумал, что окажется там, где в итоге оказался, и станет тем, кем стал. Не как фигурист, а как человек. Виктор любил поболтать, а Юри не заметил, как подсел на эти разговоры обо всём на свете. На катке и на прогулках, в онсэне и в ночной тишине. Весь дом уже спал, а они вдвоём сидели на полу в тёмной комнате, смотрели друг на друга, на дремлющего пуделя, на следы от сорванных плакатов и говорили, говорили, говорили… - О чём задумался, роковой кацудон? - Мы столько всего успели обсудить, а я и не знал, что ты любишь поэзию. Прочитай что-нибудь. - У меня плохая память. - Если что-то любишь, то не забудешь. - Ах, если бы! Но будем считать, что ты меня уговорил. На мгновение Виктор закрыл глаза, а когда поднял веки, в его взгляде уже было новое чувство – и такое, что Юри забыл, как дышать. - Не жалею, не зову, не плачу, Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым… Он читал самозабвенно, отдаваясь выбранному образу, словно скользил сейчас по льду. Юри не понимал и половины, но отлично видел историю, полную простой человеческой тоски и той самой светлой грусти, о которой упомянул Виктор. «Как же я хочу, чтобы мы, наконец, остались одни!» - …Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть. Он замолчал. И Юри ещё долго слушал эту тишину, прежде чем сказать: - Прекрасно. - Ты хоть одно слово понял? - Что-то про деревья в разные времена года? - Да, - Виктор засмеялся. – Что-то вроде этого. И про человека. Старого. На коне. Розовом. Тяжело вздохнув, Юри накрыл его лицо ладонью. 5. Дома их ждала незабываемая встреча – и, конечно же, кацудон. Юри ел, едва не плача от счастья. Ещё бы не нужно было каждые полминуты отвечать на вопросы семьи и друзей. Виктор сбежал довольно быстро, ссылаясь на неудержимое желание окунуть свою больную ногу в горячий источник, а заодно и всего себя целиком. Обладатель серебра выдержал ещё минут сорок, после чего, наконец, распрощался со всеми до следующего дня. Время было позднее, все посетители уже разошлись. Проходя по опустевшим баням, Юри и себя чувствовал таким же пустым. Словно перелет и встреча осушили его до самого дна. Даже мысль, что в онсэне они с Виктором окажутся совсем одни, больше не вызывала волнения. Никифоров полулежал на своём любимом месте, закрыв глаза. - Ты как? - спросил он, не делая попыток поднять веки. - Устал. - И я. - Нога до сих пор болит? - Ещё в самолёте отпустило. Я соврал. Твоя? - Болит, конечно! Полюбуйся. Виктор открыл правый глаз и присвистнул. Юри сам не знал, как смог заработать настолько огромный синяк от простого падения на лёд. Нежно-синий цвет плавно перетекал в насыщенный фиолетовый. - На тебе легко остаются следы? - Не всегда. - А на мне - моментально. Хмыкнув, Юри зашёл в воду. - Совсем не хочешь проверить? - Не хочу показаться занудой, но ты сейчас не выглядишь готовым к любовным подвигам. - Ну, спасибо, - наигранно проворчал Виктор. - Можем полежать вместе. Это ведь будет считаться? - Если без одежды, то, пожалуй, да. - Никогда не забуду, как ты на меня смотрел, - Юри сказал это совсем тихо. – Там, на льду. Хочу увидеть тебя таким ещё. Без многотысячной толпы. Только мы вдвоём. Пусть это и будет нарушением всех правил. - Это уже больше похоже на настоящего Юри. Виктор не делал попыток приблизиться, но под водой их пальцы переплелись. Стало так хорошо, так по-настоящему тепло, так правильно… Юри закрыл глаза. И проснулся только от тихого плеска. Это Виктор, поднимаясь, уронил полотенце. - Идём, - он подмигнул, - спящая красавица. - Ее хотя бы поцеловали! - Слышал, в оригинале ей вообще заделали близнецов. Он рассмеялся, протягивая руку. Юри только фыркнул. Поднялся сам, делая вид, что не знает никакого русского Виктора. Пошёл к выходу, но не удержался, обернулся напоследок. - Слил концовку, - это прозвучало уже язвительно. - Разве? - он будто бы невзначай провёл рукой по груди, вверх по шее и лицу, зачесал пальцами мокрые волосы. Угадал. Никифоров приблизился и навис, ожидая продолжения. Юри коснулся его бока, прочертил пальцами замысловатую линию до солнечного сплетения. - Ты всегда можешь быть таким, - сказал Виктор, - каждую секунду. - Наверное... «Я очень этого хочу. Но не уверен, что нужно…» - Не бойся открыться, - почти невесомые прикосновения в ответ. – Не бойся победить. 6. Кровать Виктора была шире, но между ними тут же вклинился довольный Маккачин. Посмеявшись, они обняли пуделя с двух сторон и просто лежали, глядя друг на друга, не говоря ни слова. После онсэна усталость и сонливость навалились с удвоенной силой. Юри очнулся от прикосновения шершавого языка к щеке. - М-м-м, Виктор… - Гав! - Маккачин, - отозвался сонный голос, - у тебя вообще совесть есть?.. Пудель тут же подскочил, поворачиваясь к хозяину, попутно наступив Юри на руку. Кацуки охнул. Виктор от души ругнулся на родном языке. Потом они засмеялись. - Который час? Вместо ответа перед лицом возник смартфон с цифрами «04:37». Пудель, тихо поскуливая, уже вертелся где-то возле входа. - Подлая душа, за столько лет ты мог научиться всё делать сам и ещё приносить завтрак мне в постель! - Погулять с ним? - Обойдётся. Иди сюда. - Виктор, проснись, - Юри подвинулся на освободившееся место и тут же попал в захват. - Я не… «…понимаю, что ты говоришь». Объятие было красноречивее любых слов. Особенно напряженный член, уткнувшийся точно в синяк. Юри поморщился и тут же улыбнулся. Виктор смотрел, не отрываясь. Его лицо! Рука сама потянулась вниз. Одеяло полетело на пол. Маккачин удивлённо тявкнул, начиная что-то подозревать. Виктор только отмахнулся, даря Юри ответную ласку. Они дрочили друг другу, прижавшись лбами, и с каждым новым движением дыхание сбивалось всё сильнее. Происходящее напоминало откровенный, невыносимо горячий сон, выбраться из которого не можешь и не хочешь. - Ох, чёрт, как же хорошо! - Что? - Мне хорошо, - повторил он. - Даже слишком… А-а-ах, - его стон заставил вздрогнуть, по позвоночнику прошла тёплая волна, - извини, сегодня я… Голос сорвался. Такой хриплый. Такой… знакомый? Словно всё это уже было. - Виктор, я сейчас… тоже… «Сейчас» растянулось на бесконечные, блаженные полминуты. Юри уткнулся в его плечо и впился зубами, чтобы стонать не так громко. Внизу всё пылало. В правом ухе звучал хриплый шёпот: - Давай, Юри, давай же... Боже мой, у меня сейчас снова встанет… - Виктор! - он не сдержал короткого крика. - Какой ты… Юри, мне не приснилось? - Поцелуй меня. Просьба прозвучала как приказ, который Виктор исполнил тут же, без лишних слов. Сейчас не нужны были никакие слова. Только одно. Только это. Их губы встретились. Как в Китае. Только в тысячу раз лучше. Юри дернул Виктора на себя, углубляя поцелуй. «Мой. Только мой!» Ни одна женщина в мире не могла подарить таких крепких объятий. Тяжесть мужского тела на коленях и его же столь желанная покорность сводили с ума. Виктор уступал. Уже одно это казалось немыслимым. «Неужели он позволит?..» Юри навис над ним, ловя затуманенный взгляд. …Через секунду на спину запрыгнул Маккачин, и только его громкий, возмущенный лай смог заглушить дружный хохот.