Свеча на ветру

"I’m not strong enough to stay away, Can’t run from you - I just run back to you, Like a moth I'm drowning into your flame" В детстве мама всегда говорила Отабеку, что нельзя задувать горящие свечи, потому что это плохая примета. Сына старые народные поверия раздражали, потому что "плохой" для него примета была лишь потому, что на его день рождения свечек на тортах никогда не было. Однако привычка относиться к пламени с осторожностью была вбита в голову намертво. Может, именно поэтому Алтын выбирает лед. Летний тренировочный лагерь Якова Фельцмана - та еще спартанская школа. Ранние подъемы, изматывающие тренировки, отсутствие времени на обычные детские забавы и шалости. Отабек еще лет с десяти попрощался с понятием "детство", заменив его на "спорт", "достижения" и "силу". Алтын смотрит на юных русских фигуристов и понимает, что сделать это нужно было еще раньше. На втором уроке балета преподаватель громко говорит о том, что поза арабеск символизирует ускользающую мечту. Почему-то именно эта фраза въедается в память и остается в ней надолго. Ногу сводит от щиколотки до бедра, Алтын морщится, но зачем-то продолжает отводить ее назад, чем делает только хуже. У мальчишки напротив, который ниже его на голову и который сейчас смотрит на него со смесью жалости и зарождающегося презрения, арабеск выходит идеальный - хоть хватай полотно с кистями и зарисовывай. Мальчишку, как потом выяснилось, зовут Юрий Плисецкий, и он подает столько надежд как будущая звезда фигурного катания, сколько сам Алтын не подавал даже собственным родителям. Тогда Отабек и обжигается впервые - об пламя в чужих глазах. Со временем можно забыть многое. Особенно уехав из страны, перекроив свое тело и навыки, заставив себя меняться, буквально выламывая кости из суставов. Отабек учит себя быть еще сильнее, учит себя не бояться. Это помогает начать мыслить по-другому, помогает ему стать тверже и поверить в то, что когда-нибудь он обязательно сможет выступать на равных с Плисецким. Алтын ругает себя, но наблюдает за карьерой мальчишки, у которого когда-то превосходно получалась поза "ускользающей мечты". За своей же мечтой Отабек идет с завидным упорством, боясь спугнуть слишком громкими шагами или неосторожными движениями, и та в конце концов начинает даваться в руки, подарив ему бронзу на Турнире Мира. В этом декабре в Барселоне мягкое бледное солнце и осенняя погода. Финал Гран-при - место, где сбываются или разлетаются вдребезги самые смелые надежды, где горят тысячи свечей, ни одну из которых нельзя задувать - плохая примета. Алтын прекрасно знает, что подобрался как нельзя ближе к обещанию, данному самому себе пять лет назад - выступать и соревноваться наравне с Плисецким. Юра его, разумеется, не помнит, зато Отабек, едва войдя в холл гостиницы и обернувшись на крики других участников, понимает, что даже если бы прошло не пять лет, а двадцать пять, узнал бы Плисецкого мгновенно - по одним только глазам. И эти глаза сейчас смотрят на него так же, как и тогда в балетном классе. Отабек чувствует себя пресловутой "маленькой, но очень гордой птичкой" из народных притч и известного советского фильма. Того и гляди над ним раздастся голос плачущего Шурика: "птичку жалко". Птичке, наверное, мама тоже когда-то говорила, что с пламенем нужно быть очень осторожным. Алтын не знает, может, ему на роду было написано сгореть заживо, или его матери еще до его появления на свет какая-нибудь соседка-гадалка предсказала, что ее будущий сын будет очертя голову прыгать в полыхающие костры, причем не всегда удачно, но зачем-то он целый час колесит на байке по району, выискивая Плисецкого. Отабек уговаривает себя, что просто дышит свежим воздухом и успокаивает нервы перед завтрашней короткой программой, но взгляд будто сам цепляется за каждую светлую макушку. Спасибо девочкам-фанаткам, которые вели себя сейчас примерно так же, как Алтын, только более дико, иначе Юру пришлось бы искать еще пару часов. Отабек даже не думал о том, что скажет, когда найдет Плисецкого, но привычка быть сильнее, мудрее, бесстрашнее помогает разговаривать спокойно и даже несколько горделиво. В глазах Юрия и правда будто свечи с зеленым пламенем, огромные костры, самые страшные мировые пожары, вошедшие в историю. Только на этот раз Плисецкий не смотрит с жалостью, приправленной презрением. На этот раз в его взгляде... недоверие? Отабек в жизни бы не подумал, что Юра может выглядеть так беззащитно, словно и сам боится обжечься. Только об кого? Об Алтына? Отабек усмехается, кидая ему шлем и давая по газам, словно собираясь уехать. Уедет он только через свой труп, но подстегнуть Юру в принятии решения стоит. Кто тебя так укусил в этой жизни, Плисецкий, что твой взгляд теперь может становиться таким? Воздушные потоки бьют по щекам, треплют куртку и остужают голову, хоть и ненадолго. Пояс несильно, но уверенно обнимают хрупкие руки, и Отабек совершенно не знает, что скажет Юре, когда они приедут. Более того, он даже не думает о том, куда именно они едут. Барселона пестрит яркими красками, дорога податливо стелется под колеса байка, и такие моменты Алтын мог бы назвать особенными и бесценными. Этот день вообще дарит ему множество таких минут, но самой драгоценной кажется именно та, когда Юра, неловко глядя то на Отабека, то в сторону, протягивает ему ладонь для рукопожатия, соглашаясь на дружбу. Как в ночь на Ивана Купала люди бегали по лесам и болотам в поисках цветущего папоротника, который должен подарить несметные богатсва и счастье, так и Отабек пытается отыскать в Юре не железо, объятое пламенем, а просто человека. Человек в Плисецком находится: мягкий, теплый и какой-то до смешного свой, хоть и заваленный, как антресоли, слоями русского мата, напускной злостью и колючками дикобразов. Ответ на вопрос, кто умудрился засунуть это создание в такой нелицеприятный кокон, приходит вместе с галдящей толпой соперников в небольшую кофейню в центре Барселоны. Юра, до этого гревший руки о чашку крепкого кофе и мягко улыбавшийся, будто мгновенно окунается в ледяную воду. Губы бледнеют, глаза, в которые Отабек уже почти научился смотреть без улетающего в космос пульса, опасно загораются, пальцы крепче вцепляются в посуду. Виктор Никифоров со своим подопечным объявляют об обещании жениться в случае победы, а Алтын, пересевший поближе к Юре за большим столом, берет Плисецкого за локоть и предлагает ехать в отель и расходиться по номерам. Юра кивает, а Отабеку нестерпимо хочется провести ладонью по его волосам. Так нестерпимо, что пальцы на руке Юры сжимаются настолько, что тот сдавленно шипит и удивленно поднимает на него глаза. Виктор Никифоров, значит? Алтыну самому надо было в гадалки идти. Новый год фигуристы единогласно решают встречать в Барселоне. Пока закончились соревнования и подведение итогов, встречи с журналистами и прочие обязательные мероприятия, декабрь уже подходил в концу, а потому разъезжаться просто не было смысла. В огромный номер-люкс на двадцать первом этаже отеля набилось столько народу, что Отабек теряется в знакомых и незнакомых лицах, пока не видит, как Плисецкий выскальзывает на балкон. Алтын искренне надеется, что не курить. Последние пару дней они даже толком не виделись. - Расстраиваешься из-за бронзы? - говорит Юра и даже не оборачивается, стоя у парапета и облокачиваясь на него всем весом. Наверное, даже не задается вопросом, кому он понадобился в этой суматохе. - Нет, - отвечает Алтын, закрывая за собой балконную дверь и подходя ближе. - А ты из-за серебра? - Твоя фамилия же переводится как "золото", так? - невпопад спрашивает Юра, и Отабек жалеет, что не видит его лица из-за длинных волос. - Да. - Тогда не расстраиваюсь. - Скоро полночь, может, пойдем праздновать? - Алтын слегка наклоняется, желая все-таки посмотреть Юре в глаза, но тот снова встает к нему спиной, и Отабек слышит, как чиркает зажигалка. - Юра, ты что, ку... Договорить не выходит, так как Плисецкий оборачивается, смешно жмурясь из-за яркого-яркого света. В каждой руке у него - по зажженному бенгальскому огню. - Держи, - Юра протягивает ему один, и Отабек осторожно берет прохладную палочку, с кончика которой разлетаются в разные стороны светлые язычки и искорки. Не обжигает. Полыхает так, что глазам, привыкшим к полумраку, больно, но не обжигает. Отабек отрывает взгляд от бенгальского огня и смотрит на Юру, который все еще продолжает морщиться, глядя на мини-фейерверк в руке. Плисецкий улыбается, как ребенок, и выглядит абсолютно, тотально, нестерпимо родным. Свеча, что никогда не погаснет даже на очень сильном ветру. - С Новым Годом, - Юра все же смотрит Алтыну в глаза. - С Новым. Утром, стоя все на том же балконе, Отабек набирает номер матери, и та берет трубку после первого же гудка. - С Новым годом, сынок. - И тебя. Мам? - Что, дорогой? - Хотел сказать тебе спасибо. И знаешь, ты была права, - Алтын улыбается, глядя на спящий город. - В чем? - Во всем. Отабек заканчивает разговор и возвращается в номер, где на диване в немыслимо неудобной позе спит Плисецкий, подмяв под себя плед. Алтын долго смотрит на него, а потом проводит ладонью по его волосам, убирая их с лица, и целует в висок. Прости, мама, я не могу больше держаться в стороне от пламени.