***
Персиваль Грейвс никогда не славился эгоистичностью или излишним самолюбием, однако, надо признать, что известность в области нейрохирургии была ему приятна. Люди со всего мира обращались к нему за советом и помощью. Частые командировки, конференции, многочасовые операции и подготовка к ним делали ничтожным шанс того, что когда-нибудь ему удастся завести нормальную семью. Обычные вещи, так необходимые человеку, Персиваль позволял редко сам себе, что уж говорить о заботе о ком-то другом. Однако вскоре он встретил Элис Уайтхолл - молоденькую медсестру, приехавшую из Британии и буквально пару месяцев проработавшую в нейрохирургическом блоке. Совершенно не опасаясь реакции коллег, вскоре Персиваль начал ухаживать за Элис, сделав ей предложение на пятый месяц отношений. Девушка ответила согласием, счастливые супруги уехали из Америки в свадебное путешествие, стараясь не попадаться на глаза журналистам. Однако медовый месяц пришлось прервать, когда Персиваль сообщил жене о срочной ситуации в больнице. Научный консилиум требовал его присутствия ровно через неделю. Возвращаться в Америку было суматошно, но все же приятно.***
Непослушные, онемевшие пальцы отказывались правильно перебирать струны, безнадежно ухудшая качество музыки. Прохожие начали хмуриться рядом с ним, звон монеток не звучал уже давно. Криденс подавил судорогу, прокашлялся в кулак и собрал инструмент. На сегодня его время закончилось. Пересчитав "выручку", парень прерывисто вздохнул. Этого не хватит даже на ночь у его знакомого, а "дополнительную плату" Криденс не вынесет снова. Пробежавшись взглядом по залу, он приметил темный угол почти у самых путей и побрел в том направлении. Умостившись у стенки, он еще раз повел плечами, сдерживая дрожь, и попытался закрыться от сквозняка гитарой. От усталости его глаза просто закрылись, и парень провалился в удушливый и затягивающий сон. Очнувшись наутро от пинка полицейского, Криденс пожалел о своем решении спать на полу. Быстро схватив инструмент и исчезнув из поля зрения стража порядка, он мешком повалился на пустую лавочку. Горло нещадно саднило, голоса почти не было, а голова гудела. Однако работа не могла ждать, и парень обреченно зашагал к переходу. Сегодня жители Нью-Йорка услышат лишь музыку.***
Спешивший на консилиум Персиваль Грейвс был очень недоволен затору на выходе из перехода. Люди толпились, ожидая шедших впереди. Персиваль не стал вдаваться в причины, сосредоточившись на мыслях о работе. Однако из них его вновь выдернула гитарная мелодия. Грейвс повернулся на звук и заметил сидящего у стены музыканта с раскрытым чехлом от гитары перед коленями. Бросив туда пару монет из кармана, мужчина бегло оглядел парня, заметив его нездоровый румянец на щеках и легкую дрожь. Взгляд ореховых глаз встретился с беглым взглядом темных, словно мазут, с проступившей сеточкой сосудов. Отчаянно подавив в себе жалость, Персиваль вернулся в начинающий двигаться затор. Свежий воздух улицы помог мужчине освежить мысли, а порыв ветра избавил от них. Грейвс посмотрел на небо, затянутое практически черными тучами, и поспешил к переходу, желая поскорее скрыться в привычной суматохе больницы. Сегодня его ждал очень трудный случай опухоли спинного мозга, однако все его мысли были о том музыканте из перехода, что с угасающей надеждой провожал взглядом прохожих.***
На конференции было достаточно именитых врачей с учеными степенями и прочими достижениями, но почему-то Персивалю понемногу начинало казаться, что они говорят полнейшую ерунду, совершенно не понимая ситуации. Для самого же хирурга ответ был ясно виден, но, озвучив его пару раз в гул комнаты и однажды наткнувшись на жесткую критику рискованности метода, Грейвс тактично пережидал их спор, чтобы вступить в него со своими доводами. За окном лил противный серый дождь, покрывая город серой дымкой. В лужах дрожали отражения проезжавших машин, небоскребов и голых деревьев. - Доктор Грейвс, - обратился к нему один из хирургов, - что вы можете предложить? - Я уже говорил вам свой вариант решения проблемы. Мы можем... - Нет, так мы не поступим! - вмешался в разговор пожилой доктор. - Это слишком опасно! Пациент может не выжить! - Если мы все сделаем быстро, то шансы есть! - настаивал Персиваль. В его кармане завибрировал телефон. Врачи снова начали спорить меж собой, поэтому ему удалось незаметно выйти в коридор. Звонила жена. - Милый, ты не занят? - немного нервно спросила женщина. - Родная, все в порядке? - Персиваль уловил в голосе супруги панические нотки. - Я... в парке гуляла, и так живот заболел... Боюсь, вдруг что-то с ребенком? Это недалеко от твоей клиники, приедешь? - Да, конечно, я сейчас! - почти крикнул Грейвс, выбегая из больницы. - Только адрес назови... Подъехав на такси к знакомому парку, он собирался снова позвонить Элис и забрать в больницу, однако увидел ее на переходе и решительно двинулся через проезжую часть. За ним последовало еще несколько человек, и одна из машин не успела затормозить перед толпой. Оглушительный визг тормозов, запах горелой резины, вильнувший резко в сторону седан - эти мгновения, кажется, длились вечность. Персиваль буквально ощущал, как машина на скорости разворачивается и врезается в столб на другой стороне дороги. Женский крик вернул мужчине чувство времени, и он кинулся на то место, где пять минут назад стояла Элис. Теперь девушка сидела на земле, судорожно хватая ртом воздух и зажимая царапину на ноге. Из глаз ее текли кристальные слезы, смешиваясь с моросящим дождем. - Элис, милая, подожди, все будет хорошо...***
Криденс старался привлекать к себе как можно меньше внимания. С улицы веяло сыростью и холодом, а по переходу то и дело сновали полицейские. Поэтому парень тихо, но проникновенно наигрывал знакомый мотив, втайне надеясь если не на людскую доброту, то на милость Божью. Часто его посещали мысли о доме. Вернуться туда, где его никогда не любили, унижали, разбивали душу, но где была надежда на то, что дадут поесть, на лекарства и на короткий, но спокойный сон. Вновь передернув плечами, парень заиграл чуть громче, заглушая музыкой эти мысли. Нет, домой он не вернется. Унижение и побои матери плохо сказались на психике Криденса, он стал замкнутым, депрессивным, озлобленным на весь мир. Болезнь с каждым годом развивалась, он впервые попробовал наркотики в 14, однако очень скоро у него закончились деньги. В школе дела шли как нельзя хуже, тирания дома не прекращалась, у мальчика начались панические атаки. В конце концов, после очередной порции насилия, он сбежал на вокзал, прихватив из дома только гитару. Денег на поезд не хватило, как и на следующий день. Как не хватает до сих пор. Криденс закончил одну песню, набрал в грудь побольше воздуха и тронул начальные аккорды. Поначалу собственный голос показался ему чужим, однако после первого куплета ему удавалось все лучше попадать в ноты, забывая о боли и отчаянии, полностью отдаваясь эмоциям слов. Приятный тембр его голоса, слегка надломанный и с хрипотцой, поднимался к сводчатому потолку перехода, отражался от стен и наполнял все замкнутое пространство. Губы парня тронула едва заметная улыбка. Ненадолго прервавшись, чтобы перевести дыхание, он начал снова, проникновенно выпевая наполненные смыслом строки. В такие моменты он немного отстранялся от реальности...***
- Мне жаль, мистер Грейвс, мы делаем все, что в наших силах, - проговорил врач, быстро убегая в другой конец больничного коридора. Такого знакомого, почти... родного. Персиваль закурил очередную сигарету, прокручивая ставшие фатальными события. Он винил себя буквально во всем. В том, что пошел на этот переход, в том, что не приехал на пять минут раньше, в том, что остался невредим. Элис кричала за дверью палаты. Врачи говорили, что никаких серьезных травм нет, но от пережитого шока риск выкидыша чудовищно велик. Персиваль помнил, как она дорожила этим ребенком, как радовалась положительному тесту на беременность... Она надеялась построить хорошую семью. Они надеялись. Однако судьба не была благосклонна к Грейвсам. - Случился выкидыш, мистер Грейвс, я соболезную, - тихо, глядя в пол, произнес врач. - Ваша жена может еще пару дней полежать у нас на реабилитации, но в крайнем случае вы можете забрать ее домой... - Думаю, дома ей будет спокойней, - почти шепотом произнес хирург, комкая в пальцах пустую пачку сигарет. Стоя в дверях с плачущей женой на руках, Грейвс подумал, что лучше бы под машину попал он.***
Она не ела, не желала никого видеть. Ее пшеничные волосы, всегда сверкавшие отраженными солнечными бликами, поблекли и будто выцвели. Она стала бледной, сильно похудела и осунулась. Очень скоро она смогла вставать, и бродила по дому безликим призраком. Переставляла посуду на кухне, подолгу рассматривала фигурки ангелочков на каминной полке. На ней же Персиваль через неделю нашел маленькую записку."Извини, я не могу так жить. Уехала домой. Прощай"
Быстро съездив на работу и написав заявление об отпуске, невидящим взглядом он выбрал себе бутылку виски и коньяк. Бокал и алкоголь верными друзьями окружили его, заменили реальный мир. Градусы глушили боль потери, глушили чувство вины, гасили пожар ненависти к самому себе, чтобы потом разжечь его с новой силой. Он убил своего ребенка. Едва не погубил жену. Он виноват в смерти невинного младенца и моральной гибели беззащитной женщины. Ничтожество, изверг, убийца. Слегка протрезвев, приведя себя в божеский вид и открыв окно, Персиваль словно ощутил груз вины не только на сердце, но и на плечах. На месте души будто бы зияла громадная черная дыра, с каждой секундой все ширившаяся и пожиравшая уже внутренности. "Надо выпить" - подумал Грейвс. Последний ноябрьский ветерок коснулся разгоряченной кожи, оставляя желание последовать за ним, ввысь. Персиваль пережидал последние отзвуки осенней мороси под крышей перехода. До магазина оставалось совсем немного, он уже предвкушал, как возьмет что-нибудь покрепче и окунется в эйфорию, забудется все плохое и... - Отдай! Это не твое! Положи на место! Резкий и звонкий крик выдернул Грейвса из мечтаний. Обернувшись, он попытался найти источник шума, почти сразу же увидев группу подростков у подножия лестницы. Двое держали того самого музыканта, встреченного будто бы в прошлой жизни, а третий выгребал из чехла для гитары мелочь. Сам инструмент лежал чуть в стороне, ощерившись щепками и порванными струнами. Гитарист выглядел уже побитым, с каплей крови в уголке губ и хрустальными слезинками на щеках. Персивалю даже как-то в голову не пришло, что можно развернуться и шагнуть в суетливый быт Нью-Йорка. У него не было ни опыта в драках, ни сильных мускулов, была лишь хорошая реакция и медицинский профессионализм в выборе места удара. Он спустился, резким движением отправил в нокаут грабителя, а затем и двух его приятелей, что сначала кинулись защищать его, а потом словно испарились. Музыкант сидел у стены, сжавшись в комок и прикрыв глаза. - Эй, парень, ты в порядке? - обеспокоенно спросил Грейвс, касаясь руки мальчика. - Да... сэр... Спасибо, - хрипло отозвался Криденс, перед тем как зайтись глубоким кашлем, раздирающим горло. - Тебе точно не нужна помощь? - вновь спросил Персиваль, трогая лоб парня и на секунду задерживая руку на шее, проверяя пульс. Криденса от этих осторожных, бережных, теплых прикосновений затрясло еще больше, он с силой зажмурился и неосознанно потянулся к широкой и надежной ладони мужчины. На секунду открыв глаза, он увидел свою сломанную гитару и рассыпавшиеся по полу деньги, порывисто вздохнул и странно дернул головой. Грейвс уловил это движение, проследил за взглядом мальчишки и вновь погладил того по голове. - Никуда не уходи, - быстро произнес он и в мгновение ока собрал разлетевшиеся монетки. В раскрытой ладони подав их Криденсу, он удивился тому, как боязливо мальчик тянулся к его руке, какие холодные у него пальцы и судорожные движения. На его ладонях Персиваль заметил мелкие и глубокие царапины, явно мешавшие парню сгибать кисть. - Что с руками? - заботливо спросил мужчина, пока Криденс складывал мелочь в карман толстовки. - На рельсы упал, - просипел он в ответ, не решаясь поднять глаз. - Как тебя зовут, парень? Почему ты не дома? - Я... Криденс, сэр. У... меня нет... дома, - почти соврал мальчик, продолжая жаться к стене. - Я Персиваль. Персиваль Грейвс, - мужчина все еще держал руку парня в своей, неосознанно грея замерзшие пальцы и успокаивая дрожь. - Так не бывает, Криденс, чтобы дома не было. - Я не хочу туда возвращаться, - отозвался парень, осторожно поглядывая то на руки Персиваля, то на него самого. Грейвс изредка улавливал секундные взоры черных глаз, замечая в них едва ли не смирение всего мира. Криденс снова закашлялся. От сидящего рядом Персиваля не укрылись свистящие нотки в его дыхании. - Криденс, ты точно здоров? - встревожено спросил мужчина, снова трогая пылающий лоб парня. - Н-ничего страшного, мистер Грейвс... Простыл немного... - Твой кашель скорее напоминает пневмонию, если не что-то похуже. Криденс, позволь мне помочь! - Мистер Грейвс, думаю, Вам показалось, ничего страшного... - мальчишка поднял глаза на Персиваль, смотря прямо в глубину зрачков мужчины. Расстояния было достаточно, чтобы заметить плясавших в полностью черных глазах чертей. Грейвс немного отшатнулся, однако сумел совладать со страхом, списав все на еще не до конца выветрившийся алкоголь. - Ну хорошо, как знаешь, - наиграно легко улыбнулся мужчина, похлопал парня по плечу и поспешил скрыться из виду. Его сердце обливалось кровью теперь еще и за этого ребенка, он хотел защитить его от всего мира... и от себя. Дойдя до магазина, он купил минералку и пару лекарств, по дороге домой забежав в переход и отдав Криденсу пакет. Смирив рвущееся сердце и ожившую душу, он ушел не оборачиваясь, твердо для себя решив, что будет оберегать этого мальчика и заботиться о нем. Может, так ему удастся загладить вину перед Господом? А Криденс начинал тихо радоваться тому, что ввязался в ту драку, когда увидел перед собой еду и лекарства. Судьба послала ему громадный дар - человека, которому не плевать, который дает заботу и не просит ничего взамен.***
Они часто пересекались на вокзале, где Криденс все еще ночевал, не желая идти унижаться перед "приятелем", а Персиваль гулял в неопределенном направлении с определенной целью. Иногда он давал подростку какие-то таблетки и еду, иногда просто усаживал рядом с собой и по-отечески обнимал, позволяя парню выговориться и залечить душу. Криденс заново учился доверять людям, учился принимать, учился отвечать на заботу и ласку. В один из ветреных декабрьских дней сердце Персиваля не выдержало. - Скажи мне честно, Криденс, - они сидели на лавочке в глубине вокзала. Грейвс держал руки Криденса, грея их, сам же парень, ранее доверчиво уткнувшийся носом в шарф доктора, смотрел ему в глаза с нескрываемым ужасом. - Где ты живешь? У тебя есть... постоянное место жительства? - Н-нет, мистер Грейвс, я... я живу здесь, - глаза Криденса все еще смотрели словно в душу, постепенно стекленея. - Тогда почему я не удивлен, что ты не выздоравливаешь? Пойдем, поживешь у меня. От этих слов душа подростка совершила головокружительный кульбит, сердце напряглось и забилось с новой силой, на губах сама собой раскрывалась улыбка. - Зачем? - вдруг хрипло спросил он, осторожно убирая руки из плена чужих ладоней и сутулясь. - Я люблю тебя. Я хочу, чтобы из тебя выросла личность, а не серая частичка мира. Я люблю тебя. Вот и все причины, - мягко улыбнулся Грейвс. - Не бойся, оплаты не требую. В глазах Криденса на мгновение промелькнула искра страха, тело сотрясла легкая судорога. - Ни в каком виде, честно, - поспешно добавил Персиваль. - Будешь жить спокойно, пока не поправишься, а потом найдем тебе работу. Парень, будучи не в силах вымолвить ни единого слова, смущенно улыбнулся, опустив глаза в пол, и шепотом произнес "спасибо". Грейвс медленно поднялся, вовлекая в движение и Криденса. Он осторожно прижал его, как делал уже много раз, снова взял за руку и повел к их новому дому. - Я больше не хочу, чтобы ты унижался перед кем-то и, тем более, жил где попало, - проникновенно сказал Персиваль, пытаясь поймать взгляд подростка. - Когда-нибудь мне придется вернуться к матери и... - со скрытой паникой начал парень. - Не бойся, Криденс, не придется. Мы что-нибудь придумаем. Я не позволю кому-то причинить тебе вред. Начавшийся снегопад быстро скрывал следы "воскресшего" мальчишки и "ожившего" мужчины. Персиваль чувствовал, как зарастает дыра в груди, как оживает сердце, отступает выгоревшее, давно горчащее чувство вины. Больше он не жалел о том, что живет на этом свете. Криденс все больше проникался доверием к мужчине с половиной души, которому можно было не задумываясь отдать свою половину. Тяга к новой жизни под защитой Грейвса была сильнее боли от несправедливости мироздания. Искалеченные души исцелили друг друга.