Тандем миров

— И все же, Сашка, если бы у тебя был выбор, магом какого единственного элемента ты бы стал? — сидящий напротив меня Валентайн передернул затвор винтовки, поставил ее прикладом на пол, положил на дуло руки и вопрошающе уставился на меня со своим обычным хитрым прищуром. В тусклом свете оружейной его было едва видно из-за почти черной кожи, лишь блеск золотистой челки и голубых глаз подсказывал мне, что эта камуфлированная броня не пуста, а автомат стоит на прикладе не просто так. Я наигранно скопировал его позу и на секунду позволил себе задуматься серьезно. Его смешок подсказал, что он это уловил. — Ну… — протянул я, раздумывая, хотя он это спрашивал далеко не в первый раз, — думаю, что огня, — я наткнулся на его пронизывающий взгляд, и если бы не его улыбка до ушей, то точно почувствовал себя неуютно. — И почему же? — Валентайн не спускал с меня глаз, и мне все же стало немного неловко, несмотря на его мальчишескую улыбку, о чем он понял по попытке застегнуть идеально подогнанный пояс потуже. — Мм… ну, я бы мог при достаточной силе перебороть любой другой элемент? — я посмотрел на него. Два солдата лучшей армии Республики, мучаясь от бессонницы перед боем, покинули свои койки под предлогом проверить снаряжение, а в итоге обсуждают детские сказочки? Боже, как нелепо. — Не-е-ет! — Выдавил Валентайн сквозь зубы, едва сдерживая смех, — тебя бы как минимум молния одолела бы. Вода — если у ее мага хватит мощи. Земляной маг мог бы поставить стену и запустить ее в тебя. И это только при прямом столкновении стихий! А представь, если они думать будут!       Он поднялся и снова задел головой люстру, что висела больше чем в двух метрах над полом, но теперь хотя бы была выключена, дал мне щелбан и засмеялся в кулак. — Ну, электрический бы от меня не смог защититься, так что была бы ничья, — я потер лоб, — да и к тому же огонь позволил бы мне летать… — я встал и оказался на уровне его груди. А ведь во время призыва мой рост был больше средних ста семидесяти, но я все равно чувствовал себя коротышкой. — Нет! Любой бой, в котором ты погиб — поражение, а бой, после которого ты выжил, не закончен. — И что же тогда победа, а, Валь? — Победы нет, Сашка. Если ты довел все до боя, то ты уже проиграл. Всегда найдется тот, кто захочет отомстить за убитого тобой, поэтому однажды убив, ты выиграть больше не сможешь.       Я только сейчас понял, что мы оба стали серьезными. До боя оставалось несколько часов. Я провел перчаткой по цевью своей винтовки. Двадцать две насечки. Двадцать два проигрыша. Мрачные мысли стали ползать в голове. Из-за меня где-то в мире плачут двадцать две матери. Возможно, куда больше девушек — я слышал, что в Империи самая хорошая во всех смыслах репутация именно у военных. И двадцать два отца мечтают о моей смерти. Уже проиграл…       Эти мысли не покидали меня до тех пор, пока я не оказался в нашем пузатом броневике. Значит, я строился, ел, снимал-надевал форму — все на автопилоте. «И побрился даже» — удивился я, проведя рукой по щеке и не ощутив, как жесткая щетина цепляется за перчатку. Из глубины броневика слышался смех Валентайна и наигранно обиженные возгласы наших товарищей. Все как обычно, ведь этот великан был нашей главной моральной поддержкой: всегда найдет нужные слова, рассмешит, или просто прогонит ненужные мысли.       Я на всякий случай стал проверять снаряжение, и с небольшим удивлением обнаружил, что все на месте — на гражданке я отличался рассеянностью. Армия и правда делает тебя лучше, кто бы что не говорил. Тонкий лучик света из бортового перископа осветил герб нашего государства на броне сидящего передо мной солдата — Ёшимидзу, кажется, хотя на азиата, вопреки фамилии, он был вообще не похож, — это был перевернутый треугольник с ангельскими крыльями, из которого вверх вылетал дракон с мечом в каждой лапе. Правда, военный вариант был едва различим на фоне матового композитного нагрудника цвета хаки из-за маскировочной расцветки; отличие было лишь на тон, не больше.       То, что я увидел это благодаря лучику света, навело меня на невеселые мысли. Я сидел правым плечом в сторону движения, солнце было за спиной, а значит, мы ехали на юг — точно на линию фронта. Инженеры уже подготовили окопы, поэтому бояться было особо нечего, но… Разве можно не нервничать, зная, что проиграл? Я вновь провел рукой по цевью с отметками. А ведь какой смысл в том, чтобы бояться поражения, если победы уже не достичь? Пустая трата нервов. Не лучше ли отдать все силы не на достижение недосягаемого, а на помощь тем, кого еще можно спасти? Я могу быть полезен для тех, кто мне хоть немного дорог.       Я поднял глаза на сидящих напротив, затем на тех, кто был рядом. В тусклом свете, сочащемся из узких перископов, я едва смог разглядеть их выражения лиц, но одно я заметил точно — все смотрели в пол. Только несколько человек вдалеке, те, кто сидел вокруг Валентайна, более-менее оживленно разговаривали и иногда посмеивались. И неудивительно: я, отслужив в этом отряде около трех месяцев, считался старичком. Сплошной молодняк. Нам даже выдали старый списанный броневик, который по сути был колесным бронепоездом. Не знаю, кому эта компоновка показалась эффективной, но как только поняли, что эта гусеница выполняла роль братской могилы лучше, чем любую, даже самую простую боевую задачу, все построенные модели списали. Судя по отсутствующим взглядам в пол, я не был одинок в этих размышлениях. Даже когда о родных перед боем думаешь, на лице эмоций больше.       Родные… для меня, сироты, это было пустым словом. Таким же пустым, как все мое нутро. В самом начале войны, буквально в первые минуты, на мой дом упал огромный кусок стены, ограждающей мой родной город. К счастью, а может и сожалению, я в тот момент был в школе. Немногим меньше года я, еще гражданский, отсиживался в захваченном Империей городе, пока наконец не заставил себя пройти мимо моего дома почти вплотную, чтобы сбежать сквозь ту самую брешь. Имперцы думали, что захватив столицу, уже победили, поэтому единственное, что было помехой на пути через довольно широкий проход, это буквально слезоточивый запах перегара. А может, все было не так плохо и слезы текли лишь из-за того, что на месте моего многоэтажного дома лежал толстый металлический пласт…       Внезапно гусеница, в которой мы ехали, заскрипела, завизжала колесами и упала на бок. Те немногие, кто не пристегнулся, упали на тех, кто был напротив них. Истошный вопль справа и смех Валентайна подсказал, что кому-то не повезло быть напротив гиганта. Я посмотрел вниз, то есть, перед собой, и наткнулся на пронизывающий взгляд огненно-красных глаз Ёшимидзу, все лицо которого, как у робота, не выказывало никаких эмоций. Вот от его взгляда мне было всегда не по себе, особенно из-за неестественного цвета глаз, которые по ночам даже светились, как кошачьи, что случилось и сейчас, ведь солнце было со стороны днища. Хотя, как он пояснял сухим безэмоциональным голосом, ему повезло отделаться всего лишь глазами — после той дозы радиации, которую получил его отряд, он единственный выжил, и получил лишь такую безобидную мутацию. Которая дала ему пожизненный отгул в ночных операциях. Но то, откуда на войне взялась радиация спустя век после всемирного запрета любого бомбового вооружения и два века спустя аналогичного запрета на любое ракетное вооружение — загадка. Наверняка большая часть той грязи, которая льется из всех источников в сторону Империи, ложь, но должна же быть и правда. Неужто у них еще остались бомбардировщики или ракеты?       После того, как местность изучили, люки были отдраены и весь наш состав построился в тени гусеницы, которая, к слову сказать, опрокинулась на ровном месте из-за легкого поворота. Водитель уже получал нагоняй, который был больше для виду — было понятно, что офицер ненавидел эту машинку больше, чем те, кто ей управлял, все понимал и ничего не имел против того, чтобы вылезти из нее. Но дисциплина требовала подобных церемоний.       Вообще многим этот аппарат нравился, но когда он был в естественном состоянии: без брони, желтый с черным узором общественного транспорта по бокам и висящий вверх ногами на рельсе где-нибудь на остановке в центре города. Теперь же это была относительно дешевая неприступная крепость с нулевой устойчивостью и почти нулевым запасом пищи. Идеальное транспортное средство для доставки пушечного мяса на линию фронта. Вскрыть снаружи невозможно с помощью разрешенного вооружения, так что если врагу было принципиально уничтожить содержимое, то это задерживало как минимум один отряд противника на неделю, если не больше, потому что иначе наши бравые бойцы, озверевшие от голода, караул перебьют, гусеницу поставят на колеса и придется снова ее ловить, что было бы очень неприятно, ведь на прямой она бегает побыстрее некоторых спортивных машин, а здесь, в Северной Америке, вне городов дороги были в основном прямые. Но ставить ее на колеса… сомнительное удовольствие.       Поршни под бронеплитами, призванные поднимать броневик на колеса, лишь облегчили нам задачу, хоть и разрабатывались с расчетом на полную автономность. В итоге нам пришлось провозиться почти полчаса, прежде чем двигатель затарахтел, сцепление бодро хрустнуло и наша гусеница проехала проверочный десяток метров. Я подошел к Валентайну, который сделал добрую половину работы и сейчас лишь отряхивал ладони, как ни в чем не бывало. Глянув на меня, здоровяк улыбнулся и похлопал меня по плечу: — Ну что, Сашка, отдохнул? — Валь, ты смеешься? — Я улыбнулся, несмотря на довольно болезненные удары тяжелой ладони, — я стоял прямо у поршня и то устал как собака. Ты человек вообще?       В ответ я услышал лишь смех, перекрываемый приказами офицера, требующим от нас занять места внутри броневика и нарастающим давно забытым гулом. Буквально через пару мгновений все наши бойцы замолчали, глядя в небо и щурясь от солнца, со стороны которого приближались темные точки, медленно превращаясь в едва различимые кресты. — Б-бомбардировщики?! — Истерично взвизгнул один из бойцов — Аляска его звали, кажется, — но их же запретили! Причем сами имперцы! — В броню, быстро! — Рявкнул офицер, и только теперь все послушались приказа. Как только мы уселись, наша бронегусеница заурчала двигателями и помчалась, быстро набирая скорость. Гул бомбардировщиков все нарастал, и когда он стал чуть ли не громче наших двигателей, к этой дизельной симфонии добавился свист, до боли знакомый всем ветеранам. — Бомбы! Пристегнись!       Мой ремень уже был на месте, и сверху опустилась еще и рама, как на старых аттракционах. Через бойницы не было видно ни капельки, но свист был такой, будто бомбы прямо за этим металлом летят наперегонки с нашим броневиком. Свист этот, кстати, нарастал. Даже Валентайн был немного растерян, хотя в серьезные моменты он находил повод посмеяться. Один Ёшимидзу был спокоен, но он никогда и не показывал прочих эмоций. Вдруг на секунду все стихло, и все вокруг залило ослепительным белым светом. От него не болели глаза, будто ты смотришь на солнце, а просто все вокруг стало белым, словно я попал в бесконечную комнату. Куда бы я не посмотрел, как бы не изворачивался, как бы не пытался закрыть глаза — кроме белизны я не видел даже собственного носа. Нас носило вверх и вниз, будто плоский камушек, брошенный по поверхности воды блинчиком, но как-то мягко. Мучительно долго не было жесткого удара, почти целую вечность. Но когда я немного разжался, не понимая, где мы, он почти сразу, как по закону подлости, с мощным зубодробительным скрежетом закрутил наш бронетрамвай по всем осям на пару секунд и еще один удар поймал нас лишь через пару секунд. Со скрипом транспортер накренился и нехотя завалился набок, издав последний металлический стон, и я наконец отключился, даже не дождавшись возвращения зрения.       Очнулся я уже на земле. Вернее, как я сначала подумал, в раю. Линия фронта была в пустыне, только вот сейчас я видел чистое звездное небо, не оскверненное выбросами отходов так называемого «цивилизованного» человечества, а вокруг был не просто ветер, а шум деревьев, кроны которых обрамляли столь непривычно чистое небо. Я приподнялся на локтях, чтобы оглянуться. Боли я не чувствовал, ран не видел, однако слабость была невыносимая, даже в глазах потемнело, хоть я приподнимался довольно медленно. Проморгавшись, я огляделся.       Около неестественно изогнувшейся бронегусеницы лежал ровный длинный ряд накрытых черной тканью тел. Наши потери. Не может быть, чтобы столько человек не успело пристегнуться… Чуть ближе ко мне несколько солдат уже разводили костер на небольшой полянке, а вдалеке, где оканчивался этот довольно редкий лес, на четвереньках стоял Валентайн и активно опустошал желудок через рот, причем явно недобровольно. Мне это показалось довольно странным, ведь и здоровье у него было как у быка, и не укачивало его ни разу. Я встал сначала на колени, что далось мне не без труда и старческого кряхтения, затем выпрямился полностью и медленно побрел к нему.       Пока я шел к Вале, я успел хотя бы частично включить свой мозг и осмотреться. Если судить по обломанным кустам и деревьям, наш транспортер влетел в дерево, что его остановило, из глубины леса, где виднелось озеро, отражающее серебро полной луны, которую я, к сожалению, увидеть не смог. Единственное, что я увидел — лес там становится все гуще, и очень странно, что следы броневика идут оттуда. В сознании вспыхнула смутная картинка карты местности с брифинга, на которой ближайший лес был больше чем в ста километрах, и то со стороны тыла, но я отбросил эти мысли. Не знаю, почему. Человеческая природа, возможно. Она любит запрещать нам верить в то, что мы не понимаем или что кажется нам абсурдом. Я сконцентрировался на Валентайне и стал подбирать в голове слова, чтобы его успокоить, чего бы с ним за время моего отсутствия не случилось, ведь он нужен нам со всей отдачей.       Подойдя к гиганту, я положил руку ему на плечо и отметил со старым восхищением, что я не только не нагнулся для этого, а даже немного согнул свою руку. Он теперь только тяжело дышал, и я терпеливо похлопывал его по лопатке. Наконец, он встал сначала на одно колено, потом и вовсе поднялся, оперевшись одной рукой на свое колено и рукавом второй вытирая губы. Глаза его широко были распахнуты, а взгляд быстро бегал по земле, и я сам наполнился тревогой. — Валь…       Он повернулся ко мне и поднял на меня глаза, будто только заметил, и сделал очень плохую попытку улыбнуться. — Имперцы, Сашка… Такие сволочи… — С натянутой улыбкой он ткнул большим пальцем себе за плечо, где оканчивался лес, уступая огромному пшеничному полю, и снова не замечая меня, поплелся в лагерь, где уже горел костер. Через несколько шагов, правда упал, но сразу же пополз.       Я проводил его взглядом и посмотрел на поле. Люди настолько загадили Землю, что в естественных условиях ничто не росло, только в лабораторных, и такое огромное поле, полностью покрытое золотом созревших колосьев было для меня немного сюрреалистичным зрелищем. Медленно пробравшись к полю, я достал пистолет — на всякий случай, Валя же сказал про имперцев — и вошел будто в другой мир. Колосья легко скрыли бы и Валентайна, стоящего в полный рост, я же не доставал и до зерен, которые, как мне казалось, были не меньше чем несколько сантиметров. Пока я, глядя вверх, шел через этот золотой лес, чувствуя себя великаном-недоростком, я ощущал твердую и ровную плодородную почву под ногами, но внезапно под левой ногой что-то чавкнуло и правая ткнулась во что-то мягкое.       Обычно на высоте говорят не смотреть вниз. Я порой до паники боюсь высоты, но в этот момент я пожелал оказаться как можно выше, чтобы у меня даже мысли не возникло опускать глаза ниже своей макушки. Мои ноги стояли на пропитанной кровью почве, а рядом лежало на животе тело девушки. Тяжелая броня полностью покрывала ее тело, однако руки были скреплены за спиной. Причем броня этому только способствовала — на наручах были специальные запоры, а на спине были рукояти, будто на щите. Полуотрезанная голова в была повернута почти на сто восемьдесят градусов, показывая открытые в ужасе остекленевшие глаза и зашитые грубыми нитками губы поверх набитого чем-то рта. Тяжелый шлем, валяющийся рядом, полностью закрывал ее лицо, но ни камер, ни дисплеев я не видел. Внезапно меня осенило — вся броня была сделана из железа, а не нормальных композитных материалов… Живой щит, на который денег потратили не больше, чем на стандартную защиту солдата. Я полностью понял Валю и немного отполз, чтобы дать желудку разгрузку.       Вернувшись к девушке, я первым делом закрыл ей глаза, вновь бросив взгляд на набитый зашитый рот. Достав нож, я максимально аккуратно разрезал довольно толстый кожаный шнурок, и открыл ей рот. Там была скомканная легкая белая ткань, местами красная от крови. Зубов у девушки оставалось меньше половины, многие были выбиты, некоторые сломаны, будто по ним били. Я достал ткань и расправил, а поняв, что это, ощутил новый приступ тошноты, и отбросил это как можно дальше. Это оказалось нижним бельем. Я будто очнулся от любопытства и вскочил, судорожно пытаясь всунуть нож в ножны и оглядываясь по сторонам. Теперь я видел то тут, то там такой же металлический блеск от брони этих живых щитов, и у меня все поплыло перед глазами. Кое-как устояв на ногах, я заметил, как к одному из этих пятен слетаются вороны. Мозг от переизбытка непривычной со всех сторон информации выключился и я на автопилоте побежал их отгонять. Не знаю, зачем. Просто почувствовал, что так надо было. И снова пожалел.       Броня, несмотря на несовременные материалы, была сделана довольно изобретательно. Общий стиль и форма угадывались с первым телом, но на этой такой же худой девушке не было крупной части брони, явно снятой, а не отломанной, обнажая большой круглый живот в синяках и порезах, один из которых был гораздо свежее, глубже и крупнее остальных. Дыхание сперло, я поднял взгляд к небу, и найдя лес, стараясь не смотреть вниз, пошел к лагерю, шаркая ботинками, чтобы случайно не наступить на очередное тело. Шел я, казалось, час, пытаясь отвлечься в мыслях, но меня выдернул глухой звон под ногами. Сжав кулаки и зажмурившись, я стал ощупывать землю впереди настолько осторожно, словно пытался нащупать нажимную мину. Однако, ничего кроме тонкого куска металла, я не нащупал, и спустя минуту я наконец решился открыть глаза и посмотреть вниз. Я увидел под ботинком небольшой обломок меча, ту часть, что с рукоятью, и поднял ее, осматривая. Каша в голове была такая, что я просто взял его с собой и пошел в лагерь, не утруждая себя какими-то попытками понять, что в двадцать втором веке на поле боя делает железный меч.       Меня все еще мутило, когда я дошел до лагеря. Судя по лицам солдат, сидящих вокруг Валентайна, он им все уже рассказал, и никто в его словах не усомнился. А может и затаил парочку вопросов, но мой нездоровый вид все тут же развеял. Дрожащей нетвердой рукой я бросил к ногам Вали обломок меча и рухнул на поваленное дерево, которое наши уже приспособили под скамейку, очистив от сучьев и коры. Я поднял глаза на огонь, но в белизне пламени видел лишь лицо той первой девушки. Зарычав, я согнулся и ткнулся в коленки глазами, будто пытаясь их выдавить о наколенники. Светошоу, вызванное давлением на глаза, и правда немного помогло, и я просидел так довольно много времени, слыша будто издалека, как бойцы вокруг перешептываются, как Валентайн осматривает тот кусок меча, как кто-то продирается сквозь кусты… мозг работал плохо и я поддался рефлексам, натренированным на курсах новобранцев — вскочил и направил пистолет в сторону звука. Однако, когда светошоу в глазах утихло, я различил одного из наших, который шел со стороны озера. Будто не своим голосом я прохрипел короткое извинение и сел обратно, пытаясь не глядя попасть пистолетом в кобуру. Сидящий рядом солдат отобрал у меня пистолет и наглядно продемонстрировал отсутствие энергоячейки, но как-то без укора. С сочувствием, что ли… Валя, опять ты приукрасил все? — И что же ты там видел, Сашка? — Только сейчас я заметил, что все смотрели на меня, и тишина нарушалась лишь хрустом костра и шебуршанием и тихими матами бойца, который все никак не мог побороть куст, чтобы вернуться к нам. — Ничего… гхм, — я прочистил горло, — ничего, что Валя вам не рассказал. Что он вам рассказал, кстати?       Я взглянул на него. Обычно расправленная спина и плечи сейчас были ссутулены, как у старика, всю жизнь работающего с часами над очень низеньким столом. — Я видел только, что они женщин облачают в доспехи, — отозвался он басом, — но не обычные. Как… ммм… — Он замялся, пытаясь вспомнить что-то или сформулировать. — Как живые щиты? — подсказал я, — ты про рукоятки на спине и связанные руки? — И это тоже, но нет. Доспехи эти похожи на те, что наши предки использовали в средневековье. Разве что тогда они надевали их на себя, а не на живой щит.       Я об этом даже как-то не подумал. Близкая к нулевой посещаемость уроков истории, как и исторических фильмов сказалась, похоже. И правда, если подумать, то сходства есть. Только вот… — Но ведь тогда не было наших визоров, и в забралах нужны были щели или хотя бы отверстия…       Валентайн лишь усмехнулся: — Ты прав, но мы говорим не о солдате, а о броне. Если бы твоя броня видела летящую в тебя пулю, как думаешь, приняла бы ее на себя? Затем-то тут и шлемы, закрывающие взгляд. Как шоры на лошади.       Рвотный позыв не заставил себя ждать, хоть в этот раз я его и сдержал. — Меня больше интересует, — продолжил он, — что у бабы, которую я нашел, уши были какие-то странные. Вытянутые и заостренные… — Эльфийка? — Неуверенно сказал один парень. Самый молодой из нас, еще и восемнадцати нет, но он каким-то чудом уже попал в войска. Наткнувшись на несколько непонимающих взглядов, он вздрогнул, и будто оправдываясь, объяснил: — Ну, в старых детских сказках и… мультфильмах часто такое встречается. Сказочные существа, монстры, магия и прочая ересь, которую высмеивают. Эльфы среди них. Раса, похожая на людей, только… — Все поняли, успокойся, — перебил его еще один. Я с ними уже больше месяца, но никого, кроме Вали, по имени запомнить не смог. Ну и Ёшимидзу, но его забыть невозможно…       Внезапно меня осенило: — Так у Ёшимидзу тоже такие уши! Эльфийские! — Я стал оглядываться в поиске этого молчуна, но нигде не мог его найти. — Пропал он, — махнул рукой Валентайн, — ни среди тел, ни среди живых. Видать, очнулся раньше всех, вышел и пошел куда глаза глядят… Да и уши у него такие от радиации. Мутация это. — Хочешь сказать, что тех девушек облучали? Эксперименты на них ставили, прежде чем живым щитом приставить к кому-то? — Меня снова стала пробирать дрожь. — Возможно, — пожал плечами гигант, — знал бы ты, что они с ними еще делали… — Спасибо, знаю! И про то, что даже беременных отправляют, знаю, и про то, что им в рот зашивают, знаю! — На меня зашикали, потому что я уже почти кричал. Я понял, что на грани истерики, поставил локти на колени и сомкнул ладони на затылке, пытаясь ни о чем не думать. Получалось плохо. — А ты зашел дальше, чем я, — горько усмехнулся Валя, — я лишь парочку смог осмотреть, и то в рот не полез… Кстати, что там? Хотя, не думаю, что я хочу это знать…       Я поднял на него глаза и кивнул. Рассказывать об этом было бы все равно, что увидеть, и я посмотрел в сторону, где наш бравый боец все же поборол куст и смог к нам добраться. Все посмотрели на него выжидательно, двое подвинулись, давая место присесть. Тот кивнул, сел на бревно, потер свою бородку и уставился на костер. Я ни с кем, кроме Валентайна, особо не общался, но про него помнил лишь то, что он ярый приверженец точных наук, почти фанатик, чем и заслужил кличку Профессор. Через пару минут он наконец заговорил: — Ну, братцы, это нечто! — Он нервно посмеялся, глядя на костер, — это озеро — совсем не озеро. Во-первых, оно всегда держит плюс-минус одну и ту же форму. Форма, конечно, хаотичной кляксы, но она постоянна. Не стекает с поверхностей вниз, не собирается в низинах, течет вверх, если это надо для сохранения формы… Во-вторых, оно не из воды. Выглядит это как жидкое зеркало или ртуть, но анализ… — Он снова посмеялся, — анализ его не видит! Более того, я попробовал потрогать палкой — она будто прошла сквозь землю! озеро было толщиной не больше сантиметра, а я всю двухметровую палку вертикально опустил и целехонькую достал обратно! Ну, и в-третьих, оно… перемещается. Медленно перетекает в случайном направлении, довольно часто это самое направление меняя. Это что-то странное, ребята! Ну, а что у вас? — Он оглядел нас всех горящими глазами.       Кто-то грустно улыбнулся, кто-то ворошил палкой костер. Мы же с Валентайном, не сговариваясь, встали, и широким крюком медленно пошли к озеру. Хоть что-то странное тут было похоже на то, что не даст новых поводов опустошить желудок, и мы оба могли бы это неплохо использовать.       Как и говорил Профессор, озеро медленно плыло по небольшой поляне, в скорости уступая даже улитке. Эта клякса, похожая на огромный ртутный лизун, давала достаточно света, чтобы мы могли достаточно хорошо видеть. Её зеркальная поверхность сияла, поливая деревья вокруг бликами, похожими на те, что можно увидеть на стенах и потолках бассейнов для плавания, когда включен свет только в воде. Спустя пару минут я решился посмотреть поближе. Мерцания серебристо-лунного света завораживали, и я очнулся от транса всего в паре шагов от края, и лишь потому что на моем пути оказался куст с низкими деревьями вокруг. Будь растительность самую малость погуще, это бы стало похоже на тупик посреди лабиринта.       Я хотел было обернуться, с улыбкой ожидая насмешку Валентайна, но едва шевельнул плечами в его сторону, как знакомая тяжелая рука надавила на голову, заставив меня опуститься на колени, не отворачиваясь от озера. Подавив желание охнуть, я взглянул на ртутную кляксу. Её гладкая поверхность мелко дрожала, волны становились все меньше, чаще и беспорядочней. И в тот самый миг, когда все резко успокоилось, из этой лужи восстал Ёшимидзу. Именно восстал — он будто лежал прямо с краю, ногами к берегу, и оставаясь прямым, поднялся, встав на носки на траву, пятками еще касаясь… я уже не знал, уместно ли называть это озером.       Вернув взгляд к Ёшимидзу, я заметил, что он немного изменился. Все еще будучи в нашей броне, шлема он уже не имел. А волосы, по уставу стриженные под машинку, внезапно оказались собраны на макушке в хвост до лопаток. Он быстро оглянулся, и я заметил, что вдобавок у него еще и челка была чуть ли не до подбородка. Да и сами волосы в целом были странные — слева черные, справа красные, как и его глаза. Которые сейчас будто светились. Ёшимидзу достал из кармана красный платок и повязал его на манер лицевой маски. Поправляя волосы, он обнажил свои уши, которые были той же вытянутой формы, как и у мертвых женщин на поле. Закончив с этим, он обвязал вокруг пояса ремень, на котором висела пара небольших клинков, оказавшихся теперь за его спиной. Сейчас я обратил внимание, что он, вынырнув, был безоружен. Погладив рукоятки кинжалов, он присел… и в один прыжок оказался далеко в небе, оставив на земле небольшую вмятину. Перевернувшись несколько раз в воздухе по всем осям, Ёшимидзу дождался, он вернулся на уровень верхушек деревьев, толкнулся от одной из них и буквально улетел в неизвестном направлении, оставив дерево качаться будто при урагане.       По лицу Валентайна я понял, что и он был не очень рад увиденному. Конечно, дезертирство Ёшимидзу было весьма неприятным фактом, так как это накладывало пятно на репутацию всего отряда и каждого его бойца, но сбежать таким образом… Даже самые мощные экзоскелеты вкупе с самыми совершенными имплантами не могли дать и половины такой силы. А он был в обычной броне рядового пушечного мяса, которая разве что пули может останавливать, и то не всех калибров. Голова вновь начала гудеть от попытки понять и разложить по полочкам все происходящее.       Валя медленно поднялся и осмотрелся, задержав взгляд в направлении, куда улетел наш товарищ. Видимо, бывший товарищ. Я встал на одно колено и тут мне стало не по себе. Неприятное ощущение, будто в душевой кабинке вдруг пропали стенки, и появившаяся из ниоткуда толпа народа смотрит на тебя, обступив со всех сторон. Чувство полной незащищенности. Я поежился, снял с пояса шлем и надел его, окунувшись на секунду в кромешную тьму. Пшикнула пневматика, герметизируя броню, дисплеи моргнули и я снова увидел лес, звездное небо и своего друга-великана, смотрящего на меня с вопросительно приподнятой бровью. Я пожал плечами и выпрямился, осматриваясь. Интерфейс шлема услужливо обвел зелеными квадратами Валентайна и поодаль ряд наших товарищей, оставленных у костра. Серые квадраты, также построенные в ряд, показывали, где были сложены тела тех, кто не пережил аварию. Мой взгляд привлекло дрожание сверху, и переведя туда взгляд, я заметил, что хронометр просто взбесился. Числа, показывающие дату и время, менялись с такой скоростью, что я едва мог уловить отдельные цифры. — Валь… — Начал было я, но тут заметил, что около ряда зеленых квадратов товарищей появилась пара желтых. Их я видел только на учениях, в бою мне они не встречались. Зеленым отмечались союзники, красный показывал на врагов, голубой — невооруженных гражданских. Серым обводились тела, а желтым — неопознанные войска. По телу пробежали мурашки, ладони вспотели. Я потянулся к винтовке, но нащупав лишь воздух, понял, что она осталась в лагере, а может даже из броневика меня вытащили без нее. Облегчению моему не было предела, когда моя рука опустилась на набедренную кобуру и ощутила тяжесть пистолета. Бросив быстрый взгляд на Валю, я увидел, что он поступил аналогично, разве что в руках держал свой верный карабин. Почти одновременно щелкнув предохранителями, мы двинулись к лагерю, постепенно расходясь в разные стороны.