Basement E.Nigma

Холодные стены, мрачная обстановка и постоянные крики — подвал.

Изгибы тела, кровоподтёки и синяки — обстановка.

Тихие мольбы, стоны и тяжелые вздохи.

«Прошу, хватит… остановись… не надо…» Лишь эти слова отпечатываются где-то в мозгу, заставляя его надолго запомнить этот день. Заставляя желать того, кто изгибается на холодном столе еще больше. Черные, словно смоль волосы расплываются небольшим океаном, его личным океаном по холодной глади, что заставляет изгибаться в спине. Холодное железо отдается где-то в мозгу, расплывается по всему телу сетью, которая захватывает в свои владения разум, заставляя кричать все громче. Железо — остужает. Оно охлаждает многочисленные синяки. Заставляя подумать, что так ему будет не настолько больно.

Ошибочное мнение.

Очередной удар горячей, необычно горячей ладони по щеке заставляет выйти из небольшого транса и продолжить вторить свои мольбы, будто они были мантрой, которую за прошедшие два часа он успел выучить наизусть. Резкий толчок внутрь. Резкий громкий стон. Самая большая мольба в мире. Насильнику это — слишком нравится. Эдвард Нигма всегда был слишком странный. Освальд Кобблпот был слишком доверчивый. Из этого и вышло такое. Но, виноват в этом был не сам Эдвард, а доверчивость самого Пингвина. Кажется, Освальду это — нравится. Мольбы — лишь очередной показной фарс. Резкие движения, небрежно развязанный галстук и рубашка — все, что было сейчас присуще судмедэксперту главного отделения полиции Готэма. Томные стоны, мольбы, полная нагота — состояние Короля Готэма, укромно разлегшегося на столе и раздвинувшего ноги в разные стороны Запах возбуждения и секса наполняет комнату, а съехавшие в сторону очки Эдварда только, наоборот, добавляют ему какого-то обаяния. Он не был похож на того загадочника. Заиграла вторая его сторона личности, что, похоже, немедленно захотела разложить преступного Короля прямо на этом столе. Недавно тут лежал труп какой-то там девушки оборванки. Обоим не было до этого дела. Все мысли занимали только грубость. Железный запах крови ударял прямо в мозги. Освальд был теперь весь в отметинах, собственнических отметинах. Теперь он знал, кому принадлежит и кому будет принадлежать.

Нигма всегда был ужасным нарциссом и собственником, так что своего он никогда не отпустит.

— Эдвард… Тихий шепот не может вывести из состояния, что сейчас владеет тем самом «Эдвардом». Он не может остановиться и прекратить это, и только продолжает движения до такой степени, что бедный стол начинает просто ходить ходуном от слишком резких толчков внутрь бедной «птички». Ай, ай, ай. Такое обращение с мебелью не совсем приемлемо. Несколько движений. Которые завершают все это. Заставляют мужчину остановится наконец и почувствовать ужасный узел внизу живота и то, как он медленно рассасывается, а потом и обратить свой взгляд на того, кто лежит перед ним на столе. Бедная маленькая птичка, она просто не поняла, как она попала к такому, как Эдвард. Вся бледная кожа в засосах, синяках. Во всем, что может быть. Тонкие запястье плотно сжаты ремнем. Ремнем самого Освальда, где ярко красовались его инициалы. Какая ирония. Эдвард знает, что помнить это будут только они. Они и одиноко висящее на вешалке в углу пальто, где на внутренней стороне воротника было вышито зелеными нитками: Э.Нигма