You are mine, I am yours

      — Я красива? — резко спросила Люси у брата, развалившегося на кровати в её покоях, откладывая золотой гребень в сторону. Девушка задумчиво любовалась своим отражением в зеркале, и через него же разглядывала и Эдмунда. Чёрные пряди его волос спадали на лоб, слегка прикрывая тёмные, выразительные глаза. Они были похожи. Между ними двумя всегда было куда больше общего, чем между Питером и Сьюзен. Брат закатил глаза, безразлично отправляя в рот ещё одну переспелую, едва ли не лопающуюся в его руках виноградину.       — Почему тебя это так волнует? — не без раздражения спросил он, оставляя теперь пустую тарелку в сторону. — Всегда одно и то же, Люси.       Девушка критически осмотрела своё отражение в поисках хоть малейшего изъяна, которого так и не нашла. Никогда не находила. Детская округлость её лица уступила место чётким линиям скул, короткие, редкие прежде волосы стали тяжёлой россыпью тёмных кудрей. Она была по-настоящему, нет, по-королевски красива. И будь она единственной королевой в Нарнии, Люси не докучала бы брату с подобными вопросами. Но каждый раз, когда она вглядывалась в зеркало, лицо сестры белой пеленой ложилось ей на глаза. Люси тяжело вздохнула.       — Потому что мне девятнадцать, — объяснила она, надувая и без того пухлые губы, — и мне достаётся слишком мало комплиментов. Все находят, что Сьюзен красивее.       Эдмунд приподнял бровь, лениво закидывая ногу на ногу и складывая руки за головой, проваливаясь в пуховых подушках, блаженно вытягиваясь на кровати. Люси отметила, что он снова не снял сапоги, но у неё больше не было сил бороться с его вредными, раздражающими до зуда в зубах привычками.       — Все — это кто? — протянул он, не выказывая никакой заинтересованности в беседе.       — Все — это все, — ответила девушка, теребя шёлковые рукава нежно-розового платья длинными пальцами. Эд уже успел отметить, как сильно этот цвет идёт сестре и, конечно, как красит её глубокий вырез наряда, но, разумеется, промолчал об этом.       — Например? — протянул он лениво.       В очередной раз тяжело вздохнув, Люси вновь начала расчёсывать свои и без того гладкие, блестящие кудри.       — Например, Питер и, я точно знаю, несколько рыцарей из его личной охраны придерживаются того же мнения, ты и…       — Я? — засмеялся Эдмунд. — С чего бы это?       Люси печально улыбнулась, взглянув на брата через зеркало.       — Она старшая, всё досталось ей.       — Ей и ему, полагаю, — согласился Эд, разделяя с сестрой участь младших, вторых детей.       Девушка задумчиво кивнула, с печалью во взгляде взглянув в глаза брата.       — Это не честно. Что есть у нас?       Он умостился поудобнее, вскользь разглядывая локоны её волос, завитками струящиеся по спине, резко контрастирующие с бледной кожей и розовым шёлком.       — Мы есть друг у друга, — ответил он просто, озвучивая очевидное, — мне не нужна красота Сьюзен, мне достаточно твоей, а тебе не нужны рыцарские подвиги Питера, тебе достаточно моих.       — Я любила бы тебя и без этих глупых подвигов, — мягко улыбнулась она, делая несколько шагов к нему. Слишком мало, учитывая, что её покои были как несколько их квартир в Англии.       Подол платья лёгким шлейфом потянулся за девушкой, а большие, восторженные серо-голубые глаза хитро заблестели. «И как можно не любить её?» — думал Эдмунд, разглядывая высокую, стройную и гибкую фигуру сестры, не лишённую женских прелестей; пухлые губы, выгибающиеся в сладкой улыбке для него одного. Эд знает, как пахнут её тёмные кудри — имбирём и шоколадом, он отлично знает её смех, а ещё лучше он знает все её блаженные стоны.       — Они будут недовольны, если когда-нибудь узнают, — говорит Люси, всё ещё улыбаясь брату и любовнику.       — И что? — спрашивает парень, прожигая сестру влюблёнными до безрассудства глазами. Когда он так смотрит на неё, девушке не нужны комплименты или признания, ей достаточно одного такого взгляда.       Люси делает ещё несколько шагов, эхом отбивающихся в высоких потолках, заглядывает в пустую тарелку и снова надувает губы.       — Ты пришёл сюда, воспевая себе оду за то, что принёс мне самый вкусный во всей Нарнии виноград, и что я вижу теперь? Ты сам всё съел! Я даже не попробовала! — капризничала она со всей серьезностью, на которую только была способна.       — Если бы ты меньше разглядывала себя в зеркале, ты бы…       — Ты обжора, — наиграно злилась она с предательской полуулыбкой, не сходящей с губ, наклоняясь и стуча маленькими сжатыми кулачками в его грудь.       Эдмунд рассмеялся, весело и легко, как смеялся с ней одной, когда рядом не было ответственного до крайности брата или целомудренной до тошноты сестры.       Парень схватил девушку за талию, увлекая за собой. Люси упала, оказываясь в его крепких объятиях, прижатая к его телу. Смущению места больше не было: это теперь казалось глупым, ведь девушка не в первый раз и далеко не в последний оказывалась в таком положении. Эдмунд любил обнимать её, любил, когда она лежала рядом и позволяла дышать только запахом её обнажённой кожи.       Он ловит её губы, но Люси позволяет лишь беглые, невинные касания, чувствуя на губах сладкий привкус переспелого винограда. И когда она отстраняется, с наигранной брезгливостью морща свой маленький носик, Эдмунд вновь смеётся.       — Ты же хотела попробовать виноград, — начинает защищаться он шутя.       Девушка кивает, загадочно улыбаясь, прикусывая нижнюю губу.       — Да, — наконец произносит она, — но я хотела больше.       Он смотрит прямо в её блестящие азартом глаза, перед тем как одним движением жадно приспустить платье на хрупких белых плечах, принимая лишь ему принадлежащие поцелуи. Запретную похоть и сладострастную любовь. Единственно нужную им обоим.