Одна судьба

Нейтан поднял трубку ещё сонным, но мгновенно проснулся, услышав её просьбу. Она слышала, как он скачет по квартире, спотыкается об ванну и сквозь зубы матерится, не выпуская телефон из рук. Он заверил, что вовсе не неудобно, обругал её занудой и пообещал приехать через час, обогнав все утренние пробки. Сорок минут спустя к ней в палату зашла медсестра и сказала собирать вещи. Белла покидала скромные пожитки в рюкзак, отдала медсестре несъеденные мандарины (та попыталась отказаться, но не очень настойчиво) и вышла в коридор. Нейтан топтался возле стойки регистратуры и обрывал с нее новогоднюю мишуру. Увидев её, он радостно улыбнулся и замахал рукой, но потом словно опомнился и напустил на себя скорбный вид. Белле захотелось его ударить, но вместо этого она обняла его и сказала: — Спасибо, что заехал. Я позвонила Софи, но ты знаешь Софи. Она даже не слышала, наверное, к вечеру отзвонится, как проснётся. — Да брось. Это ерунда. Они спустились к парковке. Молчание становилось всё более напряжённым. Белле казалось, что её сердце бьётся медленнее, чем обычно, словно от него оторвали кусок, и считала удары пульса. Нейтан вертел в руках ключи. Он открыл машину, смущённо скинул на пол крошки, закинул чьи-то стринги назад и усадил подругу на переднее сиденье. Когда они отъехали, Белла решилась заговорить. — Твоя девушка не против, что я вырвала тебя из постели? Мне всё же немного неловко за это. — Какие неловкости между нами, о чём ты! Ты читала мои стихи! Я держал тебе волосы, когда ты блевала на вписке! Я был твоим шафером, в конце концов! Белла улыбнулась. Нейтан есть Нейтан. — Ты не был моим шафером. — Определённо был! Ты что-то путаешь. Разве не я стоял рядом с тобой у алтаря? — Нет, это был настоящий шафер. А ты был подружкой невесты и держал мне фату. — Чёрт возьми! Я опять забыл, что ты была не женихом! Они рассмеялись. — Так значит, тот парень у алтаря… Он осёкся. Быстро глянул на нее. Словно проверял: не раскололась? После аварии все обращались с ней, как с хрустальной. И Нейтан туда же. Она сердито отвернулась от него. За окном проплывали однообразные городские пейзажи, едва различимые из-за тумана. На некоторых домах мигали ещё не убранные гирлянды. Через пару кварталов смотреть стало совсем не на что — они въехали в пробку. Белла откинулась на подголовник и прикрыла глаза. Спать не хотелось, но делать хоть что-то хотелось ещё меньше. Рядом пыхтел и возился Нейтан. Он заглянул в бардачок и на заднее сиденье, потянулся включить радио, но передумал и принялся протирать зеркало заднего вида. Потом поправил ароматную «ёлочку», рассортировал бардачок и проехал пару метров пробки. Когда все дела в машине были переделаны, он начал барабанить пальцами по рулю. Его отвлёк телефон. Нейтан выключил звук так быстро, как если бы её могли ранить громкие звуки. Подумал немного, поскрипел креслом и ответил на звонок — почти шёпотом: — Да? В трубке визжал женский голос. Его девушка определённо была против таких ранних отлучек. Он молча слушал, порывался отвечать, потом вдруг выкрикнул: — Да пошла ты! И бросил телефоном в Беллу. Та вздрогнула от неожиданности и уставилась на друга. Он уставился в ответ. — Прости! Она дура просто, выбесила меня, — он закатил глаза, пародируя незнакомую Белле девушку, — и я забыл, что ты тут сидишь. — Да ерунда. Почти даже не больно. Они снова замолчали. Перепалка друга разбудила её воспоминания: канун рождества, смех и подарки на заднем сидении, обсуждение планов и предвкушение праздника. Скользкая дорога, педаль тормоза в пол, выкрученный до предела руль. Кровь по всей машине и хоровод снежинок перед глазами. Больничная палата. Белла закусила губу. Набралась решимости. И попросила: — Отвези меня к нему. Друг обернулся к ней с паникой в глазах. Словно она призналась в чём-то постыдном, словно перешагнула границу дозволенного. Все боялись говорить с ней об этом, щадя её чувства, но нельзя притвориться, что этого не было. Необходимо было принять это, чтобы снова стать живой. Нейтан кивнул. — Хорошо. Машина медленно преодолела пробку и свернула на скоростное шоссе. Белла рисовала цветочки на запотевшем окне, а потом стирала их рукавом и рисовала снова. По кругу. Они припарковались у кованой ограды. — Пойдём. Он здесь. Её вдруг сковал страх. Может быть, стоило послушать друга и не ехать? Отрицание — не самый плохой способ справиться с болью. Можно притвориться, что всё это страшный сон и однажды она проснётся. Нейтан осторожно тронул её плечо. Нет. Так она сойдёт с ума. — Пойдём. Улица ударила в лицо морозом и ветром. Под ногами похрустывал неубранный снег. Она узнала фото за несколько метров и замерла. С надгробия смотрело его лицо. Сердце забилось, как в лихорадке, задрожали руки, ноги будто вмёрзли в землю. Нейтан испуганно смотрел на неё, не зная, что предпринять. — Помоги мне, — её голос звучал особенно жалко в тишине кладбища, — я не могу… Друг подхватил её под руку и прошёл с ней последние шаги. Она опустилась на колени и провела пальцами по камню с родным лицом. Смахнула снег с надгробия. И зарыдала. Зарыдала впервые со дня аварии, впервые с тех пор, как пришла в себя в больнице, уже зная ужасную новость. Зарыдала так, как не рыдала никогда, беззвучно и отчаянно. Её мир разрушился и похоронил её под обломками. Она рыдала, обняв руками камень, пока не выдохлась и тогда просто осталась лежать на нём. Нейтан за спиной хрустел свежим снегом.