Лучше для всех

— …практически полностью потеряли власть над Японией. Влияние Китая в период Камакура оставалось особенно сильным не только на политику, но и ярко проявлялось в духовно-культурной сфере. Появились новые буддистские секты, завоевывавшие постепенно все больший авторитет среди населения Японии. В качестве примера можно привести секту Дзэн (была привезена паломниками из Китая в 1191 году), которая нашла большое число последователей среди самураев — лидирующего класса того времени. Другая буддистская секта, радикальная и нетерпимая секта Лотосовой Сутры… Линали осеклась на полуслове и внимательно вслушалась в дыхание за своей спиной — мерное, спокойное. Спокойное? На эпохе Нара они умудрились поругаться едва ли не до рукоприкладства — из-за политики Татибана. После истории Хангаку Годзэн еще два дня не разговаривали (красивая история! И ядовитые комментарии к ней абсолютно неуместны!). Осторожно подчеркивая карандашиком особо интересные моменты из главы об эпохе Камакура, Линали с некоторым страхом думала — а что будет, когда до Симабары и политики христианской секты в Японии дойдут? У Канды Юу помимо отличной памяти была еще своя точка зрения на любой исторический аспект — местами откровенно нецензурная. Потому они и ругались иногда о делах давно минувших дней до того, что спали на разных концах кровати спинами друг к другу. А сегодня он не окрысился, не буркнул и не заворчал даже на опасное в любом отвлеченном разговоре слово «лотос». Странно. — Ты меня вообще слушаешь? — уточнила Линали, ставя галочку на полях. — Нет. — Почему? — Я думаю. Линали с усилием захлопнула книгу и вздохнула. Видимо, морщиться и кривиться на лотосы Канда будет не сегодня. — Ты бы поосторожнее, я так и облысеть могу. — Угу. — Волосы не дергай, говорю. — Угу, — и дернул, правую прядь. — Канда, — мягко позвала Линали, сев вполоборота и вытащив из несопротивляющихся пальцев острый деревянный гребешок. — О чем ты думаешь? Черт с ней, с косичкой. Заплетал волосы Канда откровенно плохо — для Линали так и оставалось загадкой, как это он свои собственные собирает каждое утро с такой ловкостью, если у него три пряди в руках расползаются в разные стороны и пушатся. Завязать ей хвостики на одной высоте он умудрялся только с третьего раза. «Одно дело свои, а чужие — совсем другое», — огрызался обычно Канда. Канда Юу хмурится даже во сне И сегодня он был на редкость мрачным — посторонний человек испугался бы и точно не пожелал столкнуться с Кандой в коридоре или на улице. А вот глубоко вздохнувшей Линали яснее ясного стало, что Юу задумался о чем-то серьезном. И не выспался, судя по синякам под глазами. Когда Линали провела по его переносице пальцами, расправляя угрюмую складку, Канда перехватил ее запястье и медленно, машинально-осторожно, провел большим пальцем по ладони — щекотно и долго, прощупывая каждую линию на коже. Канда Юу действительно не выспался. Полночи промедитировал, еще столько же — тренировался с мечом, напрасно пытаясь изгнать из себя лишнее раздражение: в Ордене шумели отвратительно громко глубокой ночью для такого жаворонка, как он. И пусть причина себя оправдывала, нервного тика в левом веке и тяжелых зевков с закрытым ртом она не отменяла. — Тебе вчера исполнилось шестнадцать, — он уставился на ее ладонь так, словно владел хиромантией. Нет, по лицу он читает неплохо, но чтобы по ладони? — Ты говоришь таким тоном, словно это преступление, — против воли улыбнулась Линали, слабо сжимая ладонь в ответ на его поглаживания. — Мы немного засиделись. Вкусная еда, хорошая компания, немного выпивки. Кстати, торт был отличный, зря не остался. — Ненавижу сладкое. — Все равно зря. А потом подарки нужно было распаковать и рассмотреть. Под конец у меня совсем не было сил брести в твое крыло, да и пошатывало слегка — ты знал, что Джерри гонит свое вино? — Шесть сортов, включая сливовое. — Но не пробовал наверняка. С ног сшибает с полбокала, а больше и не надо — так петь захотелось. Так что если ты на меня злишься за то, что я не пришла… — Не злюсь. Ты ему рассказала? — как-то невпопад уточнил Канда. — Я что-то не… — нахмурилась Линали. — Комуи. Ты ему рассказала? Привычно теплые и шершавые от грубой рукояти меча пальцы на ладони оказались капканом — Канда ее поймал на достаточно глупую приманку и давил на запястье недвусмысленно сильно. Вырываться было бесполезно: проще сломать себе кисть, чем выдрать руку из хватки Канды Юу. Поэтому Линали попробовала расслабиться. — Нет, не рассказала, не беспокойся. Ни ему, ни кому-либо еще, — если ответить на вопрос, тогда, может быть, отпустит. Канда отпустил. А у Линали неожиданно возникло острое желание отсесть чуть дальше от этой его складки между бровями и слишком прямой спины, а желательно еще и подушкой прикрыться. — Почему? — коротко рубанул он, глядя, как она медленно растирает запястье: беда с этой девичьей кожей, чуть пережмешь — уже синяк. Выглядел он бесстрастным — совсем как те самураи из эпохи Камакуры, но те, как известно, на войну выходили в свирепых масках, а у Канды Юу есть своя, к лицу приросшая надежнее некуда. И меч есть, только лошади и не хватает. Потому Линали ни секунды и не сомневалась, что у них намечается новое сражение — куда более серьезное, чем из-за несовпадения точек зрения на военную историю. — Ты немного... — Прошло почти три месяца. И ты ничего не рассказала ему, хотя я склонен считать, что он тебе мать, а не старший брат. Почему? — спросил Канда еще жестче. — Ты сам просил, — как забавно звучат «Канда» и «просил» в одном предложении. Но тогда он действительно просил, а не приказывал, как сейчас. — Никому ничего не рассказывать. И я не горю желанием с кем-то делиться подобной новостью, если честно. — Комуи — твой брат. — Он тоже попадает в категорию «кто-то», разве нет? — «Кто-то» бывают разными. Боишься? — отстраненно поинтересовался Юу. Линали улыбнулась. Немного нервно, но вполне искренне. — Было бы чего бояться. Нет. Нет, я сказала, — прибавила она раздраженно в ответ на это его фырканье: такое неприятное, что книжка на секунду показалась ей лучшим на свете метательным снарядом. — Я знаю, что я делаю. — Я тоже знаю, что ты скрываешь правду от своего брата. — По твоей, между прочим, просьбе. И с каких пор тебя так волнует Комуи? — Меня волнует не Комуи. Меня волнуешь ты. Продолжать Канда не стал, но уж очень у него был красноречивый взгляд. Настолько красноречивый, что Линали сжалась, обхватила себя руками и глянула на него искоса. Очень храбрая Линали Ли иногда крайне сильно боялась. Чаще всего — за своего непутевого старшего брата, даром, что этому шизику до трех десятков полгода не хватало. Причин Линали никогда не поясняла, а сам Канда считал, что они так и остались где-то в Китае. Или недалеко от него. Мало ли, почему Линали может так печься за взрослого полудурка? Она все время о ком-нибудь печется. Даже о Канде. Канда Юу умеет пугать людей одним взглядом — это у него получается даже лучше, чем махать мечом. Однако Линали не испугалась настолько, чтобы начать выплескивать на него поток откровений, и к месту не примерзла: наоборот, неожиданно начала придвигаться ближе, опасливо, чуть ли не ползком на пятой точке. «Очень глупый обходной маневр», — подумал Канда про себя и поморщился. — Ты прав, Комуи мне брат, — произнесла она, преувеличенно внимательно рассматривая его татуировку. — Он мой единственный кровный родственник. В Ордене и в целом мире нет ни одного человека, который сделал для меня больше, который большим бы пожертвовал и который заботился бы обо мне так же, как он. Нет никого, кого я боялась бы потерять больше, чем его. Я очень сильно люблю его и… в общем… — у нее забегали глаза. — Давай не будем об этом, — она вскинула голову так неожиданно, что умудрилась ударить Канду, чуть наклонившегося к еле слышно бормочущей девушке, лбом по носу. — Ой, прости. — Почему не будем? — как-то отстраненно потер он нос. — Будем считать, что я так решила. Ему так будет лучше. Всем так будет лучше, — и повернулась к Канде спиной, явно подрагивающими руками подобрав томик. Наблюдающему за тем, как Линали пытается читать перевернутую книгу (да еще и не с той страницы), Канде оставалось только промолчать. И нахмуриться еще сильнее.

***

Канда Юу мало кого уважал — он очень хорошо знал цену человеческим поступкам, потому и людей оценивал слишком строго. Ватиканские исследователи вызывали у него отвращение, когда Канда думал о них наедине с собой. За редким исключением — простое глухое раздражение, которое бывает от прикосновения к давно заросшей, но иногда напоминающей о себе ране. Комуи Ли часто его раздражал. Периодически даже бесил. Но ненависти не вызывал. Иногда (очень редко) вызывал какое-то… уважение, что ли. И доверие. С ним Канда мог разговаривать и не шипеть при этом. Это и было причиной. Казалось бы, его все устраивало, благо, внутри Черного Ордена свои личные дела можно было спрятать надежно, никакие братцы не докопаются, особенно (если верить Линали, а Канда верил) при учете того, что эти братцы уже давно не страдают манией подтыкать одеяльце спящей сестре: «Со временем мы оба начали этого стесняться», — пояснила она Канде. Однако перед сном, когда он, не одну ночь подряд, долго-долго вглядывался в черты лица беспокойно и бессвязно бормочущей и все норовящей отобрать у него одеяло Линали, что-то ему все покоя не давало. А потом желание наведаться к шефу дошло до критических пределов. На ее дне рождения Канда присутствовал дай бог полчаса: оставаться в толпе пьющих и ржущих идиотов желания было немного, да и подарок он оставил на постели еще утром. Но сцену, которая его царапнула, все-таки застал: Комуи, вопреки обыкновению, без прыжков, фанфар и фейерверков отозвал Линали в угол, чтобы ее поздравить и передать ей пакетик с подарком. Брат ее на добрый фут выше, подумал он мельком. И очень сильно нахмурился, когда Комуи украдкой, пока никто не видел, поцеловал сестру в ладонь и на секунду прижал ее к щеке. Канда Юу плохо разбирается не то что в чужих эмоциях, но даже в своих собственных, если они какие-то сложносоставные. У него простые и понятные категории без полутонов: «весело/грустно», «бодрый/усталый», «надоедливый/терпимый». Самые же надежные категории: «надо/не надо», «правильно/неправильно» и «нравится/не нравится». В отношении Комуи было так: ситуация — не нравится, рассказать — надо, потому что — правильно. «Она обидится», — подумал он, без особого сожаления коротко постучав в дверь к шефу и тут же без приглашения войдя в кабинет. Линали Ли много что решала в их отношениях. Например, она решила, что будет читать ему вслух книги по истории на досуге — чередовать японскую с китайской и европейской, а военные конфликты — с культурой и обычаями. Линали решила — а Канда молчаливо одобрил. Линали — сильная личность, она имеет право решать, сколько ей вздумается. Ну а он — не одобрять. И решать по-своему. Комуи Ли выглядел как обычно — карикатурно. Не поймешь, где заканчиваются вечный бумажный срач и начинается его белый халат с вечным же пятном кофе на манжете. Одной рукой любовно обнимал огромных размеров кофейник, второй — быстро чертил на листике, который явно в прошлой до-комуи-жизни был отчетом, а стал проектом комурина. Вскинулся на неожиданный звук тихо прикрывшейся двери как-то сонно-удивленно, но когда сфокусировал взгляд на посетителе, улыбнулся, как улыбнулся бы любой увлеченный и оторванный от своего дела незлобивый человек. И явно намеревался предложить присесть (если бы стул раскопал под бумажками и проектами так и не созданных металлических уродцев). Внимательно посмотрев на подошедшего с протянутой для пожатия рукой и приоткрывшего рот начальника, явно собравшегося растечься полагающейся случаю приветственной болтовней, Канда понял, что кабинет Комуи Ли — последнее место, где он хотел бы долго находиться по такому поводу. И потому рубанул без предупреждения: — Я сплю с твоей сестрой. Гораздо позже Канда подумал, что зря это он так в лоб, наверное. Канда Юу успел перебрать много вариантов того, что произойдет — и ни один его особо не пугал. Впечатлительный ученый мог затопать ногами (и наверняка поскользнулся бы на каком-нибудь бланке), заорать (не в его интересах делать это долго и излишне громко), швырнуть в Канду кофейником (смешно) или на крайний случай позвать пару своих тупорылых созданий (вдвойне смешно). Но вот того, что Комуи как-то спадет с лица, издаст пару блеющих звуков, попятится к столу, хватаясь за сердце, он как-то не предусмотрел. — Что за кретинские шутки? — прохрипел он. Голос Комуи звучал куда ниже, чем Канда привык слышать. Не специально ли он обычно верещит тенором, чтобы выглядеть «сердечнее»? «Не повезло», — подумал Канда, опять же, без особого сожаления: если уж шеф разоряется даже на такую негрубую брань, это что-то да значит. — Я не умею шутить, — терпеливо (по своим меркам — просто бесконечно) пояснил Юу. — Врешь!.. — вырвалось из посиневших губ Комуи. — Зачем бы? — искренне удивился Канда. — Т… ты… ты… Линали вчера выпила, — дернул старший Ли воротник, стаскивая себя же с невнятных местоимений на жуткие предположения. — А ты… ты… да как ты… — у него повздувались на лбу и висках вены, а пальцы, которыми он вцепился в воротник, скрючились так, что стали больше напоминать воронью лапу. —Договаривай, — посоветовал Канда, сложив руки на груди. Странно, но бросаться на него с кулаками Комуи явно не собирался — наоборот, пятился как от прокаженного. Похоже, Канда и Линали в его сознании упорно не складывались в одну картинку. Особенно порнографическую. «А я ведь старше выгляжу, чем он сейчас», — не без беспокойства заметил Канда, глядя на вытянувшееся и ставшее лошадиным лицо Комуи. Даже глаза за очками такие же, как у лошади — большие, влажные и грустно-обиженные. — …посмел? — все-таки смог выхрипеть Комуи, съежившийся так, что сравнялся с Кандой ростом. — Да ей же всего… Она же спать легла… устала очень… я в три ушел, а ты… Канда вздохнул. — Успокойся. — Но как же… — Кто тебе сказал, что это было вчера? — пожал Канда плечами. Лицо Комуи, стремительно растерявшее все краски и налившееся серым неприятно мертвецким цветом, неожиданно пошло крупными красными пятнами, высыпавшими раздавленными вишнями куда-то аж за воротник. — А… а к… к-ког… — Три месяца назад, — коротко пояснил Канда — ждать, пока трясущемуся Комуи достанет сил на полноценный вопрос, не хватало сил. — Но спим в одной кровати мы уже пять лет. Просто спим. — Врешь! — то ли просипел, то ли прорычал Ли. — Что ты заладил? — наморщился Юу. — Простыню не прихватил в качестве доказательства. Да и нет той простыни уже давно. — Да она бы никогда… — Теперь я понимаю, почему она так упорно не хотела говорить об этом тебе, — наклонил Канда голову чуть набок. — Ты же того и гляди в обморок… Его прервал грохот — когда падает двухметровая дылда такой комплекции, шум она наводит неизбежно. «Нельзя же жрать кофе в таких количествах, так и до инфаркта недалеко», — успел раздраженно подумать Канда, запирая дверь на ключ — разговор явно предстоял долгий. Свидетелей, а также случайных зевак и группы поддержки со стороны персонала, он не требовал. Когда Комуи пришел в себя, первым, что он увидел, стала чашка со сливками, на поверхности которых плавали коричневатые крошки — сполоснуть посуду Канда, терпеливо тычущий в нос Комуи кружкой, явно не подумал. А каких-то напитков кроме кофе и сливок Канда в кабинете не нашел. Комуи посмотрел тяжелым взглядом на кружку — потом на Канду, всем видом демонстрировавшего терпеливую заботу мясника о свинье. Потом снова на кружку. И после этого грянул гром. Плащ Канды оказался безвозвратно испорчен, чашка восстановлению не подлежала, равно как и часть залитых жирными самодельными сливками документов. Сам же Юу имел сомнительное удовольствие воочию наблюдать беснующееся существо, явно по ошибке попавшее в католический орден из Индии — физически нельзя было всего лишь двумя руками так быстро швырять такое количество предметов в одну мишень. Весьма бездарно швырять, надо сказать: ни разу не попал, а подставка для перьев еще и разлетелась в пыль после знакомства с Мугеном. — Иссяк? — холодно уточнил Юу у запыхавшегося через десять минут Комуи, смотревшего на него хуже, чем на проверяющего от Воронов. — Готов поговорить? — не церемонясь, Канда перехватил за спинку чудом уцелевший стул, звонко прихлопнувший тяжело осевшего Комуи по заднице. Сам Канда привалился к стене — приготовился слушать. Он с трудом понимал, почему беснуется Комуи Ли — только если моделировать ситуацию логически. Если бы он сам был выходцем из рыбацкой деревушки, у которого погибла вся родня, кроме младшей сестры, если бы эту самую сестру у него забрала толпа неадекватных охотников за неведомой херней, которую слабо разумеет половина человечества, если бы ему пришлось дьявольски долго пробиваться в науку, если бы эта самая сестра спуталась с неизвестного роду-племени мужиком… наверное, он бы тоже разнервничался. Но с другой стороны, если бы его сестрой была Линали, Канда сразу бы догадался, что откровенно идиотских поступков она не совершила бы (только если самую малость идиотских). И принудить себя к чему-то действительно позволила бы только по пьяни. Но когда она вообще так сильно пила? — Не понимаю, почему ты нервничаешь, — терпеливо озвучил свои мысли Канда, когда Комуи все-таки взял передышку, чтобы воскресить в голове еще какие-нибудь ругательства. — Что тебя так беспокоит? — Да ты знаешь, сколько ей… — Многие и раньше успевают. В Китае девочки в борделях начинают с двенадцати. — А ты откуда… — Неважно откуда. — Не смей сравнивать Линали с… с девочками из китайских борделей! И не смей к ней приближаться ближе, чем на милю! — Здание не позволит. — Плевать я хотел! Глядя на перекошенную физиономию старшего Ли, Канда понемногу начал догадываться. — Ты что, действительно думаешь, что я к тебе с повинной пришел? — хмыкнул Канда. — Или что я после трех месяцев вдруг раскаялся и решил выпросить позволения? Комуи неожиданно успокоился. Шапочку поправил, перчатки подтянул, воротничок застегнул. — Забываешься, щенок, — а вот теперь разница в возрасте стала соответствующей действительности: он ведь на дюжину лет старше. — Да я могу… — Что? — с интересом уточнил Канда. — Отстранить меня от миссий? Отправить в другое отделение? Серьезно? — Вполне! — ощетинился Комуи. — А Леверье тебя после этого с дерьмом сожрет — как ты ему мое отсутствие объяснишь? Твоя придурь всем известна, но психом-то ты не являешься. Иначе я не мотался бы с одной миссии на другую без перерывов на сон, — судя по тому, как Ли поджал губы, возразить ему было нечего. — Я тебя к ней не подпущу, — решительно заявил начальник. — Можешь не сомневаться, я смогу ее… — Ты знаешь ее любимое стихотворение? — спокойно осведомился Канда. — Про карпа в озере, — мгновенно ответил он. — Было лет шесть назад, — фыркнул Канда. — Сейчас она предпочитает Петрарку. — Причем тут стихотворения?! — откровенно вызверился Комуи. — Ну а откуда у нее шрамы на щиколотках знаешь? А кто ей по ночам снится в кошмарах? Ее любимую историческую эпоху? Цвет? Запах? — спрашивал Канда. Он «отлепился» от стены, к которой стоял, прислонившись, и медленно подходил к стулу, на котором сидел Комуи. — А я вот хорошо все это знаю. — Я что-то не… — Давай начистоту. Из-за чего именно ты грохаешься в обморок? — ему вспомнилась одна интересная традиция, которая, кажется, подходила случаю. — Из-за того, что я ее «обесчестил»? — А этого, по-твоему… — Я готов на ней жениться, — пожал Канда плечами. — Ч… что?! — Жениться. Хоть завтра. Если Комуи и не упал со стула, то лишь потому, что привалился боком к столу. На его лице слишком хорошо читалось, что он думает о подобной перспективе. — Нет! — вырвалось у него так резко и поспешно, что Канда даже на секунду почувствовал себя уязвленным. — Никакой свадьбы! — Я думаю, это мы в состоянии решить и без тебя. — Как без меня?! — Так же, как она решила три месяца назад. — И думать об этом не смей! — твердо заявил Комуи. — У меня такое чувство, — с расстановкой начал Канда, — что до тебя действительно не доходит. Поднапряги мозги, ты же у нас гений. Если бы я тебе не рассказал, мне ровным счетом ничего не помешало бы продолжать трахать… — Прикуси язык! — …трахать твою сестру. На твое счастье, я слишком вас обоих уважаю, чтобы посадить в подвал на цепь и вытворить что-нибудь эдакое. Но если бы я что-то подобное сделал, судя по всему, ты бы этого даже не заметил, — закончил Канда. — Ну что, можно мне доверять? Доверия не последовало. А вот упертые причитания — очень даже. — Нет. Нет-нет-нет, нет! Если понадобится, то я ее хоть под семь замков от тебя… — Ты действительно думаешь, что твой запрет что-то изменит? — уточнил Канда. — Или что эти твои семь замков смогут меня остановить? Или ты настолько плохо знаешь свою сестру? Я сейчас просто ставлю тебя в известность. Если тебя так волнует, что эти пять лет я был ей ближе, чем ты, то не мне палки в колеса ставь, а сам упущенное наверстывай. И кстати, распорядись выдавать постельное белье помягче, если не хочешь, чтобы ей задницу натерло. Мысленно Канда приготовился к тому, чтобы приласкать неугомонного и слегка ущербного по части аргументов братца Линали Мугеном по голове — в ножнах, просто для профилактики. Он ожидал очередного взрыва односложных и бессвязных угроз, однако Комуи неожиданно спокойно встал, собрал черепки разлетевшейся кружки, смахнул их одним брезгливым движением с ладони в мусорное ведро и отчеканил, указав пальцем на дверь: — Канда Юу, покиньте мой кабинет. Это приказ. В принципе, примерно такой развязки Канда и ожидал. Однако когда он уже взялся за дверную ручку, Комуи неожиданно спросил у него: — А зачем ты мне тогда вообще об этом рассказал? — и голос у шефа явственно подрагивал в этот момент. — Я уже сказал, я вас обоих уважаю. И ты ее брат, — поколебавшись, нашел Канда самое разумное объяснение. — По мне так крайне хреново, когда от тебя что-то скрывает родная сестра. Только тебе до нее столько же дела, сколько и мне, — и вышел за дверь. Канда Юу ненавидит, когда кто-то узнает о его личной жизни деталь даже самую незначительную — ему будет одинаково омерзительно, если кто-то узнает, какого цвета у него простыни или что он спит с Линали Ли. В то же время он отлично знает, что Комуи Ли предпочтет удавиться, а не рассказать о таком секрете — слишком стыдно. Может, только потому Канда и смог донести до него новость — кто бы знал, каких нервов стоил этот разговор с глазу на глаз. Канда Юу прекрасно знает, что ему предстоит несколько дней бессонницы, потому что Линали рассвирепеет, может быть, даже подерется — это тебе не Хангаку Годзэн кретинкой обозвать. Канда знает, что в ближайшую неделю, а то и месяц, заданиями его завалят по самую макушку, так что о сне можно забыть, а с лотосами снова поздороваться — вряд ли Комуи снова поставит его в команду с сестрой. Но еще ему ясно как день, что он поступил так, как нужно было поступить: для обоих Ли правда была необходима, потому что даже Комуи рано или поздно что-нибудь да заподозрил бы и начал беспокойно расспрашивать сестру о том, что с ней происходит. А она и так замучилась врать ему пять лет подряд и постепенно доходила до точки кипения — Линали терпеливая и заботливая, иногда даже слишком, но уж точно не железная. Акума его знает, во что бы вылилась эта ситуация еще месяца через три — сон Линали чем дальше, тем беспокойнее становился, а Канда верно догадывался, что именно ее мучает. Канда Юу ко многому готов — например, получить оплеуху, даже отвечать не станет. Он готов и к тому, что с подачи начальства отношение к нему со стороны всех этих, как принято говорить, «коллег» (и без того прохладно-боязливое) станет совсем уж недружелюбным — и это его тоже совсем не беспокоит. Готов он и к семейной сцене, настоящей буре, которая разразится в кабинете начальства, но у которой не будет свидетелей (даже он сам вряд ли сможет ее наблюдать). Долгая муторная бессонница, галлюцинации и собственная беспомощность перед запахом лотосов — и к этому он тоже готов. Но вот к чему он оказывается совершенно не готов (и хмурится так, что голова начинает болеть) так это к тому, что через четыре дня после разговора с Комуи ему выдадут набор новых простыней. Шелковых. Все потому, что есть все-таки кое-что, до чего Канда Юу не догадается без чужой подсказки — сам того не зная, он отлично умеет завоевывать чужое доверие. А для обоих Ли это действительн о дорогого стоит.