Shelter

Если вам нужно найти приют или место, куда можно сбежать и скрыться, — она придет, чтобы помочь вам. Я приду к вам. Мы придём к вам. Мир умер, с этим пора смириться и перестать бороться с неминуемым. Когда на Землю упала комета — изменилось всё. Планета раскололась на несколько частей и зависла, жизнь на ней умерла, лишь единицы спаслись. Единицы, ставшие точками сингулярности. Её зовут Хелен. Меня зовут Хелен. Она ходит по парящим кускам земли под ногами, застрявшими в небе и вскрывает бункеры, в которых живут умершие тела. Это так красиво — вытягивать трупы из запертых изнутри мест. Они пронизаны чем-то вечным, что Хелен веселит, ибо это единственное, что может быть интересным в этом, потерпевшим кару божью, мире. Хелен смеется, словно безумная, она ведь взрослая душа, застрявшая в бессмертном теле, мечтающая стереться с лица этой плоскости подкинутых вверх островков, заледеневших океанов. Мир сошел с ума, и я знаю это. Мир в розовых очках черный, круглое кажется квадратным, но уже нет разницы для Хелен, нет разницы и для меня. Хелен остается парить в небе, стоять на краю скалы и смотреть в пропасть, что разверзлась под воздушными островками. Всё кажется невозможным и с легкостью нереальным. Если бы захотелось плакать, то и слёзы бы улетели вверх, пока не вылетели бы за пределы неровной атмосферы. Дело в том, что этот мир принадлежит самой Хелен. Это мой мир. Я буду взламывать чужие бункеры и нелезть в чужую душу, пока мне не надоест и я не решу сдаться, чтобы оставить мною задуманное, скрыться в облаках, в поисках чего-то еще неизведанного; чтобы увидеть другие миры, спрятанные под железной дверью чужих бункеров. Хелен путешествует в этом мире уже больше тысячи лет, хотя ей гораздо-гораздо меньше на самом деле. Она не бессмертная, но, здесь время застывает, а потому мир, раздробленный кометой, кажется живым, хотя тут нет ничего, кроме смертников, исчезнувших под чьим-то гнетом, возможно гнетом Всевышнего, что облачил себя в страдальческие одеяния и решил упасть вместе с падшими ангелами в руки Ада, тянувшемуся к нему, окрашенными в белый, руками. Наши пути переплелись и они продолжаются. Острова плывут по небесам, Хелен прыгает с одного на другой и смеется. Это всё, что ей остается, ведь в этом мире больше ничего не приносит радость. Этот мир соткан из миллиона разноцветных нитей, которые рвутся, тянутся сквозь время и пространство, застывают перед черными дырами, а потом сплетаются снова. Здесь нет людей, здесь нет эмоций, здесь нет счастья. Только безграничная, проходящая рядом с сумасшествием, веселость, которая кажется натянутой и, чуточку, неправильной, ибо вечно-веселых людей не бывает в корне. Ветки параболы тянутся вниз, по этим веткам можно съехать, как по зимней оледенелой горке, очутиться на другом уровне разума. Здесь нет парящих островков, лишь летают странные формулы четверти дискриминанта и нужно найти неизвестную величину «у», когда известен «х» на половину. Можно попрыгать по синусоидам, прокатиться на производных, оседлать волны из захлестывающей истерии. У Хелен на лице розово-черные очки, короткие волосы развеваются под ветром перемен в ней самой, а сама она больше похожа на путешественницу-воительницу, героиню какой-нибудь лирической прозы, как невероятный человек в невероятном мире. Хелен носит фиолетовый шарф, что скрывает половину её лица и делает из неё сильного человека. Хелен — это мой внутренний лирический герой, который исследует потемки моего разума, имеющий множество имён. Если бы Хелен позволили просто упасть, то она бы зависла между небом и землей, оказавшись в районе левого полушария. Касания нейронов делают из Хелен кого угодно, теряя её образ между левым и правым полушарием головного мозга. Поэтому Хелен постоянно меняется, то становясь собой, как личностью, то становясь мной, как реальным человеком. Мир раздроблен на тысячи осколков, врезавшись в моё алое-алое сердце, которое не должно гореть ярким красным цветом. Я вижу разные сны, в которых Хелен исследует мою душу, что-то без конца ищет, и я даже знаю, что именно. Спасение от ставшего хроническим одиночества. Или не совсем это. Будь то необходимость, свет или тьма, мне не нравится возвращаться в реальный мир, который так не похож на тот, что в моей голове. Никому не хочется возвращаться туда, где тебя почти никто не ждет. И как бы не резало слух слово «почти», с каждым разом это «почти» будто бы уменьшается, ты перестаешь ему верить, склоняясь в сторону наушников и депрессии, слушая чёрные песни соседей, боясь, что однажды молодость ускользнет, провода обрежутся, совершится женская кража и я буду постоянно спрашивать «Как». Или же, ронять всё на пол, бросаться к ракете и бежать на Марс, в поисках причудаковатых блуждающих звезд, из-за столкновений с метеорами теряющими свой блеск. В реальном мире, столь отличным, Хелен, которую зовут даже не Хелен, есть столько обязанностей, от которых хочется свихнуться, столько неприятностей, которые кажутся проблемами мира сего. Хелен не смотрит новости, происходящего в её статичной скучной жизни, менее интересной, чем происходящее в её голове, достаточно, нежели проблем современного мира, вроде войны, разрухи, морального гниения общества. Хелен не така как все, и именно это делает её так похожей на остальных людей, просто потому, что это же Хелен. Здесь у Хелен есть дела, которые есть у каждого. Учиться, работать, к чему-то стремиться. Хелен знает фразу «Хорошо, там где нас нет», мечтает покорить городские высотки, а ещё сделать татуировку под ключицей в виде треугольника с глазом в центре, словно хочет призвать капли ещё большей удачи на свою сторону. Это её мечты и чувства, которые порой она скрывает. Хелен странная. Начитанная разных историй, наслушанная разных песен, насмотренная разных фильмов, Хелен не знает, как вести себя в обществе, когда хочется послать сошедший с ума мир к чёрту, пострадать, выпендриться, узнать, ну кто же она такая, черт возьми, сейчас. И чего, в данный момент, действительно жаждет. Всем свойственная изменчивость, не важно, генетического вида или нет, но не до такой же степени, когда ты попросту теряешься в «да» и «нет». Хелен не нравится современный реальный мир тем, хотя бы потому, что он попросту реальный и в нем воображение не делает ничего ценного, кроме того, как дарить иллюзии спасения. Например, будь моё воображение отличным, то Хелен бы с радостью переместилась бы в определенную точку мира, чтобы стоять на пирсе, верить в русалок и драконов. Например, она бы сделала меньшую нагрузку в учебных заведениях. Например, прекратила бы все распри. Например, создала бы этот мир заново, стала бы полноценным Богом и прожила бы тысячи счастливых жизней. Если бы у Хелен был старший брат, она бы любила его так, как любят сестры, потому что тех братьев, что у неё есть сейчас, братьями она считать не может по определению. Если бы у Хелен была младшая сестренка, она бы любила её так, как любят сестры, потому что есть старшая сестра, близкая и далекая одновременно, а с младшими дружить получается сложно. Если бы Хелен могла, она бы устроила локацию с зомби-апокалипсисом для тех, кто хотел бы пробовать выжить в этой среде. Хорошо, там где нас нет. Хорошо, там где нас. Хорошо, там где. Хорошо, там. Хорошо. . Эта истина усваивается быстро, да и вообще, любая правда идёт куда лучше, чем ложь, которая бы создавалась во имя несуществующего блага. Хелен и я ценим утопические идеи, вот только они невозможны, а стремление к невозможному, как известно, убивает парализующими ядами лекарств от безумия. Я хотела быть спасительницей чужих судеб, но не могу. Запах вони и гнили отстали, сейчас со мной под руку идет могильный холод. Нет, Хелен не хочет умирать, просто ей постоянно холодно и никто её не греет. Ей давали обещания незнакомые люди, но они их не сдерживали. Это стало наказанием Хелен, за то, что есть обещания, которые не сдержала она, взломав когда-то очередной бункер. А потом безнадега, безнадёга чувств, безнадёга, как состояние души. В таком случае, Хелен становится под струи серо-радужного водопада и кричит во всю глотку, раздирая её, рвя связки: Проснись же! И не может перестать думать обо всех ошибках, что она совершила за одну пятую своей жизни. Хотя Хелен почему-то кажется, что её похороны наступят немного раньше, эти предчувствия тревожат её. Но глупо-глупо поддаваться подобным мыслям, ведь жизнь длинна и прекрасна. Паника захватывает сердце, а мысли, иногда, имеют свойство становиться материальными. Чем Хелен старше становится, тем больше мир сереет, и даже черно-розовые очки не спадают с лица, а присасываются ещё больше. Если бы ей дали задание описать какое-либо чувство, она не смогла бы сделать этого. Поэтому нужно только вздохнуть и распахнуть окна так, чтобы северный ветер подхватил её и исполнил все странные мечты её мозга. Я знаю, что есть вещи, которые нельзя исполнять. Когда люди говорят, что они хорошо меня знают, во мне просыпается желание устроить простую викторину на пять вопросов. Пять вопросов, из которых бы ответили бы разве только на один, если не меньше. Хелен хотела бы задать эти вопросы, потому что и сама забывает простые вещи. Когда она уходит в придуманный мир, то растворяется в нем полностью, пропадая из реального, в итоге оставаясь совсем одна и загоняя себя в определенные рамки одиночества, что она сама для себя создала. Эгоизм — как одно из проявлений любви — очень тонко чувствует струны души всех остальных. Каждый из нас в разной степени эгосит, и Хелен смешивает в себе разные чувства, когда слышит, что считается эгоистом. Несмотря на всё это, самый смех доставляет видеть людей насквозь, все их скелеты и кости. Это делает чувства Хелен ещё более смешанными и странными. Это как… Рисовать свой мир, когда ты не умеешь рисовать. Мне кажется, что во все самые трепетные моменты моей жизни, Хелен будет чувствовать себя очень грустной, неважно, сколько людей вокруг. Это не расстройство личности, просто Хелен стала для меня самым близким человеком. Она видит мой смех, слышит мой голос, утирает мои слезы. Я рада, что Хелен появилась со мной в трудное время подростка, когда мир сошел с ума и все направлены против тебя, либо идут параллельно тебе. Ничего страшного, если каждый из нас живет в своём мире. Просто… просто… просто… Я тоже хочу найти своё убежище! Я тоже хочу, чтобы мой бункер взломали! Мне так не хочется возвращаться из рамок моего далекого мира, в котором так интересно одной! Мой мир — это мой бункер. Мой бункер — моё убежище.