Чёртова Джексон

А все-таки я рада быть его рабой, добровольной рабой; переносить от него все, все, только бы он был со мной, только б я глядела на него! Кажется, пусть бы он и другую любил, только бы при мне это было, чтоб и я тут подле была... Ф.М. Достоевский, «Униженные и оскорбленные»

      Мэнди любила смотреть, как Лип спит. Как он посапывает, периодически сдувая выбившуюся прядь и изредка что-то бормоча во сне. Мэнди подкладывала руку под щеку и заворожённо, не в силах оторваться ни на минуту, словно боясь упустить что-то очень важное, разглядывала парня, пока не забывалась беспокойным сном. А на утро его уже не было. Она никогда не понимала, как Галлагер это делает. Как бросает её, а она не замечает.       Милкович, несмотря на то, что не отличалась особым складом ума, в то же время не была беспросветно глупой и прекрасно видела, как Лип несётся к чёртовой Карен, когда та только лишь ведёт пальчиком. Она стискивала руки в кулаки и зажимала очередную сигарету между зубов. Мэнди ничего не могла поделать, ведь была влюблена в блядского Галлагера. Была влюблена до исступления, до рваных криков в подушку по ночам, до кусания собственных губ и гортанных рыданий. Она выглядела жалко, когда позволяла Липу возвращаться и целовать себя. Она знала, что так выглядела, чувствовала это в его снисходительно взгляде и уверенных касаниях, но теряла всякую власть, стоило парню невесомо тронуть губами её шею. «Чёртова Джексон, — думала Милкович, смиренно смотря, как Лип в очередной раз собирается уйти, оставить Мэнди ради этой стервы, — ты забрала его всего, а ведь он тебе даже не нужен».       Однажды Мэнди схватила соперницу за руку и остервенело толкнула в женский школьный туалет. Джексон чересчур наигранно презрительно хмыкнула, когда рассмотрела девушку. Язвительно-ироническое цоканье, закатывание глаз и изогнутые дугой брови — вся реакция Карен на происходящее. Напускное безразличие, кажется, раздражало Мэнди ещё больше, чем могла бы нервировать реальная незаинтересованность.       — Отвали от него, — подтянув лямку рюкзака, грозно проговорила брюнетка.       — А если нет? — явно смакуя момент, издевалась Джексон.       — Тебе же плевать на него, — резюмировала Милкович, без особого труда держа себя в руках, что казалось странным даже для самой девушки. Она пыталась воззвать к каким-то чисто человеческим чувствам. — А мне нет. Зачем ты мучаешь его?       — Это весело. Иметь собачку, которая готова в любой момент принести тебе тапочки, да ещё и радоваться, что ты доверила это именно ей, — но у этой стервы нет человечности.       — Чем он это заслужил? — предприняла последнюю попытку Мэнди. Кажется, она даже заметила какой-то проблеск: блондинка, по-видимому, задумалась, даже, кажется, пусть и всего на секунду, смутилась, но тут же вернула гаденькую ухмылочку. — Поняла, ты веселишься.       Милкович слишком просто приняла это, легко развернулась на пятках и избавилась от общества стервы, даже не разбив ей губу или бровь, как при последней встрече. После этого короткого общения, Мэнди даже сама идея заговорить показалась чертовски глупой: собственно, а чего она ожидала? Что Карен расплачется и перестанет вытирать о Галлагера ноги?       Только жаль, что это не перестаёт делать и Лип, но уже по отношению к Милкович. Парень ворвался к ней, когда девушка валялась на кровати и листала ленты соцсетей. Всем своим видом он сразу дал понять, что тон разговора окажется весьма не приятным, а Мэнди сразу осознала, что блядская сучка не удержала рот на замке. Он гневно мерил пространство у входа в комнату, делая по несколько шагов от одной стене к другой, рьяно размахивая руками и до хрипа повышая голос. Он никогда так не кричал, ни разу не злился настолько, что было даже страшно что-то возразить, да что уж там — вообще что-то сказать. Он явно обдумал всё, чем бросался, потому что слова слетали слишком просто, были весьма точны и до слёз обидны. Мэнди дала ему закончить, медленно поднялась и осипшим голосом попросила его уйти. Галлагер замер на несколько мгновений, выбитый из колеи, ведь он ожидал какую угодно реакцию, но только не такую. Он внимательно, осознанно взглянул на девушку, будто впервые по-настоящему рассмотрев её, и почему-то ждал. Милкович всё тем же ровным тоном повторила последние сказанные слова, закрыв глаза, поджав губы и обхватив себя за плечи, чем пыталась спрятать дрожь, начинавшую пробивать всё её тело. Филипп изучающе глядел на неё ещё несколько секунд, затем, осознав, что решение Мэнди не изменит, без лишних слов выполнил просьбу. Чёртова Джексон.       Она написала ему на следующий день. Просила позволить прийти, обещая, что не замёт много времени, и это действительно важно. Когда Лип вернулся домой, уже остывший, он, наконец, всё понял и чертовски пожалел о сказанном на эмоциях, а потому с неким трепетом ждал Милкович. Ему хватило ночи, когда, закрывая глаза, он видел её хрупкое трясущееся тело и дрожащий голос. Ему хватило ночи, чтобы осознать, насколько Карен плевать на него, а Мэнди — нет. Ему хватило ночи, чтобы принять правильное решение.       — Думаю, теперь я понимаю, Лип. Так дальше продолжаться не может, — не смея поднять на него взгляд, первая заговорила девушка.       — Я знаю, что кретин. Но просто позволь мне сказать.... — он резко оборвал речь. Бросаться вчера оскорблениями было намного проще, чем сегодня просить за них прощение. — Не знаю, почему именно сейчас, но, возможно, мне нужно было довести тебя до слёз, чтобы понять, — он осёкся, тоже отворачиваясь. — Чёрт, как отвратительно это звучит. Я хотел извиниться, ну, ты знаешь... Извиниться и сказать, что Карен больше не будет в нашей жизни.       Мэнди жадно взглянула ему в глаза, пытаясь понять, не врёт ли он. Она прощала его десятки раз, хотя он ни разу не извинялся. Теперь Милкович была готова простить его в последний, ведь чёртовой Джексон больше не будет в их жизни.