Весомый повод

Фицджеральд читает отчёт непривычно медленно. Смакуя каждую букву, он любуется самой крохотной запятой с изысканно оттопыренным в сторону хвостиком, высматривает за строками одному ему понятный второй, третий, -цатый смысл. И наконец откладывает стопку бумаг в сторону, падает в своё роскошное кресло и скрещивает пальцы под подбородком. Голос его сочится сахарным сиропом с кусочками мармелада. — Я ни в чём и никогда раньше вам не отказывал, — улыбается он такой улыбкой, что у Джона по спине бегут мурашки. — И не собираюсь, уж поверьте. Для подчинённых, которые идеально и в срок выполняют работу, мне не жалко любой суммы. Но скажи мне, милый Джон, зачем вам понадобились… — Фицджеральд нарочито приподнимает первый лист и зачитывает с изумлением девицы, впервые узнавшей про сексуальные утехи, — чан серной кислоты, пять метров каната, леска, арендованные на три дня пирс и лесопилка? Про мелочи вроде бензопил, гвоздей, бит и набора скальпелей я и вовсе молчу. Джон скромно протирает носком ботинка паркет из красного дерева. Под слоем грязи и соли на подвёрнутых штанинах можно разглядеть небольшие тёмно-бурые пятнышки. — Мистер Фицджеральд, — говорит Джон тоном отличника, который всегда знает ответ на вопрос учителя. — Мы должны были попробовать всё. Каюсь, пирс мы арендовали для личных нужд, но всё остальное — исключительно для пользы дела! — И кислота? — подозрительно изгибает бровь Фицджеральд. — Особенно — кислота, — с мрачной уверенностью кивает Джон. Тень за его спиной согласно колышется. — Понимаете, дело в том, что… — Джон приподнимается на носочки и опускается, затем делает то же самое с пятками. Этот его ритуал раздражает и отвлекает, но Фицджеральд слишком хорошо знает людей, чтобы мешать им думать. В его же интересах не сбивать Джона с мысли, иначе разговор неизбежно уйдёт в какое-нибудь религиозное русло. И Джон излагает вполне разумное и логичное объяснение: что-то про интерес, эксперименты, уничтожение улик и попытки наглядно показать Лавкрафту устройство человеческого тела. Последнее вызывает мурашки уже у Фицджеральда, потому он улыбается обоим до зубовного скрежета сладко и отсылает прочь. Выйдя из кабинета, Джон копирует эту улыбку и посылает мисс Олкотт, а затем довольно потягивается, высоко подняв руки над головой. — Думаешь, он поверит? — флегматично спрашивает Лавкрафт, получив обещанную тройную порцию карамельного мороженого в ближайшей кафешке. Сам Джон пьёт горький кофе, небрежно бросив пыльную кепку на стол, и кажется, что ничто в этом мире не может отвлечь его от процесса. — В твою кровожадность? — хмыкает Джон. — Безусловно. Он ведь не общался с тобой дольше десяти минут, что он может вообще знать? А вот остальное наверняка проверит. С кислотой мы, наверное, перестарались… — Но он ведь не умирал, — возражает Лавкрафт с убийственной прямотой. — Совсем. Никак. Даже после того, как мы засунули его в лесопилку. Джон морщится и радуется, что не заказал ничего к кофе — аппетит от воспоминаний громко выругался и сбежал в закат, махая белым флагом. — Ладно-ладно, я перестарался. Но если все японцы такие, то нас ждут проблемы, — вздыхает он, подперев щёку рукой. — Никогда бы не подумал, что существуют люди, добровольно готовые утопиться, выпить яд и лечь под скальпель. А он после всего ещё и радовался, что мы всё так интересно придумали! Лавкрафт пожимает плечами, мол, вы, люди, всё-таки очень странные. Доскребает мороженое со дна креманки, облизывает ложечку, случайно откусив от неё половину, а потом замечает на другой стороне улицы знакомый силуэт. Он спокойно вышагивает мимо ярких витрин, заигрывает с девушками и громко смеётся, и выглядит возмутительно, неправильно, невозможно живым. Наверное, не стоит говорить об этом Джону — он как раз воодушевлённо придумывает новый способ убийства, после которого тела точно не найдут, а разочаровывать друга Лавкрафту хочется меньше всего. Ну и пирс на три дня только для них — очень весомый повод закрывать глаза на удивительно живучего человечка.