Причины

Юри не любит оставаться один. Он не любит темноту. С наступлением темноты мальчишка лишь жалобно вжимает голову в подушку и пытается скорее заснуть. Но у него никогда не получается. На все есть причины. Его причина — он. Юноша, с лица которого все еще не сошла детская пухлость, с длинными белыми волосами, похожими на обожаемый Юри снег. Он всегда в домашней растянутой футболке до колена, коротеньких бирюзовых шортах и милых носках-гольфах. Каждый день, а точнее ночь, он приходит с первыми сумерками. Он не спешит показываться — наблюдает за Юри, старательно разучивающим уроки или играющимся с Вик-чаном — затем улыбается, что отражается в аметистовых глазах, и показывается впечатлительному мальчишке. На стенах висят плакаты с ним. Он — Витя Никифоров. Но Юри всё равно его боится — поди да пойми из-за чего. Обычно, Юри пугается его и несется вниз, к семье — никто не спит в такую рань. Но иногда он залезает под одеяло и шепчет какие-то странные слова. Виктору это не нравится, он пытается поговорить с Юри, обнять его. Но прыткий японец всегда раньше времени успевает накрыться одеялом. Виктор любит темноту. В ней он может не бояться, что Юри его заметит. Он может сесть на подоконник и болтать костлявыми ногами в высоких носках. Он может съесть лежащее на столе печенье в форме снежинок. Он может спеть. Но Юри постоянно дрожит и, как Вите кажется, плачет. Юри просит не петь — боится, что кто-то услышит. «Наивный мальчик, никто не услышит, — думает Виктор и поет дальше». Иногда Витя любит поиграть с детской игрушкой-кселофоном, разноцветным и очень звонким. Он множество раз слышал «Реквием» Моцарта и пытался повторить его. Ему было невдомек, что Юри тоже знал эту музыку: так, услышал где-то краем уха, и она привязалась. Всё чаще на стенах Витя начал замечать еле-еле видные серые крапинки. Юри не перестает бояться, но он, кажется юноше, боится не так сильно. В последнее время на тумбе у кровати Юри начали появляться цветы. Разные. Но чаще синие розы. Виктор любил синие розы. Юри тоже. Так они и начали разговаривать. Теперь Юри ждал наступления темноты. И чем скорее, тем лучше. Ведь он будет с Витей, рассказывающим ему разные забавные истории и рисующим на его носу холодными длинными пальцами веснушки. Каждый раз обоих ждал теплый зеленый чай, печенье и розы. В общении время летело незаметно, Витя даже подзабыл о ксилофоне. Но Юри стало холодно. Он почти не выползал из-под пушистого синего одеяла. И Виктор вдруг вспомнил о ксилофоне и начал играть «Реквием» всё чаще — когда совсем тихо, когда так громко, что заглушался шум с первого этажа. За окном больше не были видны дальние крыши дома Самураев. Небо держало на себе лишь нежные цвета: светло-синий, розовый, персиковый, желтый. Но оно не забывало плавно перетекать в ночь. Из закатных часов в ночные. Из ночных в закат. Через месяц на тумбочке начали появляться лекарства. Разные: от кашля, от головной боли, от температуры, спреи, разные ингаляторы с цветными этикетками и веселыми рожицами на них. Тогда Юри впервые попросил Виктора обнять его, покрывшегося странными зудящими ранками. Холодные руки теперь постоянно лежали на спине Юри. Тот был рад, несмотря на то, что с каждой минутой начинал чувствовать себя хуже. Серые пятна на стенах стали расти. Юри отчаивался, но рядом с ним был до того теплый, до того родной Витя, что он невольно забывал про боль, посещающую его все чаще. Цветы, раньше благоухавшие на тумбе и приносящие радость, завяли и стали напоминать выжженный лес. Только на краю тумбы одиноко стоял букет синих роз. Витя начал беспокоиться. Юри был рядом. Он слушал его — чутко и внимательно. Улыбался ему — по-домашнему, так, что сердце начинало биться чаще. Но он был не тем Юри, которого впервые повстречал Витя. На первом этаже Ю-топии перестал слышаться шум, словно все кто там был, исчезли. Но Юри лежал под одеялом в объятиях Виктора. Больше ему было ничего не нужно. Вскоре за окном была сплошная чернота: исчезли огни, исчезли растения, исчезло даже неменяющееся небо. Исчезли кружки чая на столе и печенье в форме снежинок. Исчезло даже множество лекарств. Появился противный писк: пип-пип… Виктору стало страшно. Он начал бояться темноты и Юри. Мальчишка совсем осунулся, перестал отвечать на вопросы. Он мог лишь легонько качнуть головой в ответ на реплику Виктора. Он словно засыпал. Тогда Виктор всё понял. Он пытался разговорить Юри. Юри отнекивался и крепче обнимал Виктора. Он говорил, что ему больно вспоминать. Юри попросил Виктора поцеловать его, а затем уснул, закинув исхудавшую руку с пятнами на ладошке на спину фигуриста. Тогда Виктор сыграл на ксилофоне «Реквием» в последний раз. Юри полюбил тишину и темноту. И Виктора. На всё есть свои причины. Пип-пип… пип-пип… пип… На следующее утро, сжимая в руках букет синих роз с четным количеством цветков, перевязанных шелковой черной лентой, Виктор, по-сильнее запахнувшись в пальто, стоял на заснеженной улице. Рядом нет никого. Только одна фотография, свеча и Макачин. На четвертом пальце левой руки поблескивает золотое обручальное кольцо. На синем от отчаянья и холода лице — слезы. На все есть свои причины. Нет. На всё были свои причины.