strawberry and сigarettes

Жизнь — забавная штука. Забавная настолько, что хочется, чтобы у неё было собственное лицо, по которому было бы можно втащить со всей возможной силы за всю ту феерическую хуйню, которую она способна приподнести. Чимин доволен многими вещами, вроде: оценками в универе и тем нешироким кругом друзей, которым обладает. У него есть одна непыльная работа в йогурт-баре, постоянная мелочь в кармане и бесплатный йогурт на завтрак, обед или ужин, от которого, по правде, тошнит уже на второй неделе испытательного срока. Но в общем и целом, да, Чимин всем доволен. Так было до тех пор, пока бар не стал по-настоящему популярен среди студентов, которые стали ломиться в одни единственные двери во время ланча, заставляя Чимина с Хосоком носиться с кухни в зал, как упившихся кофеином белок. И ладно бы проблема заканчивалась только на больных ногах и парочке мозолей на пятке, но был еще Ким Тэхён — парень с театрального факультета, которому совершенно очевидно нравились джинсовые куртки, стёртые коленки на штанах, инди-рок и замороженные йогурты. Когда он приходит первый раз, Чимин не глядя мешает его порцию йогурта вкуса голубики с солёной карамелью, залипнув на свободный ворот кремовой рубашки и открытую шею. Когда Тэхён возвращается, Чимин долго-долго пересчитывает сдачу, а заждавшийся парень дружелюбно предлагает оставить ему её на чай. Тэхён начинает возвращаться каждый день, кроме выходных, и каждый чёртов раз Чимин умудряется вытворять какую-то неописуемую глупость. Он может долго залипать на такие мелочи, как неглубокие трещинки тэхёновых ладоней или большое количество пирсинга в ушах. А ещё от Тэхёна всегда остро пахнет ментоловым Нью Портом. Как будто бы он специально выкуривает одну сигарету перед тем, как зайти в бар. Хосок без конца повторяет о том, чтобы Чимин выкинул его из своей глуповатой головы, потому что: «Он не твой тип, Чим» А еще: «Он пользуется людьми, как салфетками» И чиминово любимое: «Ты слишком хорош для него» Чимин не слушает и получается так, что пропадает в Тэхёне все дальше, больше. А когда Тэхён приходит не один, а с привлекательным, молодым парнишкой, который жмётся к чиминовой головной боли под самый бок, смеясь, задевая зубами серёжку в ухе — Чимин понимает, что выбираться из Тэхёна уже поздно.  — Они могут оказаться просто друзьями, — утешает Хосок, сбивая с плеч младшего груз сильной, по-детски открытой влюблённости. «Нет, не могут» — думает Чимин, рисуя конфетками на рожке йогурта улыбку — такую же перекошенную, ненастоящую, как и ощущения внутри мальчика. На следующий день Тэхён снова приходит один. Чимин, успевший принять твердое решение перенаправить свои радары в направлении кого-нибудь другого, просит Хосока поменяться с ним очередями, не обращая внимания на то, как Тэхён странно хмурится на Хосока, впервые стушевавшись с заказом. После смены, мальчик радостно избавляется от нелепой рабочей формы, забираясь обратно в свой громадный, шерстяной свитер, раздражающий нежную кожу живота, особенно на голое тело. Рукава как-то по-особенному трогательно прячут даже кончики пальцев, и Хосок несдержанно щиплет приятеля за его маленькое, очаровательное лицо, напоминая тому, какой он потрясающе нежный и вообще похож на зефир. Чимин не думает обижаться на Хосока за правду, но ему не нравится быть зефиром. Тэхён вот, к примеру, зефир не любит. Разделившись с Хосоком на автобусной остановке перед баром, Чимин занимает середину пустой скамейки, двигаясь бёдрами так далеко назад, что носки ботинок перестают доставать до земли. Он не задумывается об этом, потому что сильно занят выбором песни в телефоне, проталкивая наушники-капельки до упора. Где-то поблизости щёлкают зажигалкой, а молочный дым с тонкой прослойкой и резким запахом, шевелит короткие волоски на чиминовой голове. Мальчик поднимает веки с ресницами, чтобы врезаться лопатками в жёсткую спинку скамейки, когда совсем близко, напротив, немножко улыбается один задумавшийся Ким Тэхён. В песне поётся: «Я вдыхаю тебя, Заполняя лёгкие сигаретным дымом вперемешку с кислородом. Я не могу не влюбиться в твои глаза».* Чимин тоже, кажется, не может. У Тэхёна глаза большие и каждый раз смотрят одинаково смело, так нестерпимо долго, что у маленького, несуразного Чимина падает между лёгкими сердце, проваливаясь по желудочкам в самые пятки. Не успеешь подхватить дрожащими пальцами, когда отвести взгляд от кого-то, вроде Тэхёна — невозможно физически. Чимин ставит песню на паузу, когда замечает ленивое движение тэхёновых губ, и слышит голос, вибрирующий в ушах посильнее скрима. — Ты милый, — просто говорит парень, а в Чимине начинает скоро задыхаться его маленький, неуверенный в себе он сам. И проще всего сейчас взять и притвориться поленом, как будто не расслышал или не хотел. Потому что Чимина легко убедить в том, что он особенный. Также легко напомнить о том, что это не так. С этого необдуманного тэхёнового «ты милый» начинается зима, и опаздывающие от зрелости и других людей отношения. Чимин всё так же рисует у большого пальца ручкой крестики, когда не хочет что-нибудь забыть, поёт перед зеркалом что-то из раннего Тэяна и подводит глаза чёрным карандашом. А еще очень сильно пытается с Тэхёном дружить, выбивая об стену из ушей одностороннюю влюблённость. Тэхён встречает утро со стаканчиком замороженного йогурта в шоколадной крошке, а вечером зачем-то ждёт окончания чиминовой смены, чтобы (снова) зачем-то проводить Чимина до дома. «Зачем и почему» — Чимин не интересуется. Ему просто так здорово-хорошо, когда Тэхён бьётся своим плечом о его, меньшее, пересказывая рутинные события за день, что причины поступков становятся также неважны, как и забитая до синяков необходимость быть кому-то (только ему, пожалуйста) любимым. Чимин наверное немножко поломанный и уже неисправный, потому что ему нравится представлять себя на месте всех тех мальчиков, которых Тэхён укладывает в свою постель и рисует на их коже своими пересушенными сигаретами губами. Ему хочется тоже однажды оказаться между простыней и широкой грудной клеткой, на которой можно оставить светло-розовые полукруги от ногтей и мокрые следы зубов от ребра до дорожки золотистых волосков на низу живота. С Тэхёном хорошо дружить. Чертовски болезненно тоже. — Яблоко или клубника? — интересуется у Чимина покупатель, по-хозяйски складывая пальцы в замок на стойке перед кассой. Тэхён чаще всего покупает клубничный. Так что Чимин, не глядя на парня перед собой, советует:  — Яблоко. Он не замечает адресованной ему одному тёплой, вообще-то сильно красивой улыбки, больше интересуясь поднадоевшим пятном на фартуке. Оформляет заказ после согласного:  — Тогда яблоко. И пока йогурт закручивается спиралью из автомата, бросает короткий взгляд на того, кто без передышки дырявит взглядом ему лопатки и крепкую задницу. Он выглядит хорошо. Для забитого страхами и закомплексованного Чимина даже слишком. С чёрными волосами, глазами, пальто и бесцветным шрамом на щеке, он улыбается и будит в мальчике давно забытый трепет. Чимин случайно улыбается в ответ и слышит, как где-то под кожей отлупливается надоевшая шелуха. Чон Чонгук оставляет номер своего телефона между крупными, для покупки одного йогурта, купюрами, а еще искренне желает Чимину хорошего дня и мягко добавляет: — Ты милый. Оставляет Чимина наедине с ощущением ебучего дежавю и нежеланием броситься в одну реку дважды, рискуя в этот раз разбиться о дно насмерть. Но делать скоропалительные выводы всегда легче, чем уговорить себя выбраться из пучины одиночества и представить на одну секунду, как всё могло быть, будь ты на одно слово храбрее. — О тебе спрашивали, — ловит Хосок приятеля в раздевалке, когда тот протягивает через светлую голову другой мешковатый свитер. Чимин идеален для больших ладоней и высоких плеч, что закроют собой от недружелюбных лиц и их острых взглядов. Чимин худой и мелкий, слишком хрупкий и несправедливо уверенный в том, что всегда недостаточно хорош. Зачем прячется в безразмерной одёжке, когда белизной своей ровной кожи может запросто ослеплять? Почему прикрывает улыбку ладошками, когда она своей искренностью может выдавить даже змеиный яд? Хосок мог бы спросить, но заставить Чимина лишний раз копаться в себе — нечестно. Так что близкий друг просто еще раз напомнит мальчику о его исключительности, коснётся мягких волос у висков и грустно попросит:  — Дай уже кому-нибудь шанс. Чимин даёт. И себе и Чонгуку: резкий, сценический, накрывающий головы проливным дождём шанс на маленькое счастье. Чонгуку девятнадцать. Он всё ещё думает, что любить так же просто, как дышать. Он не умеет завязывать узлы отношений постепенно, а прыгает в них с разбегу, как в лужи. Чимину остается только успевать за ним, позволяя выбивать из себя грозы трогательными поцелуями на ночь. — Ты любишь его? — однажды задает вопрос Тэхён, когда Чимин разбавляет его клубничный йогурт нежирными сливками, пачкая пальцы в мелкой стружке кокоса. — Добавлять кусочки фруктов? — зачем-то спрашивает мальчик, прекрасно зная, как Тэхён их ненавидит. Его неуклюжие пальцы, вымазанные в йогурте, накрываются ненормально-идеально тэхёновыми. Они горячие, и едва ли выдумано жгут кожу мальчикового запястья. Чимин трусливо забирает конечности, по привычке пририсовывая на тэхёновом стаканчике «ТэТэ» и улыбку эмоджи. Вручает со своей собственной улыбкой, сломанной на кончиках рта и слишком явно натянутой. — Следующий, — зовёт, глядя Тэхёну в глаза, умоляя на уровне немых сигналов съебаться из его жизни вон в ту дверь и никогда, ни в коем случае не возвращаться. Но Тэхён занимает один из дальних столиков в другом конце бара и ковыряет расплывшийся по стаканчику йогурт пластмассовой ложкой до тех пор, пока чиминова смена не заканчивается. Маленький мальчик в огромном свитере, теперь сиреневой толстой вязки, закрывает кассу и глаза, когда Тэхён ожидаемо стирает локти о дверной косяк, чтобы снова провести Чимина до самого подъезда. Новенькая, глянцевая пачка Нью Порта достаётся из узкого кармана штанов, а Чимин тормозит у автобусной остановки, чтобы еще раз посмотреть, как это офигенно, когда Тэхён только закуривает. С его этими потрясающими пальцами и острыми костяшками, на которых всегда звенят толстые кольца. Как обветренные губы здороваются с бумажным фильтром, а легкие прощаются с частью здоровой ткани, что нагревается и прячется под табачным дёгтем, словно под покрывалом. Чимину не страшно дышать никотином из тэхёнового рта, когда тот пускает клубы дыма в зимний, пропитанный сухостью воздух. Ему страшно когда-нибудь Тэхёном не дышать. Что он найдет себе кого-то милее, сговорчивее, живее недолюбленного Чимина. Но вместе с тем, пусть уже это наконец случится! Чимин знает, что переживёт. Со временем, когда-нибудь всё отболит и перестанет царапаться до крови. Обязательно перестанет. Чонгук [Дек 18 23:12] «Твоя смена закончилась?» Чонгук [Дек 18 23:13] «Мне забрать тебя?» Чонгуковы сообщения жгутся в чиминовой ладони. Тэхён странно смотрит на его телефон, облизывает губы и тушит почти целую сигарету о рекламу рождественской пьесы большого театра. Подходит к мальчику вплотную, берясь так осторожно, как только возможно за его округлый подбородок, задирая немножко вверх.  — Я опоздал, да? — спрашивает, специально касаясь кончиком носа чиминового открытого лба. Чимин дышит так сильно и так много, а грудная клетка избивает изнутри почти до боли. Вот они здесь: застрявшие друг в друге, неспособные разобраться в том, чего им в конце концов хочется. Чимин уверен, что Тэхён его загубит. Почему-то он в этом не сомневается, как и в том, что Чонгук однажды перерастет свою незрелость и полюбит по-настоящему. Как Чимин заслуживает. И мальчику сильно-сильно нужно, чтобы его перестали использовать для одиноких вечеров. Ему надоело быть удобным вариантом. Ему осточертело задыхаться в том, кто этого не ценит.  — Опоздал, — отвечает Чимин, выдыхая себе под ноги. мой маленький хён [Дек 18 23:21] «Я еду домой» мой маленький хён [Дек 18 23:21] «Приезжай, пожалуйста» мой маленький хён [Дек 18 23:22] «Я хочу тебя увидеть»