***
Отель Голдмун — чудовище стоимостью в миллиард долларов с кричащим дизайном, беспомощно приходящее в упадок. Он не вписывается в картину с современными постмодернистскими высотками Сеула, но по ценности стоит в одном ряду с лучшими из них. Бобби постоял у входа, оттягивая лацканы своего лучшего костюма, прежде чем толкнуть стеклянные двери, открывая их. Дела у него шли довольно неплохо для новичка в криминальной сфере, и, очевидно, ещё один человек думал точно так же. Бобби поднимался по лестнице, чтобы увидеться с человеком, чей подчиненный передал ему визитку во время одного из последних поручений в Мапо-гу. Он никогда не видел босса в лицо, общаясь исключительно по телефону либо через низкоранговых подчиненных, и соврал бы, если бы сказал, что совсем не волнуется. Но в большей степени, всё же, ему было безумно любопытно. Потенциал, твой потенциал, сказал мужчина с визиткой, смотря на Бобби и, вероятно, видя намного больше плохо сидящего на нем костюма и кровавого гаечного ключа. Боссом оказался председатель Ким, и, хотя Бобби и был удивлен, часть его знала, что ему и половина содеянного не сошла бы с рук, если бы в государственных рядах не было хоть кого-то, состоящего на зарплате у их организации. Кивок от председателя, и в комнату входит ещё один молодой человек, одетый с иголочки. — С этого момента Ханбин будет передавать тебе указания и всё кратко излагать. — Вот и все объяснение, что получил Бобби перед тем, как председателя позвали для, несомненно, урегулирования вопросов разрастающегося подполья. — Представьтесь и, Ханбин, можешь с ним начать, если хочешь, — донесся из коридора голос председателя. Уложенные волосы, тёмно-карие глаза, каменное лицо — лицо Ханбина напоминало Бобби одну из тех статуй с острова Пасхи. Бобби кивнул в знак приветствия, а Ханбин лишь окинул его с головы до ног незаинтересованным взглядом перед тем, как вытащить свой телефон и начать организовывать документы. Судя по отсутствию каких-либо эмоций за прошедшие с их знакомства две минуты, Бобби мог поспорить, что и сердце у Ханбина такое же каменное. Он сосредоточенно всматривался в его лицо, сам того не осознавая. — Ну, если… — Я не трахаюсь с парнями. Боббино «Ну, если тебе больше нечего сказать, то я пойду» так и не было произнесено. Слова были сказаны решительно, и Бобби замолчал, на мгновение потеряв дар речи. Он не думал, не думает об этом, но ещё раз оценив не обезображенное эмоциями, но полное какой-то энергии, лицо Ханбина, он быстро принял решение. — Пока что, — настойчиво ответил Бобби и усмехнулся ему на прощание. Выражение лица Ханбина совсем не изменилось, но Бобби воспринял его слегка порозовевшие уши как маленькую победу. Он неопределенно помахал ему рукой, выходя из комнаты. — С нетерпением жду нашего сотрудничества, — крикнул Бобби и к своему удивлению понял, что действительно ждал.***
Год назад никто в Сеуле не знал, кто такой Ким Бобби. Год спустя знают все. Трудно не знать, когда половина сеульского подполья содрогается при упоминании его имени. Немногие знают, как он выглядит, но это и необязательно, когда вес его имени давит всеведущим неощутимым присутствием. В щегольских ресторанах, не дотягивающих до уровня Каннама, ходят слухи. Слухи никогда не достоверные, но разлетаются всегда достоверно быстро. — Я слышала, что он заставил мужчину отрезать себе палец, когда тот бедный ублюдок приставал к его… его… — и девушка по-заговорщически замолкает, не зная какие слова подобрать, пока не останавливается на: — Ким Ханбину. Ким Ханбин и Ким Бобби. Я не знаю, какие отношения связывают этих двоих, но… Бобби удивлён, что о Ханбине вообще знают, учитывая то, что он сам встретил его лишь месяц назад. — Это была рука, и Ханбин мой рыцарь. — Бобби сверкает обезоруживающей ухмылкой. Он помнит тот инцидент; но тот ублюдок не только приставал к Ханбину, а еще и был причиной исчезновения двадцати партий кокаина. Но сейчас это неважно. Бобби сосредоточенно наблюдает, как от лица девушки отливает кровь, когда она понимает, что он не только сидел в кабинке позади нее в течении десяти минут, но к тому же у него в руках ее паспорт. Судя по ее лицу, она и есть дочь Чхве. — Про… простите? — Тому джентльмену отрезали руку, а Ханбин — мой рыцарь в сияющих доспехах, — говорит Бобби, прекрасно зная, что она услышала его с первого раза. Ханбин ёрзает почти незаметно, и Бобби подавляет желание рассмеяться. Они оба знают, кто из них двоих дерётся, и это не Ханбин, но слова Бобби всегда успешно провоцируют людей на реакции. Это весело, ведь в этот раз он, наконец-то, присоединился к нему. Когда Ханбин попросился пойти сегодня с ним, Бобби был не совсем уверен, но сейчас он определённо считает, что оно того стоило. — Я ищу Чхве, кто-нибудь знает, где он может быть? В комнате повисла тишина. Бобби вздыхает, а затем достает пистолет. Девушка, стоящая перед ним, слегка дрожит, и толпа бросается к выходам. Оставаться на слуху в районе полезно хотя бы потому, что все знают, когда пора валить. — Расслабься, он не для тебя, — говорит Бобби, но его тон больше напоминает покрытую сахаром колючую проволоку или что-то аналогично опасное и сбивающее с толку. Он проходит к бару, не отводя взгляда от сжавшегося за бесстрастным барменом мужчину. — Он один из наших, - Ханбин указывает на бармена, и Бобби одобрительно кивает. Ханбин основателен: он всегда обеспечивает по крайне мере это. Рюмка падает, разбиваясь о пол, звук эхом разлетается по бару; и бармен отступает в сторону, открывая вид на бледного мужчину, хватающегося за стену позади себя. Ему опять приходится разбираться с Чхве, владельцем бара, который, кажется, не понимает, что плата одиннадцатого числа означает плата одиннадцатого числа, а не двенадцатого или тринадцатого. Вывихнутые костяшки пальцев должны доставить сообщение по адресу. — Прости, — Бобби бросает на Ханбина хмурый взгляд, когда они уже в машине, но по его голосу ясно, что ему не жаль. — Обычно они сразу отдают. В ответ Бобби получает такой же взгляд. Брови Ханбина нахмурены, и он медлит мгновение, прежде чем сказать: — Ты можешь ломать людям пальцы лишь ограниченное количество раз — пока они не решат платить кому-то другому, кто будет защищать их от тебя. Бобби приподнимает брови. Это, конечно, правда, но: — А ты предлагаешь просить их об этом вежливо? Глаза Ханбина блестят, когда он говорит: — Нет, я просто говорю, что мы могли бы доложить о дохлой мыши на кухне. На кухне нет никакой дохлой мыши. На самом деле, она отвратительно чистая, одна из самых сверкающих от чистоты, что он когда-либо видел. Бобби немного сбит с толку, пока не задумывается тщательнее — и тут же всё понимает. Брать с собой Ханбина чрезвычайно полезно. — Блять, точно, мышь, — он улыбается, прикусывая губу, и делает звонок. — Хаи? Скажи-ка мне, кто в отделе здравоохранения управляет санитарной инспекцией ресторанов в Ёнсан возле Итэвона.***
Набирая всё новых людей в их круги, Бобби понимает, что не всё должно решаться с помощью силы. Это намного легче, конечно, но подчищать за собой пиздец как утомительно. Именно поэтому он сейчас ждёт одного знакомого. Директор Шин Гура, глава отдела зон отдыха, забегает в свой офис в 10:37 вечера с растрёпанными волосами и тяжело дыша. Уродливые часы на столе в конце комнаты показывают 10:38. — Ты опоздал. Бобби планировал испугать его, но тот лишь слегка подпрыгивает, выглядя уставшим и раздражённым. Шин c трудом поднимает стакан виски и садится в кресло напротив Бобби. — А что, я занятой человек. Ты понятия не имеешь, как много средних школ хотят устроить Спортивный день в один и тот же день в том же самом месте. — Мы эту встречу назначили неделю назад, — вздохнул Бобби и продолжил подрезать ногти пружинным ножом. Шин не выдерживает: — Послушай, мои люди нашли ёбанный труп в реке на прошлой неделе. Именно поэтому ты здесь. Это больше не может продолжаться. Бобби морщится. Пренеприятнейшее было поручение. У парня к тому моменту уже отказали обе ноги, с ним должны были покончить одним точным выстрелом, а потом оттащить от набережной, но таков был план до того, как тот, помогая себе руками, бросился в реку. Все, что смог сделать Бобби для того, чтобы тот держал рот на замке — пустить ему в затылок несколько пуль. Бобби игнорирует жалобу. — Завтра и послезавтра мы планируем провернуть кое-какие дела в парке. Держи своих людей наготове. Было достаточно просто обеспечить оплачиваемые позиции для людей Бобби. Чистки проходили без сучка и задоринки, и так и должно продолжаться. Несколько правильно подобранных слов могли вывести Шина из себя, но тот всё равно ничего не мог с этим поделать. Глаза Бобби неоднозначно поблёскивают, когда он говорит: — Никому ведь не обязательно знать? О массажном салоне, который ты регулярно посещаешь. — О чём ты говоришь? Какой ещё массажный салон? Напускная невинность Шина вызывает у Бобби желание рассмеяться и проблеваться одновременно. Шин до побелевших костяшек пальцев вцепляется в подлокотник кожаного кресла. — Ты собираешься баллотироваться на второй срок, не так ли? Какой будет позор, если станет известно о твоих делишках. Шин шипит от злости. — Есть одна женщина, согласившаяся посодействовать, и мой репортер готов выпустить статью в любой момент. Так что завтра ночью. Всё ясно? Злой, но поверженный вздох Шина — всё, что Бобби нужно было услышать.***
Ещё уходит, примерно, три недели на захват половины Сеула. И тогда, когда Бобби не занят отдачей приказов по контролю за наркосделками и подстроенными спортивными матчами, он отводит Ханбина на стрельбище. Это изолированный учебный центр для полиции Сеула, в котором работает молодой коп Джинхён, готовый за определённую сумму отправить людям Бобби расписание смен охраны, чтобы знать, когда можно прийти. — Как у Вас дела, сэр? У Вашего гостя? — он улыбается, и Бобби отвечает на вопрос добродушной улыбкой. Единственный недостаток Джинхёна — чрезмерное любопытство. Бобби вполне уверен в том, что однажды ему придется пустить тому пулю в голову, но лучше позже, чем раньше. Пацан довольно мил в своем неведении. — Как твоя семья, Джинхён? По лицу Джинхёна пробегает тень — неудачный вопрос. — Не очень хорошо. Мамина болезнь никак не проходит, а все деньги уходят на больничные счета. На какое-то мгновение Бобби чувствует жалость к парню, но игнорирует порыв сказать что-то, что не имеет в виду, вместо этого хватая две пары наушников и очков для стрельбы. — Мы будем снаружи, — говорит Бобби, и сделай радио погромче остается невысказанным, но Джинхён не дурак. Может, он и недоволен своим постом на стрельбище у черта на куличках, но джинхёнова должность настолько низка, что терять ему особо и нечего, к тому же, Бобби щедро ему платит. Бобби достает из жилета никелированный кольт 1911, проверяет магазин и протягивает его Ханбину. — Я же… Я не… — всё, что смог вымолвить Ханбин, когда утром Бобби сел за руль и сказал, куда они едут. В конечном итоге, Бобби без понятия, почему Ханбин протестовал. Его хватка неожиданно твердая, и только осознав, как пристально на него смотрит Бобби, он расслабляет пальцы и придает себе вид человека, которому приходится иметь дело с пистолетами максимум раз пять в год. В любом случае, он попадает в цель в шестидесяти процентов раз, что уже больше, чем у Бобби, когда тот впервые стрелял пару лет назад. Однако, ханбиновы руки слегка дрожат и стойка его неестественна, как будто он старается слишком сильно и недостаточно сильно одновременно. Бобби медленно направляет руки Ханбина в идеальное положение, одной рукой поддерживая приклад пистолета, а второй отодвигая его палец от курка. Они настолько близко сейчас, что Бобби слышит запах ханбинового шампуня и видит бусины его пота, образующиеся на линии роста волос. — Просто сконцентрируйся, — Бобби нравится, как у Ханбина ускоряется пульс из-за его неумолимой близости. Он нажимает на курок, выстрел звенит в воздухе, и слышно, как на дальнем конце стрельбища срывается стая птиц, хаотично кружа по небу. У Ханбина колотится сердце, и Бобби чувствует, что тот хочет вырваться — не из-за выстрела, а из-за него, но Бобби лишь прижимается еще ближе. — Прекрати убегать. Это входит в привычку. — Я не убегаю, просто давно не стрелял, — говорит Ханбин, хоть и не оставляет попыток выбраться из плена охватывающих его рук. Бобби ждёт, пока Ханбин не успокоится, прежде чем возобновить стрельбу. До конца дня Ханбин не попадет в цель больше ни разу.***
— Забавно, раньше ты был поувереннее. — Я… Я не… Управляющий и был намного круче, когда Бобби заявился с вопросами. Большинство понятия не имеют, как он выглядит, даже зная, кто он такой. Бобби нравится сила его репутации, но кичиться ею — не лучшая идея, а он ненавидит не быть на ступень выше. Добрые глаза и беззаботная улыбка создают впечатление, что Бобби — какой-то третьесортный подпевала, расходуемый материал. Если бы он выпивал каждый раз, когда к Ханбину обращались с «Мистер Ким Бобби?», он был сейчас хватался за печень в приёмном покое. Хотя, для визитов туда существуют поводы и похуже, он-то знает. Сейчас, с приставленным к голове пистолетом и ботинком на лице, управляющий не так крут. — Ты отвечаешь слишком медленно. Терпение Бобби понятие растяжимое: он может четыре месяца решать, нужен ли ему какой-то район, а может не выдержать и четырех секунд в ожидании ответов на свои вопросы. Ему скучно, что не есть хорошо. Бобби осматривает комнату рассеянным взглядом. Сейчас почти хуже, чем обычно, потому что злость из-за потери времени, которое могло быть использовано для других вещей, превращается в холодную беспощадность. — Кажется, мистер Ким задал тебе вопрос, — Ханбину даже не нужно делать угрожающий голос, его полуавтоматический пистолет и сиг сауэр Бобби говорят сами за себя. — Он… Он говорил что-то о поездке на запад, туда, где тепло, — наконец отвечает мужчина, чем облегчает всем работу. Плохо только, что люди Чжана придут сюда позже и тоже будут выпытывать у него местоположение Хонсока. — Избавьтесь от него, пока не добрался до аэропорта, — Бобби поворачивается в сторону выхода. — Бобби? — спрашивает Ханбин прежде, чем посмотреть на извивающегося на полу человека. Бобби окидывает его непроницаемым взглядом и пожимает плечами. Позаботьтесь об этом. Один из его людей отходит и нажимает на курок. Управляющий кричит, когда пуля проходит сквозь его ногу.***
— Твой босс сказал добыть информацию, а не перепугать и поубивать половину всех, кто берёт у нас взятки. — А есть разница? К тому же, этот уёбок брал у нас взятки и не хотел сдавать Хонсока? — Бобби подпирает кресло ногой. — Сейчас мы знаем направление, — говорит Ханбин. Проблема была не в том, что Хонсок сбывал информацию, а в том, что потребовалось столько времени, чтобы понять это и найти его. — Ага, а теперь пусть кто-нибудь ищет. Его человек исчезает из комнаты, а Ханбина кто-то вызывает — скорее всего председатель — раньше, чем Бобби успевает сказать о пятнах крови на своей щиколотке. Ему интересно, какие у Ханбина слабые места. Весь этот бизнес на самом деле направлен на выявление слабых мест. В большинстве случаев это не сложно — пистолета, ножа или жёсткого взгляда бывает достаточно для того, чтобы люди падали к ногам в попытке спасти свои жизни или жизни тех, кто им дорог. Надо признать, что в подполье чувства — недостаток, но только не тогда, когда ты живешь ради того, чтобы использовать их. Нелегко играть в эту игру с такими, как Ханбин, которые показывают две эмоции в год, но Бобби обожает вызовы.***
У него уходит несколько секунд на то, чтобы заметить небольшую бумажку, прикреплённую к переднему стеклу ханбинового мерседеса, и патрульного, движущегося к следующей машине. Этот парень мелкий. Обычно такие вещи говорит Бобби, но в этот раз слова вырываются у Ханбина. Инспектор, повернувшийся к мужчинам в костюмах, осматривающим недавно выписанный им штраф, вовсе не выглядит удивлённым. — Джентльмены? Парковка здесь запрещена. — Разве? — Бобби приподнимает бровь. — Да, сэр, — слегка нетерпеливо отвечает инспектор. Забавно, ведь это Бобби должен обращаться на сэр к патрульному — он присматривается — Джинхвану. Джинхван едва достает Бобби до носа, из-за чего его трудно воспринимать всерьёз. Не то, чтобы Бобби воспринял бы его всерьёз в любом случае, ведь у них хватает своих полицейских, чтобы без проблем вести дела в Сеуле. Он на мгновенье задумывается, сколько сил ему понадобится, чтобы вырубить Джинхвана (не много), но инспектор, кажется, этого не замечает. — Вы можете это проверить, если хотите, — говорит Джинхван, рефлекторно кладя руку на кобуру, — но какой смысл? Это ведь просто штраф за парковку. Он выделяет последнее утверждение смешком, но замолкает, когда ни один из мужчин не находит его забавным. — В самом деле, — Бобби снова осматривает патрульного, обращая внимание на мягкую светлую кожу и узкие плечи. Милый. Скучный. Подняв штрафной талон указательным и средним пальцем, Бобби удостаивает его секундным взглядом прежде чем порвать на куски, позволяя ветру разносить их повсюду. Джинхван хмурится и уже открывает рот, готовый что-то сказать. — Было приятно познакомиться, инспектор Джинхван. Хорошего вам дня. Бобби забирается в машину, улыбаясь уголками губ, и Ханбин срывается с места раньше, чем Джинхван успевает вымолвить хоть слово. Ханбин стучит пальцами по рулю, не отрывая глаз от дороги, но мыслями где-то далеко. — Знаешь, ты мог бы просто его оплатить. Бобби знает. А ещё ему всё равно. — Над такими забавно подтрунивать. Ты же видел его, наверняка только второй день на службе. Штрафы выписывает.***
— Знаешь, что ты сказал, когда впервые пришёл ко мне? — Бобби садится в кресло напротив Хонсока, крутя в руках флешку со слитой информацией. — Что хочешь жить, как человек. Связанный и с кляпом во рту Хонсок смотрит на него дерзко, и довольный Бобби наклоняется вперед. — Что, ты не думаешь, что это моя заслуга? — он окидывает беглым взглядом утопающую в роскоши комнату. Всего этого не было бы у Хонсока, если бы не Бобби. Он вырывает кляп из его рта. Хонсок выдавливает смешок, который звучит больше как кашель. — Это… всё это не означает, что я живу, как человек. Если этот парень думает, что Бобби будет сидеть тут и обсуждать с ним вопросы морали, он сильно ошибается. Редко когда Бобби дает людям вторые шансы, а если и дает, то всегда потом жалеет об этом. Хонсок не исключение. — Да уж, ведь ты не против жить как крыса, — если это и звучит раздражённо, то лишь потому, что Хонсок стоил им двух миллионов вон и пяти дней поиска вслепую по всему Сеулу. — Не кусай губы, войдет в привычку. Хонсок поднимает на него изумленный взгляд. — Что? Так и есть. Ты ведь не хочешь, чтобы твои губы кровоточили, когда мы будем тебя закапывать. Конечно, нет. Избавиться от Хонсока — дело недолгое. Теперь у него на одну проблему меньше.***
Слова Хонсока всё ещё крутятся в его голове несколько дней спустя. Они уже так близко, он чувствует. Ещё один район, и Сеул их. Ну, не прям их, но председатель Ким будет рад узнать, что его нелегальная юрисдикция теперь охватывает почти столько же, сколько и развитие легальной собственности мэра. Уже 2 часа ночи, а он всё никак не может выкинуть это из головы. Жить как человек. Бобби не тот, кто водит внутренние споры об этике, эту роскошь он оставил ещё до входа в отель в тот самый день, но ему интересно: а что, если бы он владел Сеулом, чувствовал бы он, что живёт как человек? Сверкающее небо насмехается над ним, и он опускает бокал вина на стойку. Ханбин просыпается и выходит из своей комнаты. Бобби слышит скрип двери, и Ханбин присоединяется к нему у окна, вместе они наблюдают за городом внизу. — Я всё ещё изучаю, — наконец, тихо произносит он. — Что изучаешь? — Бобби не думает, что Ханбин говорит о стрельбе или проворачивании тёмных дел, или об уёбской экономике, которой учат в колледжах, но которая бесполезна тут. Растянувшая тишина настолько взвинчивает Бобби, что он едва не прослушивает: — Тебя. Бобби отворачивается от окна, чтобы посмотреть на Ханбина. Слабый свет отбрасывает тень на их лица, и впервые за долгое время его пульс ускоряется так, как обычно случается только во время жутких передряг, когда тела падают одно за одним. — Изучаю тебя, — повторяет Ханбин, как будто Бобби мог прослушать. Он наклоняется, его лицо невозможно близко, а тело ещё ближе. Бобби чувствует биение ханбинового сердца так же отчетливо, как слышит свой собственный пульс. Чувствует призрачное прикосновение к губам, прежде чем… — Ты не настолько горяч. Это он ожидал. С самого первого дня слова Ханбина были либо непрямыми приказами, либо оскорблениями. — Знаешь, это с какой стороны посмотреть, — Бобби смеется, прежде чем начать отстраняться. Чего он не ожидает, так это руки, тянущей его обратно, прикосновение губ к своим губам — Бобби вздрагивает лишь на мгновение, а затем тонет. Похуй на всё, и руками обхватывает ханбинову шею, наслаждается тем, как тот дёргается, когда Бобби прикусывает его губу. Ханбин тяжело дышит, когда они отстраняются. — Я думал, ты не трахаешься с парнями, — Бобби улыбается, дразнит. Он и не думал, что Ханбин способен так краснеть. Его кожа поразительно красива в свете сеульского неба. — Не трахаюсь. Не трахался, — а потом мягче: — Только с тобой. Бобби думает, что это забавно — как они могут вытрясти деньги из любого в этом городе, посредством слов или оружия, но, когда они только вдвоём, слова бесполезны. Бобби думает о том, что они с Ханбином хороши во многих вещах, но немногие из этих вещей хорошие. Но и это тоже — с какой стороны посмотреть.