***
Не помню, когда именно моя жизнь пошла по пизде. Кажется, так было всегда. Мое детство закончилось в тот момент, когда мы с матерью узнали, что у отца есть другая семья. Конечно, он ушел к другой женщине, более красивой и сдержанной, чем моя мать-истеричка. К тому же, у них совсем скоро должен был появиться ребенок. Этот факт окончательно разрушил психику мамаши, и она жестко запила. Отцу было абсолютно плевать на нас, ведь у него впереди новая жизнь, лишенная криков и выяснения отношений, с прекрасной женой и будущим ребенком, который точно будет в разы лучше меня. Из-за запоя матери мы стали бедствовать и влезли в многочисленные долги, которые, кажется, до сих пор висят за нашими душами. Тогда я был еще маленьким и, соответствен-но, не мог даже подрабатывать. Я мог только смотреть на разрушающую себя во всех планах мать и ее нового лучшего друга — дешевый, паленый виски. В нашей квартире стоял уже не выветриваемый и устойчивый запах перегара, холодильник пустовал, а на мебели лежал толстый слой пыли. В таких условиях у меня было два выхода: сбежать из этого зловонного места, бросив на произвол судьбы маму, или все же попробовать любыми способами достать денег и продлить наше жалкое существование еще хотя бы на месяц. Сначала я выбрал второй вариант. Но я не работал, а воровал и перепродавал одежду и книги. Это давало мне совсем мало средств, но больше я ничего не умел. Меня не раз ловили за этими делишками, я долго стоял на учете, но не мог остановиться. Приходилось вылезать за пределы родного района, чтобы найти новые места, которые получится обокрасть, но и там мне не всегда везло. Однажды меня занесло в какой-то бар в богом забытом квартале, где я собирался украсть посуду и, если повезет, алкоголь, но пьяные парни, развлекавшиеся там, подумали, что я находился там для того, чтобы продать себя. И мне пришлось это сделать, так как за исцарапанные и потрескавшиеся бокалы я бы получил в несколько раз меньше. Так и началась моя блядская деятельность, которая одно время являлась основным доходом и вообще часто меня выручала. Но потом мама умерла. Все старания и весь стыд, которые я испытал — все зря. Лучше бы я сбежал. Все равно мать бы однажды умерла. И сгубил ее только алкоголь, ее лучший друг, который в один момент стал ей дороже меня. С ее смертью я понял, что остался совсем один.***
Нет, я не только блядствовал, иногда я варил кофе богатеньким тетям и дядям в достаточно известной кофейне в дневную смену, а в ночную разливал разбавленный алкоголь малолеткам в клубе недалеко от своего дома. Почти весь заработок уходил на оплату счетов и старых долгов, а остатки я тратил на дешевую еду быстрого приготовления и сигареты самого низкого качества. В такой ситуации мне большего и не нужно. Проснувшись под вечер, я сильно разочаровался в том, что мое дыхание не остановилось во сне. Настроение находится в своей самой низшей точке, что обычно не предвещает ничего хорошего. В последний раз, когда у меня был такой настрой, я, весь перевязанный, очнулся в больнице. Тогда у меня еще был человек, который мог вызвать скорую или просто поднять мне настроение в такой период, но даже он не выдержал моего непрекращающегося нытья. Этой ночью мне не надо было идти на работу, поэтому все время до рассвета было в моем распоряжении. Спать уже не хотелось. Да и ничего другого в принципе тоже, но я почему-то не мог позволить себе вот так бездельно проваляться до самого утра. Какая-то неведомая сила подняла меня с дивана и ноги понесли меня в сторону кухни. Сейчас я был рад тому, что почти все лампочки перегорели и благодаря этому в темноте не было видно кучек самого разного мусора, оставленных буквально во всех углах, разбросанных грязных вещей, окурков и прочих остатков моей бурной жизнедеятельности. Усевшись за кривой и шатающийся стол, я взял со столешницы помятую пачку дешевых сигарет, достал одну и закурил. Судя по увеличивающейся пустоте внутри пачки, сигарет там осталось совсем немного, не более пяти. В темноте не видно дыма, но я точно чувствую, как он вплетается в мои волосы, оставляя на них характерный терпкий запах, от которого проблематично избавиться, и раздирает чувствительные глаза, после чего из них случайно начинают течь слезы. Я уже привык к этому запаху, хотя лучше даже сказать зловонию, но с этим ничего не поделаешь, он уже въелся в мою плоть. Сейчас кухню относительно освещает лишь сигарета, но этого недостаточно, поэтому я на том же столе нахожу свечу, а точнее ее огарок, и зажигаю. Вот, так немного лучше, хотя атмосфера все равно остается достаточно мрачной и негативной. На соседнем перекошенном стуле лежат старые, потрепанные журналы, телефонные справочники и различные тетради, в которых я делаю некоторые заметки относительно моего здоровья, общего или финансового состояния, записываю и вычеркиваю свои долги. Не самая необходимая информация, это нужно лишь моему врачу и людям, которым я все еще должен. В самом низу этой стопки лежит еще одна тетрадь, которая является чем-то типа личного дневника. На самом деле пишу я в ней редко и лишь в крайних, исключительных случаях. Здесь даже есть черновые варианты моих возможных предсмертных записок, которые никому не сдались, ведь если я умру, допустим, повешусь в этой квартире, то меня найдут только соседи в тот момент, когда по всему подъезду распространится трупный запах. И им явно будет наплевать на то, что там написано на этой маленькой, запачканной бумажке, так как их главной задачей будет вытащить меня из петли и выбросить мое тело подальше от этого дома, чтобы не воняло. Тем временем от сигареты остался один пожеванный фильтр цвета ржавчины, и я кинул его в переполненную железную банку из-под дешевого кофе, выполнявшую роль пепельницы. Невозможно описать, какой запах стоял в моей квартирке. Открытые окна вообще не спасали, так как сигаретный дым уже прочно закрепился в этом помещении и не собирался исчезать. Придерживая еле держащиеся друг на друге журналы и тетради, я достал свой так называемый дневник — толстую тетрадь с котиком на обложке — и открыл свои последние записи. Три месяца назад я написал здесь очередную гневную заметку о ненависти ко всему, а в частности к самому себе, и сейчас я полностью с этим согласен. Пролистал тетрадь с самого начала, наткнулся на страницы со следами своей крови и засохших слез, захотел добавить что-нибудь еще. В тусклом свете свечи мне сложно разобрать свой корявый почерк, но я и так помню все, что здесь написано. Думаю, что в данный момент мне нечего добавить к предыдущим записям. В детстве я боялся темноты так же сильно, как пьяную и непредсказуемую мать, но с возрастом оба страха прошли, ну или просто вошли в привычку и я перестал их замечать. Я стал сливаться с темнотой и научился вовремя уходить из дома во время очередного запоя своей мамаши. Однажды мне стало намного комфортнее находиться в темном помещении, чем в полностью освещенном, так как свет только мешал и раздражал мои нервы. Да и так я плачу за электричество намного меньше, одни плюсы. За окном уже розовело небо, а пачка сигарет окончательно опустела. Я вдруг вспомнил, что сегодня моя смена в кофейне, которая начинается в 8:30, а это значит, что у меня есть еще пара часов на сон, который, я уверен, будет отвратительным и беспокойным. И вот я снова лежу, обнимая ногами тонкое и почти не согревающее одеяло, и проваливаюсь в краткосрочный пустой сон. Меня будят не теплые и яркие лучики утреннего солнца, а крики и очередные разборки слишком шумных и вечно пьяных соседей. Такое чувство, будто мой и несколько соседних домов были построены из сраного картона. Проснувшись, я как обычно бросил взгляд на часы, которые уж слишком громко тикали, лишь больше раздражая меня, и понял, что сильно опаздываю, хотя такое случается со мной очень редко и к любым опозданиям я отношусь крайне негативно. Поэтому когда у меня случаются такие задержки пусть даже на минуту, мне становится немного неловко, ведь, по сути, я нарушаю свои же правила. Надев более менее чистые, или просто менее грязные по сравнению с остальными вещи, я выбежал на улицу. Снаружи все еще было прохладно и туманно, а в нос ударил противный запах гари. Создалось впечатление, что всё этим утром было настроено против меня, но я тут же вспомнил, что этой вселенной, этому городу и этим соседям тысячекратно насрать на мое гнилое и жалкое существование. С этой мыслью я отправился дальше по полной различного мусора улице, через каждые несколько десятков метров натыкаясь на еще не пришедших в себя после ночи шлюх. Разодранные колготки, надетые наизнанку топы и кофточки с непозволительно глубоким вырезом, нижнее белье, болтающееся в районе щиколоток, и вызывающе яркий, смазанный макияж. Набор типичной шлюхи из бедного района. Так рассуждаю, будто сам ни разу не возвращался домой ранним утром в таком же плохом виде от тех же мужиков. Но сегодня, девочки, я стою чуть выше вас хотя бы на одну ступень, потому что моя жизнь не зависит от блядства. Моя жизнь зависит от случая: по его воле я могу попасть в аварию, меня может убить мой обдолбанный клиент за то, что я, по его мнению, плохо сосу, я сам могу себя убить, «случайно» выпив чуть больше положенной дозы определенных таблеток или чуть сильнее провести лезвием по венам, если, конечно, найду на своих руках нетронутый кусок кожи. По своей привычке я шел очень быстро. Если уж разогнался при выходе из дома, то замедлюсь только когда буду подходить к своей цели. Полностью отделившись от внешнего мира, я ускорил свой шаг, устремил взгляд под ноги, и втопил. Из-за этого я не заметил показавшегося мне знакомым парня и налетел на него так, что он чуть не упал. Мне стало немного стыдно, и я начал быстро и нескладно извиняться перед ним, желая также скорее уйти отсюда. — Ого, N, это ты? — кажется, он узнал меня и даже был этому рад. Но я тоже его узнал. Солнечный мальчик Джеки с невероятно красивой улыбкой. Низкий, тоненький, с милыми чертами лица, большими глазами, которые чаще всего выглядят испуганными. Спутанные пряди белых волос падали на его лоб, прикрывая правую сторону его поистине ангельского личика, а с левой стороны они были заправлены за аккуратное маленькое ушко. При описании его внешности хочется использовать только такие милые и уменьшительно-ласкательные слова, потому что они идеально ему подходят. Не так давно он жил в соседней квартире, и мы часто сталкивались, иногда даже сидели друг у друга и разговаривали буквально обо всем, но потом он нашел себе человека, который вытащил его из нашего образцово-показательного района и поселил у себя. С тех пор как Джек съехал, мы больше не виделись хотя бы потому, что он не сказал, куда именно переезжает. Еще я лишился своего телефона, когда сильно разочаровался в общении в интернете и вообще с людьми — как давно это было — поэтому я не смог бы ему написать, даже если бы очень этого хотел. Эта встреча была поистине неожиданной, и я не знал, что еще ему сказать кроме скомканного приветствия. — Да, — я почемуто не мог поднять голову, чтобы просто посмотреть в его глаза. — Так давно тебя не видел, даже соскучился, — он мягко и тепло улыбнулся, но глаза, кажется, не выразили абсолютно ничего. Какого хрена ты мне врёшь, ведь ты же прекрасно помнишь, где я живу. — Я тоже, — мои губы постарались изобразить улыбку, но я уже потерял навык к этому, поэтому это, наверное, выглядело не очень натурально и некрасиво. Как же невовремя он появился. — Прости, я сильно опаздываю, давай в следующий раз поболтаем, ладно? Надеюсь, его не будет. Не дожидаясь его ответа, я сорвался с места и ускорился. Не было никакого желания обернуться и вежливо помахать ему ручкой. Несмотря на всю его внешнюю красоту, внутри он кажется пустым, по крайней мере, для меня. С ним можно мило общаться, но далеко не каждый имеет возможность стать его близким другом, потому что он ни перед кем не откроет свою душу нараспашку вот так просто. Когда мы только познакомились, я еще думал, возможно — надеялся, что мы сможем стать хорошими друзьями, так как в принципе у нас было что-то общее. Но я достаточно скоро понял, что этому не суждено случиться. Однажды я случайно подслушал его разговор с каким-то знакомым, в котором услышал примерно следующее: «с N очень тяжело, иногда он слишком скучен и непозволительно много ноет». Не могу сказать, что я с ним не согласился, наоборот, прекрасно знал, что я такой. Но когда мы пересекались, на его лице всегда была эта фирменная улыбочка «ты, конечно, так себе, но я сделаю вид, будто все нормально». Больше я не предпринял ни одной попытки показать себя с лучшей стороны, ведь именно её Джек считал скучной. Да и вообще исчезло желание хоть как-то с ним контактировать. Из-за этой встречи мне стало совсем паршиво. Я вдруг вспомнил всех, с кем общался раньше, и то, как мы перестали поддерживать отношения. Захотелось броситься под проезжающие рядом машины. Блять. Не сейчас, пожалуйста. Если бы я не валялся так долго на этом сраном диване, то вышел бы пораньше и не увидел его. Но мысли продолжали меня добивать. Я вспомнил каждый свой срыв из-за них. Из-за людей, ради которых я был готов пойти на всё, но им было как-то параллельно. У них всегда был кто-то лучше, ближе, смешнее, красивее, талантливее, а я находился где-то в конце их списка друзей. Мне говорили: «Возьми и изменись, убери весь свой негатив, из-за этого даже не хочется тебе писать, ведь ты можешь только разводить сопли». Я не раз это читал или слышал в жизни, но мне никто точно не объяснил: а как, собственно, измениться? «Ну, попробуй не унывать» Хорошо, спасибо, я приму это к сведению. «Есть люди, которым намного хуже, чем тебе, и даже они не такие, как ты» Я знаю, спасибо. «Смотри, берёшь и забиваешь на всё» Ого, вот это мысль. «Да без понятия, это твои проблемы» Ты прав, я сам справлюсь. Я понимал, что они все — фальшивые. Но всё равно меня будто проклятого тянуло к тем, кто во мне вообще не нуждался. Любое общение давалось мне с огромным трудом, и я сильно беспокоился за каждое написанное мной сообщение, за любую отправленную мной фотографию, за то, что я вообще решил написать. Я видел, как свободно и непринуждённо они общаются с другими, и в такие моменты мне хотелось разреветься. Неужели я не пытаюсь? Или я невидимый? Иногда я желал им всего самого наихудшего. Возможно, я сам недостаточно открывался для них. Возможно, я просто недостаточно сильно им подлизывал. Я очень хотел, даже мечтал, чтобы меня, наконец, начали замечать. Но я мог просто смотреть на то, как они мило контактируют с другими, и еле сдерживал свои эмоции в такие моменты. Именно тогда мой телефон полетел в стену и развалился на металлические и пластмассовые части, и я решил завязать с этим дерьмом. Я понятия не имел, как стать ближе для них, и в итоге бросил все попытки. Однажды я захотел провести один интересный для меня эксперимент. Просто решил какое-то время не напоминать о себе, так как заметил, что первое сообщение в беседе всегда принадлежит мне. Мне хотелось узнать, как быстро обо мне вспомнят, или же как скоро меня забудут. В этом эксперименте участвовал я, мой телефон и те немногочисленные знакомые, с которыми я общался в интернете. Я не писал им день, два, три. В окошке [сообщения] было угнетающе пусто, и я уже был готов сдаться, но из интереса решил продолжить, чтобы точно знать, с кем же все-таки имею дело. 9 день. [сообщения] 12 день. [сообщения] 14 день. [сообщения (1)] Ого, очень интересно. «Привет! Просмотрев твой профиль, я подумала, что тебе должна понравиться наша группа, посвященная…» [пометить как спам] [удалить] Я ебал. 17 день. [сообщения] Нет, а если я сдох? 19 день. [сообщения] Вдруг мой труп уже разлагается в какойнибудь подворотне, истерзанный воронами и прочими падальщиками? Ты реально на чтото надеялся? Клоун. После этого телефон полетел в стену, о чем я ни на секунду не пожалел. Кусок металла и пластмассы, который не оставил мне ни одного радостного воспоминания. У меня была одна очень навязчивая мысль — я должен быть самым близким человеком для того, с кем общаюсь, иначе эти отношения не имеют никакого смысла. Да, я ревнивый собственник, и мне сложно жить с такими представлениями о дружбе. Но я ни в коем случае не влюблялся в тех, с кем, как мне казалось, достаточно хорошо общался, скорее хотел быть для них единственным и самым важным человеком в их мире. Понимаю, это почти невозможно, но во мне почемуто оставалась надежда. Я видел все свои минусы, понимал, что у меня совершенно неправильные понятия об отношениях, но не знал, как изменить свое мнение, ведь это было прочно заложено в моей голове и вряд ли могло так запросто исчезнуть. Никто не выдержал моих загонов, что вполне естественно. Сначала я злился на всех, но потом начал ненавидеть только себя. Иногда я пытался себя утешать, мол, это они такие, мы не подходим друг другу, они не видят моего отношения, и так далее. Но с остальными же у них все было в полном порядке. И это меня убивало. Не найдя другого объяснения, я продолжил винить себя. Посредственный, серый, обычный, невидимый, ни на что не способный, вечно распространяющий один негатив. Будто собрал в себе все смертные грехи. Я никогда не мог понять, зачем некоторым нужны десятки друзей и знакомых, когда, как мне кажется, несколько близких людей, в которых ты точно уверен, намного лучше и надежнее. В идеале я нуждался буквально в паре человек, на большее меня бы не хватило. Когда я, кажется, нашел таких людей, то был разочарован, ведь они не считали так же. Понимаю, сколько людей, столько и мнений, но все же. Я готов был посвятить им всю свою жизнь, но не знал, как лучше это выразить, и, как всегда, все просрал. Выдавал себя за клоуна, чтобы постараться произвести не самое ужасное впечатление, не показывая при этом то, что на самом деле сидело внутри меня, чтобы опять не подумали, какой я нытик. Ну и в итоге вот он я. Бегу по оживленной улице, расталкивая случайных прохожих, пытаясь сдержать все свои эмоции, которые сейчас вообще не к месту, но слёзы всё равно начинают предательски течь по моим щекам. Позорище. Я шагаю по полному мусора тротуару и навстречу мне движется бесконечный поток самых разных людей. Смотрю на них и в каждом вижу что-то, что выделяет их, отличает от толпы, пусть и не очень сильно. У всех совершенно разные эмоции: кто-то счастлив непонятно чему и показывает это своей натянутой улыбочкой и сияющим взглядом, кто-то сильно расстроился и в его глазах соленой стеной стоят слезы. Каждый что-то из себя представляет, и это прекрасно. Но что эти же люди видят во мне? Какие эмоции выражает мое лицо? Видят ли они меня вообще? Возможно, у меня немного отталкивающая внешность. Странная, быстрая, смешная походка, неряшливый внешний вид, драная грязная одежда, спутанные волосы, которые вечно липнут к лицу тонкими прядями. Но разве это важно? Что выражают мои глаза? Вы их видите? Нет, вы видите мои рваные на сгибах стопы старые кеды, вы видите местами разодранную куртку с оторванной пуговицей, не самые чистые волосы, но никто даже мельком не заглядывает в мои глаза. Я не ловлю неловких взглядов незнакомых людей. Вместо меня все замечают лишенную эмоций вешалку со старой одеждой. Я не кажусь им чудаком, на самом деле, возможно, вообще мало чем от них отличаюсь, но остаюсь невидимым. Кажется, я уже готов подбегать к первым попавшимся прохожим и устраивать мгновенный соцопрос. Добрый день, что вы обо мне думаете? Я не знакомый вам человек, не подумайте, мы не виделись раньше. Просто скажите, это же не сложно. Эй? Не чудак, не шут, не бездомный, не оборванец. Никто. Люди никого во мне не видят. Они смотрят сквозь эту оболочку в виде такой важной для них одежды, не замечая чего-то более важного. Ладно, вы не виноваты, вы вовсе не должны видеть личность в неприметном человеке, проходящем мимо.***
Я немного опоздал на смену, но никто этого не заметил. Что ж, сегодня так лучше для меня. Надев форменную футболку-поло и передник, опускающийся ниже моих колен, я принялся за немного нудную, но приятную работу. Наконец-то въевшийся запах сигарет начал заглушать аромат молотых кофейных зерен, а витавшие в помещении нотки шоколада и карамельного сиропа помогали мне расслабиться, забыть обо всем и сосредоточиться. Кажется, сегодня был выходной, так как посетителей было больше, чем обычно. Я уже давно потерялся во времени. Дни были одинаковыми, будто копиями, снятыми с самых отвратительных моментов в моей жизни, и теперь я должен был вечно жить ими, не зная, как выбраться из этой поглотившей меня черной рутины. Я ориентировался только по окружающей меня среде, не знал, что происходит в мире, да и не особо хотел. Эта работа помогала мне как-то абстрагироваться от всех заебов, за что я даже ее любил. Правда, приходилось контактировать с людьми. Хоть я и пытался к этому привыкнуть, но все равно стыдился своей внешности и впечатления, которое я могу произвести. Мои руки всегда были тщательно забинтованы, чтобы скрыть следы своих тщетных попыток самовыпила, а также бинты закрывали сигаретные ожоги, которые тоже было нежелательно вот так показывать. Некоторые ожоги на своем теле я оставлял сам, некоторые появлялись после буйных клиентов, которым я, по какой-то странной и не понятной мне причине, разрешал любыми способами издеваться надо мной. Таким образом, моя спина напоминала подорванное минное поле, но на это мне было плевать. Главное, что это не заметно, а боли там я уже давно не чувствую. Смена выдалась на удивление спокойной, хотя людей было слишком много, но мне это почему-то не мешало. Я занимался приятным делом, большего мне в принципе и не нужно было для счастья, по крайней мере в этот момент. Когда до конца рабочего дня оставалось буквально десять минут, в кофейню зашла шумная парочка, и мое сердце сразу же сжалось до размеров маленького, кривого, бескровного комочка. Этот смех, этот голос я узнаю из тысячи, даже из миллиона других. Бархатистый, но в то же время звонкий, заразный, громкий, такой настоящий. Услышав этот голос, мне захотелось исчезнуть отсюда как можно скорее. Какого хрена ты здесь забыл? Рядом есть еще столько других романтичных, куда более лучших мест, но ты пришел именно сюда. Как назло. Будто специально. Чтобы проверить, трачу я до сих пор ценный кислород, или, наконец, не выдержал и откинулся. Я уже собрался уходить, передавать смену другому сотруднику, но мне нужно было перед этим обязательно обслужить последних клиентов. Ты опять все испортил. Тело свело судорогой, конечности болели в непривычных местах, где раньше я никогда не чувствовал такой сильной боли, дыхание перехватило, а взгляд затуманился и не мог сконцентрироваться. А я всего-то пожил с тобой несколько месяцев. Ты определенно меня узнаешь, хоть я и стал выглядеть гораздо хуже, чем в нашу последнюю встречу. Наверное, сделаешь вид, что мы не знакомы. Даже не посмотрев на меня, закажешь, как обычно, двойной латте без каких-либо добавок, а девушке возьмешь что-нибудь милое и сладкое. Ты достаточно предсказуем. Я уже приготовился к тому, что все пойдет по моему запланированному сценарию, и после я спокойно уйду отсюда и просто забуду сегодняшний день, но ты решил поступить иначе. — Двойной латте, пожалуйста, и… — ты посмотрел на девушку, а она в свою очередь указала на милое заварное печенье в форме сердечка. Какие же вы омерзительные. — И это печенье. Улыбка вновь появилась на твоих узких губах, и мне захотелось кинуть в тебя кофеварку. Лишь бы ты, сука, перестал показывать свой оскал. — Ровно 5 фунтов, — мой голос дрогнул, и в горле застрял комок эмоций, который уже долгое время не мог вырваться наружу. Какое же ты уебище. Попытка взять себя в руки чуть не провалилась, но я все же попробовал сделать латте для тебя. Надо же делать свою работу. Я вовсе не старался, наоборот, делал все быстро и как попало, лишь бы вы уже ушли и не мозолили мои глаза. — Ну что, N, как оно? — ты навалился на прилавок, твои глаза сощурились в попытке разглядеть мое лицо, чтобы прочитать все мои чувства. Ты вовсе не ждал моего ответа. Какой же ты уебок, господи. Сука. С у к а. Надеюсь, ты подавишься этим латте и сдохнешь. — Ваш заказ, — я проигнорировал твой идиотский вопрос и поставил на прилавок большой картонный стакан с горячей, обжигающей жидкостью, и самые кривые и поломанные печенья из всех, что у нас вообще были. Приятного аппетита, бляди. — Спасибо, золотце, — фальшивая улыбка искривила твое казавшееся раньше милым лицо, и ты со своей спутницей развернулся, предварительно заплатив за это маленькое удовольствие и мое унижение. Если бы ты еще мог заплатить мне за все, что причинил во время нашего бесполезного и никчемного знакомства, то я бы стал миллионером. Незаметно для себя я начал царапать кожу на своих пальцах, а позже продолжил ее покусывать, оставляя на ней красные следы с белой каемкой от зубов. В такие моменты я не мог себя контролировать, особенно учитывая фазу сплина, в которой я сейчас нахожусь. Кажется, у меня получилось прокусить палец до крови, так как во рту появился ее знакомый металлический вкус. Да, так и есть. Ладно, в любом случае это мелочь, которая быстро заживет. Покинув свое рабочее место, я направился в сторону дома. Но несло меня не в эту захламленную пещерку, а в место, находящееся чуть выше. Не доходя квартала до своего дома, я свернул налево и оказался в тупике — здесь впритык друг к другу стояли высокие здания, на одно из которых я собирался залезть. Это было легко, так как к пожарной лестнице имелся свободный доступ, и, следовательно, к крыше тоже. В данный момент мне было просто необходимо туда попасть, хотя я уже заранее знал, что вряд ли это может закончиться чем-то хорошим. Преодолев многочисленные лестничные пролеты, я, запыхавшись, наконец залез наверх. Передо мной открылась панорама огромного города, можно сказать мегаполиса, которого накрывали теплые лучи закатного солнца. С высокой крыши это зрелище было невероятно захватывающим, даже прекрасным. Обычно на такой вид любуются парочки или шумные компании друзей, но я, опять же, исключение. Я уселся и достал новую пачку сигарет. Сигаретный дым особенно красив при закате, и я не мог это пропустить. Мне нравилось это чувство величия над всеми, пусть даже оно ложное и недолговременное. В такие моменты мне всегда казалось, что на самом деле я уже умер и теперь просто путешествую по городу в виде своей невидимой души, и всегда разочаровывался, когда возвращался в реальность. Наверное, так будет и сейчас. Дымка от сигареты прозрачной вуалью накрывала мое лицо, оставляя на запутанных волосах с вечно обожженными кончиками свой тяжелый крепкий запах. След от этого дыма сильно меня завораживал и иногда я курил только для того, чтобы увидеть, как ветер уносит его, словно в медленном, но динамичном танце. Никотин ударил в голову, и я пожалел, что снова курил на голодный желудок. В голове появилась мысль остаться здесь до утра, возможно, даже поспать, но пробирающие до костей порывы ветра заставили меня отказаться от этой идеи. Когда перед глазами такой вид невозможно сидеть в прострации и ни о чем не думать. Вот сейчас вспомнился один эксперимент, результаты которого портят мою жизнь до сих пор. Я вычитал где-то примерно следующее: путь к самосовершенствованию лежит через саморазрушение. И, наверное, я воспринял это слишком буквально. С одной стороны разрушить себя достаточно просто, хоть и больно. Зато ощущаешь, что только ты можешь воздействовать на ход своей судьбы, чувствуешь независимость и даже прилив сил. Хочешь — рушишь, хочешь — прогрессируешь. Все только в твоих руках. Да и на расчищенном месте легче построить что-то новое. Поэтому к собственному разрушению я подошел с ответственностью и полной отдачей, пытаясь избавиться от прошлого себя. Я был уверен, что после этой стадии у меня точно получится создать нового, улучшенного себя. По моему замыслу эта личность была бы сильной, холодной, даже хладнокровной. Она могла бы совершать любые действия без лишних вопросов и сожалений и уж точно не зависела бы от таких факторов как друзья, одиночество или мнение окружающих. В общем, это был бы абсолютно противоположный мне человек, которым я так сильно жаждал стать. Но ломать легко, а строить без чьей-либо помощи уже почти невозможно. Я знал, что был слаб, и, возможно, не дожил бы до конца этого эксперимента, но все равно решился на него. Сейчас я представляю собой подобие расчищенной площадки для постройки на ней чего-то нового и мощного, но самостоятельно я не могу это сделать. Я не знаю, каким образом можно выточить из себя что-то настолько отличное от начальной стадии в одиночку, поэтому пришлось забросить это дело, что лишь усугубило мое положение. Это был отчаянный эксперимент, с помощью которого я реально надеялся преобразить себя в кого-то другого, но закончилось это тем, что я сижу на крыше в одиночестве без каких-либо планов не то что на дальнейшую жизнь, а хотя бы на завтра. Если бы можно было ассоциировать себя с каким-либо зданием, я бы выбрал недостроенный или заброшенный дом на краю оживленной трассы. Мы все однажды проезжали на большой скорости мимо таких максимально унылых построек, глядя на которые, сердце почему-то начинало щемить. Казалось бы, люди же нашли силы и определенные средства на возведение, но потом что-то случилось и это место просто забросили. Возможно, хозяева жалели об этом, но не предприняли ни единой попытки возобновить строительство. Так вот я ставлю себя на место таких домов. Можно сказать, я их понимаю. Когда ты не можешь сдвинуться с места, в то время, как вокруг тебя кипит жизнь, а ты просто не понимаешь, как к этому присоединиться, да и зависит это не от тебя. Потому что тебя однажды забыли. Просто появились дела поважнее. А ты так и будешь на том же месте, где тебя оставили. Почему-то стало очень тревожно, будто я здесь не один. Да, захлопнулась дверь, выходящая на пожарную лестницу, и оглушительно громко щелкнул замок. Видимо, местным жителям уже надоело присутствие левых непонятных личностей на их обожаемой крыше, на которую они сами даже не высовываются, и они решили бороться с этим. Хоть бы посмотрели, есть здесь кто или нет. Или меня уже настолько не видно? Единственный выход на лестницу оказался закрыт. Подо мной находится 123 метра или же 43 этажа. Башня Шекспир, одно из самых высоких зданий этого грешного района, часто открывает для меня свою просторную крышу. Только отсюда я не вижу это страшное здание. Я подергал дверь, ведущую на лестницу, и понял, что так просто мне отсюда не выбраться. Это был не тот замок, который можно взломать, нет. Я подошел к краю крыши и затянулся очередной сигаретой. Как будто мне это поможет. В недавно начатой пачке оставалось достаточно сигарет, как раз хватит на эту ночь. В любом случае дальше уже ничего не будет. Надо было уволиться. Солнечный диск зашел за заставленный серыми высотками горизонт и начало темнеть. Вполне достойный последний закат в этой жизни, хотя могло быть и зрелищней. Сел на выступ и свесил ноги в бездну, что была подо мной. В темноте реально казалось, что снизу ничего нет, и, возможно, это немного успокаивало меня. Интересно, сколько людей уже сбросилось с этого здания? Судорожно встал и еще раз проверил, точно ли закрыта дверь. Кажется, я снова начинаю бояться темноты. В голове возникали образы из старых кошмаров, в конце которых нечто просто хватало меня и сбрасывало вниз, за край, туда, в неизвестность. Половина меня начала яростно молиться, другая же была готова к концу. В темноте не так страшно падать, ведь ты не видишь конца. В темноте так страшно, потому что ты наедине с собой и голосами в твоей голове. Единственным источником света опять была тлеющая вонючая сигарета с мокрым пожеванным фильтром. Надо взять себя в руки и попробовать продержаться хотя бы до рассвета. Давай, не бойся. Еще твое появление полностью сбило меня с толку, и теперь в моей голове крутятся эпизоды нашей непродолжительной совместной жизни. Если бы я знал, чем это все закончится, то ни за что не стал бы с тобой говорить в день нашего знакомства, который я так яростно пытаюсь забыть и вычеркнуть хотя бы из памяти. Минус одна сигарета и я предаюсь светлым воспоминаниям. Например, когда одним прекрасным утром ты тихо собрал свои вещи и ушел, надеясь, что я, как всегда, поздно проснусь. Ты не хотел разборок, но я и так их тебе не устроил. «С тобой реально очень тяжело, я так больше не могу». Я понимаю. «Я не знаю, чем еще тебе помочь». «Да и вообще это было несерьезно». «Надеюсь, ты не думал, что я всю жизнь посвящу тебе». «Я пойду, пожалуй, мне больше нечего здесь делать». Ага. Давай. Беги. Ты явно ожидал истерику с выяснением отношений, с криками, возможно, даже сделал некоторые заготовки речей, окончательно опускающих меня, но я так не хотел надрываться ради тебя. Я смотрел на закрывающуюся дверь, за которой мелькнул твой высокий силуэт, и какое-то время мне было так на все наплевать. Пока ты спустя несколько месяцев не решил случайно зайти в эту кофейню в мою смену. Холодно и страшно. Это все мои чувства на данный момент. Теплый весенний вечер сменился на озлобленную ледяную ночь, которая не щадила никого и добивала случайно задержавшихся на улице людей мощным ветром, смешанным с мелким, но мощным дождем. Старая драная куртка даже с надетым капюшоном не спасала от этого. Вода текла с волос на лицо и из-за этого они только сильнее к нему прилипали. Как же паршиво, здесь еще и нет места, чтобы спрятаться от этого дерьма. Вдруг на губах появился такой знакомый соленый привкус, что я и не сразу понял, откуда он взялся. То ли глаза слезятся из-за ветра, то ли я уже реально не выдерживаю. Кажется, сейчас случилось и то, и другое. Чувствую себя маленьким ребенком, с которым решили поиграть в прятки и в итоге просто забыли. В детстве в таких случаях я тихо сидел в своем укромном местечке и старался не дышать, чтобы не нашли, но под конец понимал, что игра подозрительно затянулась. Тогда мечтал о том, чтобы меня поскорее нашли и мы просто дружно над этим посмеялись, что обычно и случалось. Но сейчас такого не будет. Никто не будет меня искать. Никто меня не найдет. Мам? Нет, это точно не из-за ветра. Я не могу сдерживать свои эмоции, слезы текут непрерывным ручьем и смешиваются с дождевой водой. Все лицо мокрое, и я чувствую, как его исказила отвратительная гримаса. Дыхание захватывает и мои всхлипы иногда прекращаются, в груди что-то нещадно щемит и болит. Сам не замечаю, как уже лежу на боку на мокрой кровле и закрываю лицо руками, не переставая хрипеть и размазывать сопли. Представляю, какое это отвратное зрелище. Ветер перестал срывать с меня капюшон и оставил в покое мои грязные спутанные волосы. Я поменял позу и лег на спину, все еще не убирая руки с лица, будто они тоже к нему прилипли. Хотя если так задуматься, то от кого я прячусь? От себя? Кто меня здесь увидит? Видимо, очередная глупая привычка из детства. Пытаюсь понять, сколько я так здесь пролежал. Десять минут, двадцать, полчаса? Два часа? Вся одежда на мне промокла буквально везде. Осознав это, я судорожно полез в карман, в котором обычно всегда лежит пачка сигарет и зажигалка, и достал абсолютно мокрую коробочку, еще недавно хранившую в себе запас никотиновых палочек, которые стали такими же мокрыми и ни на что не годными. Как я прямо. Сука. Остатки пачки полетели вниз, я хотел отправиться за ними. Ненавижу этот город, это здание, эту крышу, эту погоду, этот сраный дождь, родителей, которые n-ое количество лет назад решили поебаться без защиты. Почему-то я дал себе время до рассвета, не попытавшись дать объяснения, что будет потом. Просто сиди до рассвета и делай что хочешь, но потом будь добр. Прыгать? Так ведь во время рассвета будет только страшнее. Зато красиво. Да, но все же. Я не уверен в этом, может, еще смогу выбраться отсюда. Ну ты сам-то подумай. Тебя закрыли не на ключ, а на замок. С той стороны. Самые верхние этажи почти не заселены, если не заброшены, так что даже если и будешь пробовать кричать, тебя вряд ли услышат. И тебя ведь еще могут забрать в полицию за незаконное вторжение в чужие владения, ты этого хочешь? Еще и посидеть после этого? Я боюсь. Почему это единственный выход? А что ты еще можешь сделать? Много вариантов? Перелезть на балкон, что находится подо мной? В любом случае сорвешься. Ничего не изменилось. Сиди и жди, пока небо не начнет светлеть, подумай обо всем. Кажется, я еще долго не мог успокоиться. Ведь реально единственный выход. Глаза будто высохли, а все внутри болело так, словно мою плоть пытались разорвать. Еще немного. Совсем чуть-чуть и я больше не смогу чувствовать вообще ничего. Это меня, пожалуй, утешает. Больше не буду страдать, не буду ходить на работу, не буду просто так лежать на диване и смотреть в потолок. Больше не будет Джека, чье внимание я так и не смог привлечь, не будет тех, ради кого я убивал себя морально и физически. А главное, что больше не будет этого уебища. Пусть себе радуется, когда узнает, но интересно, как он себя поведет, если узнает, что отчасти это из-за него? Я уже не могу. Мое тело опустилось рядом с выступом и руки обхватили острые и мокрые колени. Казалось бы, я уже все выплакал, но редкие всхлипы все еще продолжали раздаваться, а в горле будто встал ком, мешающий нормально дышать. Сколько же можно? Неужели прямо никто не вытащит?