Без тебя и жизнь не та

- Мистер Грейвс! Стоя на пороге чужого дома и отчаянно колотя по выбеленному дереву входной двери сжатым кулаком, Криденс учащенно всхлипывал и дрожал всем телом. Всегда аккуратная прическа напоминала творение хаоса: волосы выбились из-под шапки и всклоченными черными вихрами топорщились вверх, над бровью судорожно вела отсчет пульса вздувшаяся вена, в то время как перепуганный парень громко хлюпал носом и, сжимая руки на животе, что-то отчаянно прятал под курткой, прижимая этот непонятный куль еще ближе к себе. После очередной тирады Персиваль, наконец-то, открыл злосчастную дверь и с неверием уставился на трясущегося у себя перед порогом парня. Настороженно выглянув и оглядевшись по сторонам, Грейвс протянул руку и, дергая парня за ворот растянутого свитера, одним движением втянув его через порог в дом, с хлопком закрывая дверь и, повернув замок, устало оборачиваясь к гостю. Бэрбоун затравлено трясся и сжимал руки на груди, притискивая к себе какую-то кожаную сумку, как показалось Персивалю на первый взгляд. Парень в очередной раз содрогнулся от неконтролируемых рыданий и шагнул вперед, с придыханием кивая на нечто в своих руках, отчаянно борясь с собой и желанием вытянуть их вперед и продемонстрировать мужчине свою находку: - Мистер Грейвс, Вы должны мне помочь! ГЛАВА 1 Мальчишка, живущий буквально через один дом от него, больше походил на ходячее недоразумение, чем на подростка того возраста, что был официально прописан в его карточке из личного дела. Худой, нескладный и с конечностями, которые, кажется, стремились жить своей жизнью, - он был сплошной неурядицей на холсте его чистой и безукоризненной, как казалось на первый взгляд, семейки. Нет, что Вы, Персиваль так вовсе не считал, не беря в расчет те разы, когда религиозная мамашка Бербоун выходила на улицы маленького пригорода Нью-Йорка и нараспев вещала хвалебные речи о том, что пора вершить правосудие собственными руками, а нынешняя вера вовсе не та, какой она представала буквально пару веков назад. Мадам Бэрбоун была той еще свихнувшейся фанатичкой - Грейвс умудрился прочувствовать это на своей шкуре, когда он переехал в этот район и впервые столкнулся с этой истеричной женщиной, - но это не было бы проблемой, если б ее заморочки оставались только за порогом дома и не выходили наружу. Если внешне она была крайне хладнокровной и спесивой женщиной, то все свои внутренние обиды миссис Бэрбоун не стеснялась вымещать на детях и делала это крайне грубыми и устаревшими способами: ремнем и телесными наказаниями. Естественно, девочкам, а их в семье было двое, доставалось меньше всего - их просто-напросто лишали сладостей, которые и без того доставались детям крайне редко, или же делали строгий выговор, в то время как среднему из детей, бедняге Криденсу, доставалось сполна и без повода. Персиваль не раз видел, как парень стыдливо прячет ладони, истерзанные грубым кожаным ремнем с тяжелой пряжкой, в натянутые рукава очередного свитера с глупым принтом какой-то молодежной группы поперек груди. Мужчина, на самом деле, старался не поднимать эту тему, чтобы не ставить парня в еще более неловкое положение. Криденс и без того был крайне замкнутым и нелюдимым человеком. По утрам, когда мистер Грейвс вставал и неспешно собирался на работу, делая утренний кофе, и потягивался около окна своей большой кухни, Криденс быстрым шагом устремлялся по направлению к школе, заведомо зная, что он в очередной раз пропустил школьный автобус, который следовал точно по расписанию. Пока стрелка часов замирала на без пятнадцати семь, а Персиваль успевал принять душ, съесть всухомятку бутерброд с очередной засохшей корочкой хлеба и переодеться из пижамных штанов в строгий рабочий костюм, средний из Бэрбоунов успевал только дойти до школы, чудом умудряясь при этом не вляпаться в неприятности по дороге к учебному заведению. Судя по слухам, которыми радостно делилась пожилая женщина, жившая по соседству с Персивалем, мальчику нередко доставалось и в школе. Хотя, что с него было взять: строгая мать не давала даже денег на обед в школьной столовой, а те объедки, которые парень был вынужден брать с собой, нельзя было и при детальном осмотре назвать чем-то съедобным и не просроченным. Судя по лицу Криденса, в побоях его одноклассники так же себе не отказывали, чем подкрепляли почву для будущих наказаний от матери, чье место в социуме до сих пор мистер Грейвс так и не смог понять. Когда же Персиваль возвращался домой, свет в доме через один от его уже горел, и за плотно зашторенными занавесками можно было рассмотреть силуэт передвигающейся главы семейства, которая даже и на таком отдалении вызывала отвращение и презрение к своей личности. Чем же занимался парень после школы, Грейвс не знал, и искренне пытался заверить себя в том, что это уже не его ума дело. Однако он был вовсе не прочь увеличить количество тех редких дней, когда мужчине удавалось брать работу на дом и оставаться в течение всего дня за компьютером. Только тогда он мог видеть, как той же неуверенной и неторопливой походкой Криденс возвращался домой, и спустя пару минут мог слышать строгие нотки в голосе его матери, когда, как Персиваль мог только догадываться, закрывалась дверь за парнишкой, и ему доставалось по полной программе без весомых на этот счет причин. При их первой встрече, которая периодически вставала перед глазами Персиваля, все выглядело совсем иначе. Когда еще не все вещи, перевезенные из старой квартиры в центре Бруклина, были распакованы и стояли нагроможденными коробами в прихожей, Персиваль неспешно расхаживал по кухне и складывал в приготовленную папку все важные документы. Акт о покупке дома заботливо лежал в самом верху среди всех нужных бумаг, и Грейвс мог считать покупку собственного дома своим личным достижением и знал, что не многие из его нынешних, а также и бывших коллег тоже, могли позволить себе такую роскошь и перестать ютиться в крошечных квартирках, обвешанных кредитами по самое не балуйся. Грейвс отнюдь не гордился тем, что он участвовал в недавно разгоревшейся войне, и был в глубине души только рад тому, что из-за травмы, повлекшей за собой последствия ретроградной амнезии, он был тогда госпитализирован с поля боя и вернулся домой раньше положенного срока, изрядно потрепанный, но зато живой и залатанный. На прежнюю работу, где мужчина отработал больше десяти лет, он больше и не попал, - зато с нынешней Грейвсу несказанно повезло: бывшая коллега по цеху успела замолвить за него слова, и Персиваль был весьма рад найти в один из тусклых осенних дней письмо о новом месте работы в своем почтовом ящике. Мужчина был не против перевода в отдел работы с несовершеннолетними, благо, напрямую он не был обязан с ними контактировать, и связывался только с бумажной работой, либо же присутствовал на допросах в качестве третьего лица. Тина, которая усердно скрывала свое полное имя и приветствовала только фамильярное обращение к себе, на первых порах показала своему новому боссу, что и как работает, и после этого затихла на выездах. Девушка старалась не упоминать лишний раз о том, как буквально год назад мистер Грейвс устрашал всех и не только новообретенное подразделение. Также она молчала и о том, что работала под его покровительством достаточно длительное время, но когда после возвращения на родину мистер Грейвс прошел мимо нее и даже не посмотрел в ее сторону, девушка поняла, что пора что-то менять. Об этом знали многие, но никто не разевал рот без дела, удивляясь тому, как верно последовала за бывшим начальником Голдштейн, бросила честным трудом заслуженное место и была также рада продолжить работу под надзором Персиваля. Поэтому, когда Персиваль закрыл замок-кнопку на папке и отложил ее на стол, он был крайне удивлен, услышав тихий стук во входную дверь, и недоверчиво обернулся по направлению к выходу. Звук повторился еще раз, и Грейвс, тихо сетую на забывчивых грузчиков сквозь сжатые руки, направился по направлению к двери. Распахнув её, мужчина инстинктивно отшатнулся назад, увидев занесенный кулак и заставляя незваного посетителя замереть в еще более неловкой позе. Долговязый парень мялся на его пороге и смотрел перед собой с неверием, как будто бы это не он стучался в злосчастную дверь и хотел, чтобы ему открыли. Толстовка, которая была в разы больше, чем требовалась, болталась на сгорбленных плечах; джинсы были подвернуты толстым слоем, оголяя тонкие ляжки, а пальцы парня нервно мяли какие-то листовки, опасливо прижимая разрисованные яркими чернилами бумажки к груди. Несуразная прическа, отдаленно напоминающая стрижки монахов-послушников, открывала тонкую длинную шею и выделяла острые скулы, в то время как темные глаза парня рассеянно бегали по фигуре хозяина дома. Он замер в рассеянности, так и не опустив занесенный кулак, что более чем нервировало Грейса и заставило взять ситуацию в свои руки. - Чем-то могу помочь? Мягкий низкий голос вывел парня из ступора и, вздрогнув всем телом, тот буквально ожил. Отступив на полшага, мальчишка вынул одну из листовок из общей кучи и протянул мистеру Грейвсу, все так же умудряясь не смотреть ему в глаза. - В наше время люди стали забывать о вере, сэр. Тяжело вздохнув, Грейвс перевел взгляд на парнишку, сведя брови к переносице. Серьезно, это не то, что он хотел бы услышать первым делом на пороге своего нового дома, но то, как выглядел парень, заставляло болезненно засосать под ложечкой и заворочаться что-то в глубине мужчины. Еще раз окинув взглядом несуразного малого, Персиваль прислонился плечом к дверному косяку и сложил руки на груди. - Ты-то сам веришь в это, парень? Услышав ответное обращение, мальчишка повел головой, как будто пытаясь отрицать сказанное в его адрес, и тотчас смутившись своих мыслей, отчаянно замотал головой и протянул дрогнувшую руку вперед, ненавязчиво протягивая листовку собеседнику. - О том и речь, сэр. Понимаете,… - Достаточно. Выставив перед собой руку в отрицательном жесте, Персиваль недовольно уставился на паренька. Вроде бы, он не был похож на фаната закрытых секций, способных к массовому суициду или склонных к промыванию человеческих разумов своими верованиями, но глядя на его руки, ладонь, полностью изрешеченную не до конца зажитыми шрамами, внутри мужчины что-то дрогнуло. Сочувствующе протянув руку, Грейвс буквально вырвал листовку из сжатых пальцев парня. На помятом клочке бумаги ярким шрифтом были расписаны лозунги о потере веры, вечном огне и спасении своей души, но Персиваля это мало волновало. Сложив флаер пополам и засунув листовку в задний карман джинс, он снова скрестил руки на груди и посмотрел на стушевавшегося паренька, который в этот раз не сумел выдавить из себя ни слова. - Насчет этого я понял. Тебя как зовут? - Криденс, сэр. Криденс Бэрбоун, - вяло отозвался парень, так и не поднимая взгляда и предпочитая взрослой беседе разглядывание коврика у двери нового дома Грейвса. - Так вот, Криденс. Я не знаю, чем тебе промыли мозги, но я искренне надеюсь в том, что ты сам не веришь в эту чушь, которую тебе приходится насильственно пропагандировать. Поэтому давай решим вопрос просто – ты больше не обиваешь мой порог с этой спасительной чушью, я же не пишу на тебя заявление о том, что ты нарушаешь частную территорию и вторгаешься ко мне без моего согласия. Думаю, что мы договорились? Довольно улыбнувшись краем губ в конце своей тирады, Персиваль невольно замер, смотря на то, как сжался перед ним парень, и отмечая его побелевшие костяшки кулаков, которыми он сильно прижимал оставшиеся бумажки к своей груди. Его взгляд заметно увлажнился, а плечи слегка вздрагивали, не разрешая хозяину раньше времени проявить свои чувства. Осторожно подняв руку и шагнув вперед, Грейвс с поражением понял, что только ухудшил ситуацию, смотря на то, как неловко отшатнулся парень в сторону, по случайности выронив все листовки из дрожавших пальцев на деревянные половицы перед дверью. - Конечно, с-сэр, - заикаясь, ожил Криденс и закачал головой в подтверждение своих же слов, делая еще один незначительный шаг назад. - Послушай, Криденс, верно? Я вовсе не это имел в виду, - растерявшись, Персиваль сделал шаг вперед, протягивая руку в доверительном жесте, пытаясь расположить парня к себе. Но отшатнувшись от руки, как от огня, Бэрбоун упрямо замотал рукой и все так же, смотря перед собой, отчеканил: - Знали бы Вы, как мне это пресытилось, - и стремительно развернувшись на пятках своих весьма затертых кроссовок, ретировался прочь от дома Персиваля. Рассеянно проводил парня взглядом до калитки, Грейвс удручённо вздохнул вслед своему очередному провалу. После травмы он весьма плохо шел на контакт, и все разговоры, которые мужчина начинал, сводились к напряженной тишине или раздражающим перепалкам, последние из которых Персиваль тщательно пытался избегать. Обернувшись по сторонам и удостоверившись, что никто не был свидетелем его фиаско, Грейвс присел на корточки, чтобы собрать рассыпавшиеся листовки, и поражено замер: на верхних бумажках, которые были явно сжаты кулаками парнишки сильнее всего, остались свежие пятна крови, растекающиеся по переплетениям бумажного волокна. Через неделю, вернувшись на работу и пытаясь вернуться в привычный для себя график, Персиваль заставил мисс Голдштейн выведать все подробности о злосчастном подростке, которого он умудрялся еще не раз встречать на улице. Каждая из таких встреч заканчивалась не лучшим образом: Криденс, - славно, что мистеру Грейвсу удалось запомнить его имя, - каждый раз испуганно округлял глаза, умудряясь только завидеть вдалеке знакомый силуэт, и поспешно ретировался на противоположную сторону дороги, как будто бы назло унося свои ноги куда подальше от оплошавшего мужчины. Когда поднялись те факты, что парень ни разу ни за что не привлекался, но жил до сих пор с крайне религиозной матерью, которая с превеликим удовольствием устраивала свои агитационные пикеты на каждом свободном углу с завышенными лозунгами, провозглашавшими черти что, Персиваль понял, какую ошибку он умудрился допустить. Спустя неделю на новом месте мужчине наконец-то удалось влиться в коллектив. Все еще умудряясь ловить на себе взгляды старожилов отдела работы с несовершеннолетними, Грейвс наконец-то примерно накидал себе время, в которое предположительно неблагополучный паренек мог попадать домой. Поэтому, заранее обговорив с начальством свою взятую работу на дом, Персиваль с самого утра засел за бумаги и чуть не упустил нужный момент, когда стрелки часов перевалили за половину четвертого, а мимо его дома прошуршал колесами весьма ободранный желтый автобус, развозивший школьников по домам. Стрелой сорвавшись с высокого барного стула и весьма неудачно обогнув столешницу, Персиваль раздраженно зашипел сквозь зубы. Накинув пиджак на плечи, он выскользнул за дверь, оставив ее прикрытой. Уверенным шагом мужчина преодолел злосчастные десять метров до забора и вышел из него вровень с тем, как Криденс поравнялся с калиткой и упорно продолжил идти вперед, смотря себе под ноги. - Ни слова, - не давая ошарашенному парню даже возможности открыть рот, Персиваль подхватил его под локоть и потащил по направлению к своему дому. Удивленно отмечая то, что мальчишка не предпринял даже никакой попытки вырваться или хотя бы ослабить захват, Грейвс грустно усмехнулся и буквально впихнул парня в дом, захлопывая дверь за их спинами. Прихожая была темной и освещалась лишь слабым светом, льющимся со стороны кухни, что только сильнее сбивало с толку и пугало. Замерший посреди помещения Криденс сгорбился и загнанно смотрел из-под челки, сжимая в своих ладонях лямку сумки, перекинутой через плечо. Его костяшки были в очередной раз разбиты, и это еще больше сбивало с толку Грейвса, который и сам умудрился осознать только сейчас то, как это, должно быть, выглядело со стороны. Он поднял руки вверх, заставляя Криденса вздрогнуть всем телом, и ровным голосом начал: - Спокойно. Я хочу всего лишь поговорить. И вовсе не мог ожидать того, что парень расплачется навзрыд, сжимая побелевшими пальцами скользкую ткань сумки. Как выяснилось при дальнейшем разговоре, листовки были только вершиной айсберга. Криденсу, которому, несмотря на его непрезентабельный внешний вид, уже давно как было восемнадцать, предстоял последний год обучения в старшей школе, от перспектив обучения в которой он был явно не в восторге. Подколы со стороны одноклассников плавно продолжались изо дня в день, начиная от простого закидывания жеваной бумагой и заканчивая побоями за то, что у парня не было наличных, да и вообще прилетало за то, что он попросту был отпрыском неблагополучной семьи. Вне зависимости от того, как бы хорошо ни одевалась его мать и чем бы она ни баловала его младшую сестру, Криденсу всегда доставались обноски из комиссионных магазинов или из подношений церковной лавки, под прикрытием которой его поехавшая мать частенько устраивала свои митинги. Его учебники сменили уже не одного владельца, о чем мог судить Персиваль, мимолетом заглянув в его сумку, когда усаживал парня на диван и буквально с силой выдирал из его рук повидавшую многое тару. Когда же Грейс настойчиво протянул парню чашку с крепко заваренным чаем, он не мог не отметить следы шрамов, белыми линиями окружающие ладони парня и заходящие косыми линиями на тыльную сторону его рук. Проследив за взглядом мужчины, Криденс быстро натянул рукава ветхой толстовки на ладони и, забирая чашку из рук собеседника, сделал вид, что греет ладони об нее. В ходе разговора он был весьма немногословен, но искренне благодарил Персиваля за чай и то, что тот пригласил его. Грейвс же никак не мог понять, почему парень никому не жаловался на мать и скрывал свои побои ото всех, но не решался поднять эту тему при их первом нормальном разговоре. Он узнал, что Криденсу нравились торты, хоть тот ни разу в жизни их не пробовал, чем достаточно сильно шокировал Грейвса. На все праздники Мэри Лу, злосчастная мать троих сирот, которых она умудрилась усыновить в разном возрасте, пекла твердые, как камень, коржи, не добавляя в них ни грамма сахара и заставляя детей радоваться тому, что Бог одарил их хотя бы такой радостью в тот день, когда они появились на свет. К слову, Криденс не помнил своего предыдущего имени – строгое воспитание матери буквально выбило из него эти знания, на что подсознание Грейса болезненно отозвалось и заставило отвести взгляд от понурого юноши, который, казалось, расстроился больше некуда. Персиваль явно знал, чем он сумеет порадовать забившегося мальчишку в следующий раз, если тот согласится прийти к нему. Когда расслабившийся в кресле Криденс бегло взглянул на часы, Грейвс понял, что не был готов к таким разительным переменам. Пальцы парня затряслись и сильно сжались вокруг кружки, в то время как его взгляд заметался по комнате в поисках оставленной сумки. Судорожным движением отставив посуду в сторону, Бэрбоун вскочил на ноги и, извиняясь, буквально вылетел за дверь, оставив её открытой и умчался в сторону своего дома, забыв завязать шнурки на подранных кроссовках, что запоздало успел отметить Персиваль. Дойдя до калитки и прикрывая дверь, мужчина почувствовал на себе чей-то взгляд и оглянулся в поисках наблюдателя. Заприметив старушку, которая стояла по ту сторону его забора на своем участке, Грейвс слегка растянул губы в улыбке, отдаленно напоминавшую доброжелательную и, заинтересованно подняв брови вверх, сказал: - Что-то не так, мэм? - Ох и достанется же парнишке, - в ответ также растянув губы в сухой улыбке, женщина развернулась спиной к ошарашенному Персивалю и пошла по направлению к своему дому. В тот день мужчина понял, что впервые допустил непоправимую ошибку. В течение длительного времени Грейвс продолжал наблюдения за Криденсом и понял, что иногда у парня бывали вечерние, как он думал, занятия, которые позволяли ему задерживаться вне учебы и возвращаться позднее отведенного ему времени. Пару раз Персивалю удавалось перехватить мальчишку, и тогда он видел, как на его лице расцветала довольная улыбка, и Криденс переставал становиться той зашуганной и забитой тенью, которой он умудрился прожить большую часть его жизни. Персиваль угощал его сладкой ватой и не мог сдерживать улыбки, когда на лице юноши расцветала улыбка, а зрачки расширялись от дозы сладкого и запретного. Он угощал его чаем в кондитерской, которая располагалась буквально в соседнем переулке от места его работы, а Криденс благодарно улыбался в ответ и переставал быть настолько замкнутым в себе. Грейвс иногда помогал парню разбирать лабораторные по химии, в ответ на что получал несмелую улыбку и бесконечную благодарность в свой адрес. На работе все делали вид, что это их не касается, когда Персиваль пытался продвинуть дело Бэрбоун под статью, но без показаний мальчишки оно не имело весомых доказательств; Тина лишь упрямо сжимала губы, стараясь хоть как-то помочь боссу, но каждый раз натыкалась на стену из отрицания и недовольства, из-за чего быстро собирала все нужные бумаги и уходила обратно в свой кабинет. Дело Криденса висело на шее Персиваля мертвым грузом и не давало возможности тому работать в полную силу. Спустя несколько месяцев после начала их знакомства, когда мягкая осень плавно перетекла в зиму с ее ледяными морозами и сплошным гололедом, Персиваль не удивился, услышав посреди рабочего дня стук в свою дверь. Была пятница, тот самый святой день, когда мужчине доводилось весь свой рабочий норматив отрабатывать дома, а уроки Криденса заканчивались ровно в полдень, - но хитрый мальчишка умудрялся уже на протяжении месяца обманывать свою мать рассказами, что он заканчивает учебу как всегда позже. Стук настойчиво повторился и был более уверенным, и нехотя убрав документы в сторону, Грейвс отпер дверь и поражено замер на пороге. Криденс, одетый в легкую куртку нараспашку, трясся на пороге. Его лицо было испуганным, а глаза - на мокром месте. Парня била крупная дрожь, а руки, покрасневшие от мороза, нервно прижимали что-то к груди, больше напоминавшее сырую ободранную курицу. Сумка болталась на спущенном ремне в районе колен, и Персиваль замер в проеме, когда Криденс буквально заревел: - Мистер Грейвс, вы должны мне помочь!